Доля ангелов - А. Веста

А может быть, дело в другом… Земные сокровища и святыни — лишь знаки на нашем пути, они якоря небесных кораблей, в чьи парусах ветер вечности.

Великое множество драгоценных духовных истин, принявших облик сияющих кристаллов, перлов и самоцветов, рассыпано по черному бархату прошлого. Свернувшимся змеем дремлет в них всемогущее время и великое знание Земли.

Глава 1

Caput mortuum[1]

В моей крови — слепой Двойник.

Он редко кажет дымный лик…

М. Волошин

Поздний телефонный звонок похож на взрыв хрустальной витрины. Я вскакиваю, чертыхаюсь в темноте и не сразу нахожу самого себя в сумрачном, ночном лабиринте. А телефон все звонит. В темной прихожей я на ощупь достаю из кармана забытый мобильник.

До меня доносится музыка, звон, бульканье и дразнящий женский смех. Где-то в разгаре ночная жизнь:

— Здорово, Маркел! День рождения?! — ору я в пластиковое ухо мобильника. — О, поздравляю! «Мертвая голова»?… Ха! Круто… Да… Записываю…

Итак, будем знакомы, Арсений Варрава, и если вы еще не видели моего портрета на обложках книг, то добавлю: я молод, бодр, у меня стальные мышцы, лицо аскета, темные брови и нелюдимый взгляд. Я не верю ни в один из священных мифов. Я одинок и свободен.

Из всей родни у меня — только брат Маркел, сводный по отцу, а по матушке он вообще гражданин другого государства. И если я все еще беден и неискусен в любви, то, судя по его жизненным успехам, он мне полная противоположность. Это он, Мара, вспомнил обо мне между переменой блюд и танцовщиц в стриптиз-шоу. Если честно, я позабыл про его день рождения, но по странной прихоти именинника, я мобилизован на этот смотр бизнес-достижений и парад амбиций.

Через день я бреду вдоль пологого берега, блаженно улыбаясь: еще бы! Справа плещет залив. Обветренная скала в километре от берега и старый маяк дополняют благостный пейзаж. Гусиный пух облаков не застит солнца. Босые ноги окатывает шипучая волна. Кривые сосенки осыпают рыжие иглы, это догорают сухие и тихие дни лета. Ветер Варяжского моря, так в старину называли Балтику, щекочет ноздри, шуршит в траве, пересыпает золотой песок времени.

В такие минуты я бываю почти счастлив.

У пристани яхт-клуба постукивают бортами шикарные посудины, и я сразу цепляюсь взглядом за белоснежную ладью. Легкая, как чайка на волне, она покачивается у пирса. Это и есть «Мертвая голова», о которой я узнал прошлой ночью. Суденышко радовало глаз женственными обводами корпуса и не имело в своей наружности ничего флибустьерского.

На берегу два дюжих молодца в тельняшках шаманят вокруг костра.

Потягиваясь из трюма вылезает Маркел, сумрачный гурман, из тех, что придирчиво изучают меню и подолгу выбирают женщин, но никогда не бывают довольны ни тем, ни другим. В миру он преуспевающий фотохудожник, мастер оптических иллюзий, талантище и счастливчик. Я не видел Маркела уже лет пять, зато частенько наблюдал его на голубом экране, в разделе светской хроники и скандалов, и за эти годы он преуспел, раздобрел и подернулся легким презрением к остальному человечеству.

На берегу лает и скачет на гнутых лапах гладкий пес, больше похожий на антикварный табурет, чем на спутника человека.

— Флинт, Флинтушка…Фас! — Мара с борта заискивающе протягивает собаке колбасу. Но пес, должно быть, страдает морской болезнью и, поймав кусок на лету, бежит в сторону, поджав обрубок хвоста.

— Эй, Тело, лови! — Мара бросает с борта яхты початую бутылку пива. Бутылка шлепается в воду и выныривает, как поплавок.

Из-под сходней выходит бурый от запоя абориген, на ходу сбрасывает тельняшку, заходит в воду, хватает бутылку зубами и выходит на берег.

— Учись, Флинтушка!

Тело с головы до ног покрыто бесцветной шерстью, и для спившегося прощелыги он довольно упитан. На берегу пловец садится в песок и жадно выдувает бутылку пива. По щекам его бегут прозрачные капли.

— Родимый! Приехал-таки навестить… — Маркел раскидывает родственные объятия.

Я взбегаю по сосновому со слезинкой смолы трапу и вручаю Маркелу свой аляповатый подарок. Что можно подарить человеку, тонущему в море вещей и удовольствий? Спасательный круг! Точнее, брелок в виде человечьего скелета со спасательным кругом на костлявых бедрах, к ногам Веселого Роджера прикован увесистый якорь. Я чинно жму руку Маркелу, хотя после всего увиденного радость встречи убывает, как осеннее солнце.

