Прибежище - Крис Юэн

И что произошло, когда я увез ее на своем мотоцикле? При нашем первом свидании?

Лена казалась очень оживленной, когда мы мчались по грунтовой дорожке, ведущей от коттеджа. И такой веселой… Шлепала меня по спине, хихикала, когда я набирал скорость и мы неслись под мокрыми от дождя деревьями. Словно для нее это нечто большее, чем просто поездка. Словно это стало чем-то вроде бегства.

Дверь распахнулась настежь, и в палату ввалился долговязый тощий врач. Полы белого халата развевались и трепетали позади него. Доктор Гаскелл старалась не отставать, но выглядела какой-то потерянной и еще более бледной.

– Мистер Хейл, меня зовут доктор Стэнли.

Включив маленький фонарик, Стэнли направил луч мне в глаза. Похоже, врачи обожают это делать. Я попытался отклонить голову в сторону, но доктор придержал мое веко большим пальцем. И не отпускал его, пока не обдал меня кофейным дыханием.

– У вас травматическое повреждение головного мозга. – Стэнли выпрямился и почесал щетину на подбородке. – Ушиб лобной доли при ударе о тупой предмет.

Я стянул с лица кислородную маску.

– Мне это уже говорили.

– Поэтому будьте готовы к каким угодно побочным эффектам. Головная боль. Головокружение. Тошнота.

– Мы это уже обсудили.

– Нарушение мыслительного процесса. Нарушение когнитивной способности.

Доктор выжидающе уставился на меня, как будто его слова должны были дать некий практический результат. Словно в них заключалось какое-то тайное послание, упрятанное за обычными звуками.

– Я вас понял. Будут всякие последствия. Но что там с Леной? Она ведь не погибла?

Мне стоило больших усилий выдавить из себя этот вопрос. И чувствовал я боль не только в горле.

– Что касается Лены… Вы говорите, она ехала вместе с вами на мотоцикле? И тоже попала в аварию?

– Ее увезла первая машина «Скорой помощи». И это правильно, она ведь пострадала гораздо сильнее, по словам фельдшера.

Доктор Стэнли сделал длинный выдох. Его плечи поникли.

– Дело в том, мистер Хейл, что никакой другой машины «Скорой помощи» не было. И вы – единственный, кого обнаружили на месте аварии.

Глава 2

Когда на следующий день прибыла полиция, со мной в палате сидели родители.

Почти все утро они провели здесь: ладонь отца лежала на моей ноге, а мама держала меня за руку. Приятно, конечно, что они приехали, однако больше всего на свете я бы желал, чтобы все это прошло мимо них. В последние несколько недель всем нам здорово досталось, и я знал, что лишние волнения и заботы им сейчас ни к чему. Вряд ли жизнь когда-либо вернется в прежнее русло – говоря по правде, я сильно в этом сомневаюсь, – однако хоть какое-то равновесие все же стало намечаться. Какой-то выход для всех нас. А я взял и разрушил хрупкий фундамент того нового будущего, которое мы только начали создавать.

Друзья семьи говорили мне, что родители поживают вполне неплохо. Что время все лечит. Что вскоре все наладится окончательно. Но я-то смотрю на это иначе. Совершенно очевидно, что родители утратили некий свет внутри. Горечь потери особенно читается в их глазах, хотя в последнее время они редко встречаются со мной взглядом. И впечатление при этом такое, словно смотришь на драгоценные камни, которые затерлись до такой степени, что вовсе перестали блестеть. Зрачки сделались какими-то тусклыми и плоскими. Будто разучились видеть и ничего не пропускают внутрь.

Возможно, эту перемену было бы легче принять, если бы та искра, что проскакивала между родителями раньше, не была столь яркой. Может, это звучит смешно, но мои родители являли собой живое воплощение романтической истории. Мама, живая и трепетная рыжеволосая девица из Скауса, в возрасте девятнадцати лет наплевала на все пожелания собственного папаши и сошлась со странным типом с острова Мэн. Она поселилась с ним на этом продуваемом всеми ветрами утесе посреди Ирландского моря. Надо отметить, что это был не просто странный тип, но еще и отчаянный мотоциклист, безрассудно смелый сорвиголова, два года подряд выигрывавший гонки на приз «ТТ». Этот парень любил выпить. Любил девушек. Он всегда жил на полную катушку и на огромных скоростях. Или, по крайней мере, был таким, пока не влюбился без памяти в одну женщину. Их брак длится почти сорок лет.

