Православная Церковь и Русская революция. Очерки истории. 1917—1920 - Павел Геннадьевич Рогозный

отношение к источнику. Это же не фальсификация, это только выжимка из документа, ПРЯМО ПРОТИВОПОЛОЖНАЯ ТОМУ, ЧТО АВТОР ХОТЕЛ СКАЗАТЬ. Правда, это уже не методология; долго заниматься методологией — «это все равно что доить козла», говорил еще один выдающийся питерский историк Борис Александрович Романов.

Пресняков, Приселков, Чернов, Романов учили меня на своих текстах, как надо работать с источниками.

Я старался следовать этим советам и по мере возможности понять, а не обличать. Идя буквально по «чистому листу», особенно это касается 1918 года, я, конечно, мог ошибаться, и пусть коллеги меня поправят. Но главной болью было другое. Я посвятил эту книгу Зырянову и Случевской, понимая, что ни Павел Николаевич, ни красавица Соня никогда не увидят этот текст.

Благодарю Б.И. Колоницкого, Н.В. Михайлова, Б.Б. Дубенцова и В.К. Котта, предоставивших мне некоторые выписки и копии документов из архивов, которые они нашли по моей теме.

Павел Рогозный

Санкт-Петербург май 2018 г.

Российская Церковь, общественное и революционное движение в синодальный период

Двадцать первого августа 1906 г. в селе Мамыкино Чистопольского уезда Казанской губернии толпа крестьян в количестве до двухсот человек под предводительством местного священника Анастасьева и псаломщика Скворцова атаковала расположенных на постой стражников и солдат, охранявших усадьбу помещика Щульца. Во время сей атаки усадьбу подожгли, как и находящиеся рядом постройки. Толпа крестьян под предводительством священника, сметая все на своем пути, уничтожила и казенные винные лавки, и склад земледельческих орудий, и даже здание местной почты. В результате оружейного огня, открытого стражниками и солдатами по нападавшим, псаломщик Скворцов был убит, священник Анастасьев тяжело ранен, а среди крестьян взято в «плен» до семнадцати «повстанцев». Товарищ министра внутренних дел А.А. Макаров, получив это сообщение, явно не знал, что делать с организатором нападения, местным священником, и положил на доклад резолюцию: «Сообщить обер-прокурору Синода».

Активное участие в революционной борьбе священно- и церковнослужителей не было исключением: немало крестьянских отрядов, уничтожавших и грабивших помещичьи усадьбы, возглавляли священники. Священника лишали сана, если он просто вступал в партию эсеров; если же он участвовал в волнениях и, не дай бог, возглавлял крестьянское движение, то такового отправляли на пожизненную каторгу.

Впоследствии, после Февральской революции, эти священнослужители провозглашались мучениками за веру и правду, и ежели такой священник оставался жив, ему могли вернуть по желанию сан, а если он заканчивал свое существование в местах не столь отдаленных, то в его честь могли учредить особую стипендию для отличившихся семинаристов. И такие случаи не были исключением, хотя, конечно, не были и правилом.

Два из шести священников, прошедших в 1906 г. в первую Государственную думу, подписали Выборгское воззвание, по сути, призывавшее к неповиновению властям. Во вторую Думу прошло уже тринадцать представителей духовенства, но их поведение вскоре шокировало не только государственные, но и видавшие виды церковные власти, которые уж должны были знать о настроении духовенства. Большая часть из числа священнослужителей перешла в левый лагерь кадетов и трудовиков. А священник Бриллиантов открыто заявил, что принадлежит к партии эсеров, запрещенной и считавшейся (и, надо сказать, не без оснований) террористической организацией. Даже относительно либеральный в то время «Церковный вестник» писал, что депутаты от духовенства «обнаружили непонимание своего положения и своих задач в Государственной думе».

Священник Тихвинский, отказавшийся перейти из стана трудовиков в более правую фракцию «не левее октябристов», писал митрополиту Антонию (Вадковскому), что с детства жил среди бедного крестьянского населения и «чудная душа простого русского крестьянина для меня была открытой книгой. В этой книге я видел и читал всю безысходную печаль народную, все горе его, нужду и бесправие... Все, что я мог сделать для народа, я делал: молился с ним, плакал и утешал его надеждою, что его Бог видит его скорби. Настало чудное 17 октября 1905 года. Братство, равенство, свобода, уважение человеческой личности, его совести, его прав переливалось и сияло радужными красками надежды. Я стал горячим проводником в народ идей царского манифеста. Я, бывший реакционер и узкий консерватор, под впечатлением народного горя и горькой его нужды. стал на сторону народных интересов и правового строя в государстве. Переменить своих убеждений я не могу, и как я встану в ряды той партии, которая борется с идеями высочайшего манифеста. Правовой строй государства с высоко стоящим в нем конституционным монархом во главе я буду стремиться посильно осуществлять, интересы народа буду отстаивать, борьбу признаю нужной (иначе будет у нас не жизнь, а болото), но путь борьбы мирной идейной. Не могу переменить своих убеждений, не могу и сана священнического сложить с себя.»

Некоторые советские историки упоминали о священнике Тихвинском только благодаря тому, что о нем писал Ленин, по словам которого «он достоин всякого уважения за его искреннюю преданность интересам крестьянства, интересам народа, которые он безбоязненно защищает». Правда, писали не о конституционной монархии и правовом государстве, о котором писал сам Тихвинский, а о бывшем реакционере, принявшем сторону народа.

Конечно, говорить о революционном духовенстве даже в годы Первой русской революции нельзя: большинство священно- и церковнослужителей оставались правыми, и многие из них впоследствии разделяли идеи Союза русского народа, однако в среде среднего духовенства и даже среди епископата Российской Церкви были люди, у которых черносотенная идеология вызывала резкое отторжение.

Но как же тогда получилось, что многие священнослужители встали на сторону революции или по крайней мере разделяли революционные лозунги?

Традиционно считается, что после петровских реформ Церковь из якобы до этого независимой организации превратилась в «ведомство православного исповедания». Действительно, для такого рода выводов факты есть. Петр после смерти патриарха Адриана не дал возможности избирать нового, а впоследствии заменил патриаршество коллегиальным Святейшим синодом. Он хорошо помнил церковные смуты периода правления царствования своего отца, и вторая по значимости фигура в государстве, которая могла претендовать и на роль первой, ему была не нужна. Основной идеей Петра было создание «регулярного государства», в котором Церковь встраивается в четко определенные ей рамки. Написанный Феофаном Прокоповичем «Духовный регламент» такие рамки определял. И это была вовсе не секуляризация: впервые законодательно потребовав от населения обязательной исповеди и причастия, Петр показал, что «его идеи далеки от секулярных», как справедливо пишет историк А.С. Лавров.

Вообще, церковная реформа Петра, определившая на 200 лет облик Русского Православия, породила множество мифов. Самый распространенный — это требование нарушения священником тайны исповеди, которое содержалось в «Духовном регламенте».

Но данный пункт был сформулирован так, что такое нарушение было возможно только в том случае, если злоумышленник, намереваюшийся посягнуть на жизнь царственной