Девушку я замечаю позже и внутренне вздрагиваю. Она покачивается на белом корабельном канате, как на качелях. Пушистый свитер, синие шорты… На длинных загорелых ногах наивные белые носочки а-ля Лолита, та самая, набоковская, заповедная: бессмертный демон женской мести, облеченный в нежную плоть. Ветер перебирает ее светлые волнистые пряди. На тонком смуглом лице светят ярко-синие глаза. Обветренные губы прозрачны и алы, как схваченная морозом ягода. Она лениво спокойна, как все на этом Острове Везения, но затаенный огонь в глубине зрачков выдает ее неземное происхождение, словно она — командированный ангел на задании.

И тут во мне просыпается мое второе я: слепое и жадное, как личинка хруща. Я жестоко завидую Маркелу. Я хочу всего и сразу: белую яхту, синее море и любви красотки с атласной кожей. Мне трудно дышать от нахлынувшей ненависти к его богатству и удаче, словно он и вправду любимчик богов. Как начинающий историк смею утверждать, что история — есть повторение одного и того же мифа, а отдельная жизнь часто повторяет земную историю. В эту злую минуту во мне оживает Каин, смертельно ужаленный змеем зависти в мозолистую пятку.

— Ты чего встрече не рад? А исхудал-то как! — пыхая жаром, как былинный Тугарин-змей, Мара мнет мои бурлацкие плечи.

Сам Маркел дебел и рыж. Его раздутые ноздри и бесцветные глаза навыкате напоминают библейского золотого тельца в пустыне Синая.

— Познакомься, брателло, это Маша, моя невеста.

Девушка скользит с качелей и подает мне зацелованную Варяжским морем ладонь. И я, обычно нордически спокойный, вместо дружеского пожатия, нежно касаюсь губами солоноватой жилки на ее запястье.

Да, в этой пташке есть все, что способно разбередить меня. И еще этот загадочный, русалочий взгляд, где на самом дне спрятана печаль и женская тайна.

Первым делом я оглаживаю шевелюру и вспоминаю, что небрит, хотя ей на это плевать. Этот рыжий минотавр ни словом не обмолвился о том, что будет не один, когда зазывал меня отпраздновать день рождения и искупать в шампанском новую яхту. Значит, кроме презентации «Мертвой головы», намечалось нечто вроде помолвки на волнах. Но вряд ли Маша знает, что Маркел каждую очередную пассию представлял друзьям как «невесту». Ну, ничего, еще узнает!

— Ну, братец-кролик, чем занимаешься?

— Пишу исторические новеллы.

— О как! И много платят?

— Не много.

— Историю курносой Расеюшки, этой уездной Татарии уже не исправишь и заново не напишешь. Советую вместо всякого хлама сочинять детективы. За писателей, за «совесть нации»! — балагурил Маркел, а я уже жалел, что отозвался на его приглашение.

— Кстати, о пчелках! — Мара вальяжно потянулся и зевнул. — Я тут затеял новый рекламный проект. Заказчик — ювелирная кампания «Де Брис». Представь себе сто голых телок, одетых только в бриллианты, рубины и изумруды. Камушки — это круто! Сейчас я открываю собственное дело, — доверительно шептал Маркел. — Бриллианты — это нетленка! В ближайшее время драгоценности вырастут в цене круче нефти! Так что, Иванушка-дурачок, лови момент и чаще советуйся со старшим братом. Я вижу будущее!

Откровения Мары давили свинцовой правдой. Долгое время я был уверен, что Мара всегда получает завтрашнюю газету. Некое сверхъестественное чутье приводило его к месту событий за несколько минут до начала очередного стихийного бедствия, захвата, штурма, пожара, взрыва или обрушения. За его кровавую свежатину дрались ведущие информ-агентства мира. Но Мара забросил оперативную журналистику и уже несколько лет «жил для души»: снимал «обнаженку» для мужских журналов и затевал скандальные проекты.

— В этом мире все имеет цену, а значит, и продается… — Мара закончил зажигательный спич и залил его жар пивом, крякнул, почесал волосатое брюхо и отправился в кают-кампанию, где за бамбуковыми жалюзи скрылась Маша.

На берегу трещал высокий ритуальный костер. В мореных бочках обреченно скребли крабы. Вокруг столиков мотыльками кружили официанты, яростно «давили песняка» пригашенные «звезды» и несколько напрочь обезжиренных девиц ритмично покачивались в объятиях солидных спутников. В вечернем небе вспыхивал салют. Мара в тельняшке и черной пиратской бандане, размахивая початой банкой пива, живописал скоростные достоинства своей новой яхты.