Я знаю ночь - Виктор Васильевич Шутов

небо. Изогнутые трубки и шланги оканчивались наушниками.

— Что ж, попробуем, — сказал полковник.

Андрею подали наушники. Он ощупал их, а когда надел, сквозь теплую байковую подкладку услыхал:

— Ну как?

— Словно лес шумит.

Чья-то рука задела его колено, послышался щелчок и Бойков медленно поплыл по кругу. Шорох в ушах усилился. Слепой сосредоточился, лицо его стало напряженным...

Полковник смотрел на Андрея, а перед ним явственно вставала отдаленная годами картина. Он, Иван Васильевич Зинченко, председатель сельского Совета, сидит в сумрачной избе Бойковых и ведет разговор с Андреем.

— В Курске есть школа для слепых. Прислали ан кету. Спрашивают: кто в деревне слепой и не желает ли пойти в школу. Обучение, питание, одежда — государственные... Ты — как?

Безжизненное до этого лицо Андрея зарделось. Не ужели правда? Конечно, он согласен. Когда собираться 'Завтра? Будет готов.

Только вышли из деревни, как в лицо ударило солнце. Оно поднималось над самой дорогой и казалось вот-вот покатится по ней прямо к ногам. Зинченко отвел глаза от розового шара. Взглянул на Андрея. Лиловые блики играли на щеках и на лбу слепого. Потом заметил едва уловимые складки у губ. Юноша улыбался. Бледное лицо светилось тихой и скромной радостью. Иван Васильевич невольно сжал руку Андрею, которую не выпускал от самой избы Бойковых.

Зинченко шагал твердой покачивающейся походкой — кавалерийская привычка. Высокий, в военном френче, в галифе и сапогах. Андрей тоже в сапогах, но не по ноге и сильно сбитых. Шел боязно. То часто семенил ногами, то старался делать широкие шаги. Крепко держался за руку. Вокруг ночь. Ей никогда теперь не будет конца. Рядом — чужой человек. Чужой ли? Он ведь принес добрую весточку, а теперь ведет в новую жизнь. Принесет ли она Андрею утешение?

Подошли к лесу. Оглушила волна птичьего гомона. Потянуло прохладой.

— Черемуха цветет, — глубоко вздохнул Бойков.

— Откуда знаешь? — удивился Зинченко.

— Слышу... Пахнет.

— Постой, сорву ветку, — встрепенулся Иван Васильевич.

Через минуту вернулся с пьянящей гроздью. Отдал Андрею и снова взял за руку.

— У вас ладонь разбита была, что ль? — вдруг спросил Бойков. — Рубец большой...

— Батрачил я до революции. Ходил по деревням. Нанимался к мироедам. Помню, в одном селе приглянулась мне дивчина. Пошел для нее черемухи наломать. Объездчик с ватагой повстречался. Исхлестали всего. На правой руке мета осталась. На теле заросло... А сколько душ искалечено. Вон, твой отец, здоровый мужик был... Сила медвежья... А в люди выбиться не мог. Неграмотный... Хуже слепого жизнь прожил. Всех нас царская власть душила... Небось, помнишь, как в школу бегал.

— Я свиней пас у помещика.

— А я чего к Буденному подался? Душу несправедливость сожгла. Коммунистом стал. Демобилизовали вот по болезни. Но я поправлюсь скоро. Пойду в армию... Учиться буду. Жизнь только начинается... И ты при деле будешь. Теперь, брат, власть народная. О таких, как ты, печется...

В обществе слепых Бойков и Зинченко пробыли недолго. По просьбе председателя общества, тоже слепого, секретарь начала описывать внешность Андрея. Зинченко видел, как юноша смутился и слегка покраснел, потом притих и внимательно слушал женщину. Казалось, он хотел представить самого себя с ее слов.

— Среднего роста, худощав. Волосы светлые. Лицо овальное, правильное. Нос прямой. В белой домотканой сорочке. Брюки заправлены в сапоги.

Председатель подошел к Андрею и начал ощупывать его. Пальцы быстро побежали по голове, тронули уши, прошлись по лицу. Рука остановилась на плече. Все произошло так неожиданно и быстро, что Бойков съежился и слегка вздрогнул от прикосновения чужих чутких пальцев.

— Вы чего пугаетесь, молодой человек? — спросил председатель. Притянул к себе и, дыша в самое ухо, задал несколько вопросов. Выслушав ответы, сказал секретарю, чтобы написала Андрею Бойкову направление в школу...

С тех пор прошло около двадцати лет. И вот где довелось Ивану Васильевичу Зинченко увидеть Андрея Бойкова.

— Да... Его бы на звукоулавливатель, — задумчиво произнес полковник.

— Кому я там нужен? — вдруг зло отозвался слепой.

— А вы бы хотели? — послышалось в ответ.

Бойков вяло махнул рукой. Потом неожиданно круто повернулся на сиденьи, высоко поднял голову:

— Возьмите, товарищи... Может, это и есть то, что я ищу... Научусь, — в голосе была мольба, решительность и боль человека недюжинной силы воли.

«Я ввел Андрея в большую жизнь, — подумал Зинченко. — А теперь? Если попросить штаб армии? Попробовать. Разрешат ли? Невероятно!»

Когда прощались, полковник записал адрес Бойкова.

— Пока ничего не обещаю, — Андрей уловил в голосе Зинченко нотки сочувствия. «И этот жалеет».

Весь длинный путь думал о разговоре с полковником. «Пустое все это».

В сердце снова втиснулась тоска. Она была такою же, как в тот давний год, когда от него ушла жена и увела с собой дочку. Андрей решил было разыскать их. Но как, где? По каким приметам? Он же не видел их. Слепой... И окончательно смирился с мыслью, что счастье не для него. Теперь опять подступила почти забытая невыразимая тоска. На этот раз потому, что он не может разорвать проклятый круг ночи. Он отделял Андрея от людей, соединенных одной судьбой, одним великим делом — защитой своей земли от врага.

По темной промерзшей лестнице Андрей поднялся на третий этаж в свою комнату. Снял пальто, пошарил на стене у двери, нащупал вешалку. Взял ватную куртку. Оделся. Сел на деревянный табурет. Положил на колени край сети, свисавшей со стола. Нашел челнок. Руки заученно и однообразно стали отмерять нитки. Пальцы механически вязали узлы.

Сидел прямо, голова неестественно поднята. Мускулы на лице не двигались. Тяжело и глухо гудело в голове. Кажется, что стальные обручи сдавливают виски.. А рядом кто-то дразнит: возьмут, не возьмут... Возьмут, не возьмут.

ГЛАВА ВТОРАЯ

До войны в квартире жили три семьи. Одну комнату снимал Андрей. Другую — сейчас она пустовала —