Страна Рождества - Джо Хилл

— Этот парень лежит в постели с две тысячи первого года, так что у него развилась сильнейшая мышечная атрофия. Четырежды в день его приходится переворачивать, чтобы не появились пролежни. Даже не будь он «горка», он слишком слаб, чтобы сдвинуться с места. А уж сесть он подавно сам не сможет.

Эллен слушала его, стоя возле дверей, — если Мэнкс снова откроет глаза, она первой выскочит из палаты.

Когда же врач вынес свое заключение, она подошла к нему на негнущихся ногах и задрала рукав на правой руке, чтобы показать синяки, оставшиеся от хватки Мэнкса.

— Это мог сделать человек, который настолько слаб, что не в состоянии подняться? Удивительно, что он мне вообще руку не выдернул.

Ноги у нее саднило так же сильно, как распухшее запястье. Она отошла к раковине, сняла окровавленные колготки и обработала ступни антибактериальным мылом, а затем облила их кипятком, да таким, что ошпарилась. Затем она надела кроссовки, а грязные туфли выкинула в мусорный бак. Даже если их можно отмыть, она никогда не решится одеть их вновь.

Врач, молодой индиец по имени Патель, бросил на нее смущенный, извиняющийся взгляд и наклонился, чтобы посветить фонариком Мэнксу в глаза. Зрачки у того не расширились. Патель подвигал фонариком взад-вперед, но взгляд Мэнкса застыл на неопределенной точке за левым ухом Пателя. Врач хлопнул в ладоши в дюйме от носа Мэнкса. Мэнкс и глазом не моргнул. Патель осторожно закрыл Мэнксу глаза и изучил показания ЭКГ.

— Результаты аналогичны любой из последних десяти кардиограмм, — сказал Патель. — У нашего пациента девятка по шкале Глазго[8], медленная активность альфа-волн в соответствии с альфа-комой. Думаю, он просто говорил во сне, медсестра. Такое случается даже у овощей вроде этого парня.

— У него были открыты глаза, — сказала она. — Он смотрел прямо на меня. Он знает, как меня зовут. Он знает, как зовут моего сына.

— А вы никогда не говорили о своем сыне, стоя рядом с Мэнксом? Например, с какой-нибудь медсестрой? — спросил Патель. — Мало ли что этот тип мог бессознательно выхватить из вашего разговора. Вы говорите другой медсестре: «О, привет, мой сын только что выиграл тест по орфографии». Мэнкс это слышит, а потом воспроизводит среди сна.

Она согласно кивнула, но продолжала размышлять: Он знает второе имя Иосии, которого, Эллен была в этом уверена, она никогда никому не называла здесь, в больнице. В Стране Рождества есть место для Иосии Джона Торнтона, а для тебя есть место в Доме Сна, — сказал ей Чарли Мэнкс.

— Я так и не ввела ему кровь, — сказала она. — У него уже две недели анемия. Подхватил инфекцию мочевыводящих путей через свой катетер. Пойду за другим контейнером.

— Не беспокойтесь об этом. Я сам обеспечу старого вампира кровью. Послушайте. Вы пережили сильный стресс. Забудьте о Мэнксе. Ступайте домой. Вам сколько осталось работать до конца смены? Всего час? Сегодня вы свободны. Я разрешаю передохнуть вам и завтра. Стоит неторопливо обойти все магазины и сделать к празднику покупки. Так что идите и займитесь семьей. Постарайтесь не думать о том, что случилось… Наступает Рождество, медсестра Торнтон, так что расслабьтесь, — сказал врач, подмигнув ей. — Вы же знаете, что это самое замечательное время года.

«Короткий путь». 1986–1989 гг

Хэверхилл, штат Массачусетс Лето 1986 г.

Пацанке было девять лет, когда она впервые проехала по крытому мосту, перекинутому между Потерянным и Найденным.

Произошло это так: они только что вернулись с озера, и Пацанка в своей спальне прикрепляла к стене плакат Дэвида Хассельхоффа[9]. Он стоял в своей фирменной черной кожаной куртке, скрестив руки, перед КИТТом[10], и ухмылялся так, что были заметны ямочками на щеках.

Тут-то из спальни родителей и донеслись истеричные рыдания матери.

Одной ногой Пацанка упиралась в спинку кровати, а грудью прижимала плакат к стене и приклеивала уголки коричневой клейкой лентой. Она наклонила голову и замерла, чтобы прислушаться. Ничего особенного там не происходило, ей просто было интересно, из-за чего мать подняла шум на этот раз. Похоже, она что-то потеряла.

— …был, я же знаю, что он у меня был! — кричала мать.

— Может, ты сняла его у воды? Прежде чем войти в озеро? — спросил Крис МакКуин. — Вчера днем?

— Я уже говорила тебе, что не купалась!

— Возможно, ты сняла его, когда наносила лосьон для загара?