Когда родители поженились, мой дед от них отрекся и лишил наследства. Но сейчас он живет с ними в «Снэйфел-Вью», приюте для инвалидов и престарелых, которым владеют и управляют родители, и у него не найдется слов добрее, чем в адрес моего отца, если, конечно, вручить деду словарь и увеличительное стекло. Я тоже там живу, в перестроенном амбаре на задах, с гаражом сбоку, где мы с отцом раскидываем на части и переделываем мои гоночные байки. Удивительно, как прекрасно все у нас сложилось. Эдакое дружное и любящее семейство, прямо в стиле Уолтонов[1]. Может быть, именно поэтому нам в последнее время так досталось. Что-то вроде космической расплаты.

Полиция явилась ко мне в палату около полудня. Их было двое, мужчина и женщина, оба в темных костюмах.

Я взглянул на мужчину. Огромная голова, напоминающая тыкву, отекшее красное лицо и внушительный живот. Длинные седые волосы закрывали уши и заднюю часть толстой шеи. Темно-синий галстук был повязан небрежно, словно полицейский презирал эту необходимую деталь туалета.

Женщина выглядела помоложе. Сорок с чем-то, может, ближе к пятидесяти. Красивые черные волосы, мальчишеская стрижка, вообще без косметики. На груди вылинявшей голубой блузки – чернильное пятно. Тощая и угловатая, она двигалась резко и неуклюже. В одной руке женщина держала банку диетической колы, на другой лежал сложенный черный дождевик.

Отец с ними, конечно же, знаком. Он всех знает на этом острове. Или все знают его. Уж не знаю, как правильнее это выразить. Но достаточно одного взгляда, чтобы понять: последний разговор отца с этой парочкой состоялся явно не на дружеской вечеринке в местном пабе и не на обеде в Ротари-клубе. Отец очень медленно привстал, чтобы пожать протянутую ему полицейским руку, так медленно, как будто это рукопожатие могло обернуться нешуточными проблемами.

– Джимми. – Полицейский произнес это мрачным и безрадостным тоном: именно так в последнее время окружающие предпочитают обращаться к моему отцу. – Очень жаль снова тебя здесь видеть.

Говорил полицейский спокойно, взвешенно, как говорят большинство уроженцев острова Мэн, особенно этого поколения. Подобную манеру легко неверно истолковать. Медленная речь обычно предполагает медлительность мышления, свойственную тугодумам. И, как правило, это ошибочное заключение.

Полицейский мельком глянул на меня. Его красные щеки до того раздулись, что глубоко посаженные глаза превратились в щелочки. Трудно было понять их выражение. Но в них явно плескалось осуждение.

– Привет, Мик. – Отец, как какой-нибудь политикан, пожал руку полицейского, положив сверху другую ладонь. – Здравствуйте, Джеки. – Он перегнулся через мою постель и проделал то же самое с рукой женщины.

– Здравствуйте, мистер Хейл. – Джеки стряхнула ладонь отца, словно та была заразной. – Миссис Хейл. Как поживаете?

Могу поклясться, что почти увидел, как на маминых глазах захлопнулись ставни.

– Превосходно, – ответила она, поджав губы. – Спасибо, что поинтересовались, детектив-сержант Тир. – Тут мама наконец поднялась на ноги, но проделала это крайне неспешно. И даже встав, она имела такой вид, словно из нее медленно выходит воздух. – И вам спасибо, детектив-инспектор Шиммин. Как поживает Джуд?

– Отлично, – кивнул тыквоголовый, но все это время он смотрел только на меня. – Ну что, Робби, здорово приложился башкой, да?

Он говорил таким тоном, будто мы раньше встречались. И вообще были старыми приятелями.

– Надо бы нам побеседовать об этом твоем несчастном случае. Время подходящее?

Можно подумать, у меня есть выбор.

– Мы тоже останемся тут, – сказал папа, сжимая мою ногу вместе с одеялом.

Тыквоголовый всосал воздух сквозь сжатые зубы и привстал на цыпочки, прямо как механик, собирающийся сообщить малоприятные новости насчет накрывшегося движка.

– Боюсь, Джимми, нам придется побеседовать с парнишкой наедине.

«С парнишкой»! Словно я какой-то проблемный подросток, от которого всем одни неприятности и которому следует немедленно сделать соответствующее внушение.

– Но если это просто беседа, Мик, – папа склонил голову набок, – то никакого вреда от нашего присутствия не будет, не так ли?

Шиммин был на добрый фут выше отца. И сейчас, глубоко втянув порцию воздуха, он принялся перекатываться с пятки на носок, будто опасаясь случайно вдохнуть и папу. Я и сам высокий, шесть футов два дюйма в одних носках, так что вполне понимаю это ощущение властности, которое придает мужчине превосходство в росте. А отец нынче короче, чем был когда-то: всему виной многочисленные металлические скобки, шурупы и болты, которыми медики в былые времена скрепили раздробленные конечности. Его карьера гонщика закончилась жуткой аварией на горном участке трассы мотогонок на приз «ТТ», когда отец несся со скоростью больше ста миль в час. Ему еще крупно повезло, что та авария не стоила ему жизни.