Они обменивались однотипными репликами, поэтому Пацанка решила, что на родителей можно какое-то время не обращать внимания. А еще лучше — отвлечься. К девяти годам Пацанку уже ничуть не тревожили вспышки гнева матери. Приступы смеха Линды МакКуин, сменявшиеся возбужденными криками разочарования, являлись фоновым звуковым сопровождением повседневной жизни Пацанки, поэтому лишь изредка стоило обращать на них внимание.

Девочка разгладила плакат, приклеила последний угол и отошла, чтобы полюбоваться работой. Ха! Дэвид Хассельхофф — это так круто! Затем она нахмурилась, решая, а не криво ли висит плакат, но тут услышала хлопанье двери, еще один истеричный крик матери, а потом — голос отца.

— Знаю я, куда ты клонишь, — сказал он. — И момент выбрала весьма удачный.

— Я спросила только, посмотрел ли ты в ванной, и ты сказал, что посмотрел, сказал, что все сделал. Так посмотрел ты в ванной или нет?

— Не знаю. Нет. Наверное, нет. Но это не имеет значения, потому что ты не оставляла его в ванной, Линда. Знаешь, почему мне наверняка известно, что ты не могла оставить браслет в ванной? Потому что ты вчера оставила его на пляже. Вы с Региной Роусон так крепко насладились солнышком и ведерком «Маргариты», что ты расслабилась, забыв, что у тебя есть дочь, и задремала. А потом, когда проснулась и поняла, что на час опаздываешь, чтобы забрать ее из лагеря…

— Я не опаздала на час.

— …ты в панике помчалась с пляжа. Ты забыла лосьон для загара, забыла полотенце, забыла и свой браслет, а сейчас…

— …и пьяной я тоже не была, если ты на это намекаешь. Я не езжу с нашей дочерью в пьяном виде. Это ты у нас большой любитель…

— …а теперь ты гонишь свою обычную пургу, стараясь свалить вину на кого-то другого.

Пацанка бессознательно двинулась по тускло освещенной прихожей к спальне родителей. Дверь была открыта примерно на полфута. Пацанка увидела угол родительской кровати и лежащий на ней пустой чемодан: одежда была разбросана по полу. Пацанка поняла: мать, не найдя браслет, с досады начала вытаскивать вещи и раскидывать их, надеясь, что украшение неожиданно найдется. Золотой браслет с бабочкой был сделан из сверкающих синих сапфиров и льдистых бриллиантовых крошек.

Сейчас мать расхаживала взад-вперед по комнате, так что каждые несколько секунд попадала в поле зрения Пацанки.

— Это не имеет ничего общего с тем, что произошло вчера. Говорю тебе: я не теряла его на пляже. Не теряла. Этим утром он лежал у раковины, рядом с сережками. Если его не вернули на стойку регистрации, значит, его взяла одна из горничных. Они это практикуют, чтобы накрутить летние чаевые: пробавляются тем, что забывают отдыхающие.

Отец Пацанки немного помолчал, а потом произнес:

— Господи, сколько же в тебе поганого дерьма. И у нас с тобой еще общий ребенок!

Пацанка вздрогнула. Она почувствовала, как лицо начинает покалывать, а глаза наполняются слезами. Она машинально закусила губу, глубоко впившись в нее зубами, так что резкий приступ боли удержал слезы «на привязи».

А вот мать не сдержалась и заплакала, вновь попав в поле зрения Пацанки, — одну руку женщина прижала к лицу, а плечи ее судорожно тряслись. Пацанка, не желая, чтобы ее заметили, попятилась и отступила в глубь дома.

Затем она пошла прямо по коридору, мимо своей комнаты, и оказалась у входной двери. Мысль о том, чтобы просто зайти к себе вдруг стала невыносима. Да и воздух в комнатах и коридоре был по-настоящему затхлым. Кондиционер не включали целую неделю. Все растения погибли, оттого и пахло от них соответственно.

Пацанка не знала, куда идет, пока не оказалась там. Хотя с момента, как отец озвучил свои самые противные слова — сколько же в тебе поганого дерьма, — она могла не сомневаться, что направляется к одному-единственному месту. Сразу за боковой дверью гаража, она остановилась возле своего ненаглядного велика.

«Роли» «Тафф Барнер»[11] подарили ей в мае, на день рождения, и он стал для нее любимым подарком на все времена. Она решила, что даже в тридцать лет ее собственный сын спросит о самой лучшей вещи, которую ей когда-либо дарили, она тут же с восторгом расскажет ему о флуоресцентно-синем велосипеде «Роли» «Тафф Барнере» с бананово-желтыми дисками и толстыми шинами. «Роли» был ее любимой вещью, лучшей, чем «Магический шар 8», лучшей, чем набор кукол «Магического путешествия», лучшей даже, чем игровая приставка «КолекоВижн»[12].