Дело Рихарда Зорге - Ф. Дикин

Но каковы бы ни были его личные чувства, Осима и его люди в Берлине мало что могли сообщить. Да, это верно, что он получил «шифрованную телеграмму из Токио, касающуюся этого дела. Но это вопрос, относящийся исключительно к компетенции правосудия и полиции, и, в соответствии с японскими традициями, должен оставаться свободным от какого-либо политического влияния. Арест Зорге, естественно, не имеет особого значения с точки зрения внешней политики. Напротив, японская полиция не решилась бы арестовать Зорге, не имей она определенных причин подозревать его».

Возможно, что Зорге арестовали по обвинению в оказании помощи японскому коммунистическому движению.

Подобное сугубо официальное отношение к инциденту со стороны японского посольства в Берлине вызывало тревогу и не могло удовлетворить немцев. Чиновник германского МИДа счел подобное обвинение «в высшей степени маловероятным. Посол Отт и персонал посольства были единодушны в своих сомнениях, что Зорге — кстати, отрицавший свою вину, — мог совершить проступок, приписываемый ему». Берлин считал настоятельно необходимым как можно скорее разобраться с этим делом и освободить Зорге. Осиму попросили использовать все его влияние для решения вопроса в подобном духе.

31 октября японский посол стал несколько более разговорчивым. Во время случайной встречи с сотрудником германского МИДа, имеющим отношение к делу, Осима сказал, что «из телеграммы, которую мы получили от министра иностранных дел, стало ясно, что в распоряжении японских следственных органов имеются письменные доказательства связей Зорге с японскими коммунистами. И потому почти невозможно вмешаться в процесс, который должен завершиться судом — инстанцией, политически независимой и ответственной лишь перед самим императором».

Осима считал вполне возможным, что Зорге мог использовать коммунистов для получения политической информации о тенденциях и настроениях, господствовавших в японском правительстве и в стране вообще. Германский чиновник, с которым беседовал посол, счел это в высшей степени невероятным. Он сам служил в Токио и лично знал Зорге, «но никогда не замечал в нем каких-либо коммунистических наклонностей».

Однако и Осима, и германский МИД были единодушны в том, что дело это не должно навредить, да еще в столь деликатный момент истории, курсу германо-японских отношений, направленному на достижение полного военного и политического согласия. Вот почему первая реакция Осимы была точно такой же, как и у его германских коллег. Он не уставал подчеркивать, что «возможно, лучшим решением было бы позволить Зорге беспрепятственно покинуть Японию, с тем чтобы враг не мог извлечь политический капитал из этого инцидента». В любом случае он, якобы, вмешался бы в дело только с тем, чтобы решить его в пользу Зорге.

В Токио тем не менее по-прежнему не намечалось никаких признаков прояснения обстановки. 13 ноября германский посол телеграфировал в Берлин, что несмотря на постоянные напоминания, японский МИД до сих пор не представил никаких доказательств тех обвинений, что были выдвинуты против арестованного, и не сумел договориться о министром юстиции. Необходимые запросы так и не были сделаны. Не разрешалось более и посещать арестованных немцев.

Несмотря на то что дело держалось в строгом секрете, германскому посольству стало известно о многочисленных арестах среди японцев. «Высокопоставленный чиновник информировал меня по секрету, что арестовано уже более трехсот человек».

Личность Макса Клаузена к этому времени уже была установлена по архивам германского консульства в Йокохаме, где он проходил как бизнесмен, занимающийся экспортно-импортной торговлей и живущий в Японии с 1935 года. «До сего дня в консульстве не слышали ничего в отношении политических взглядов Клаузена и его жены, что могло бы повредить их репутации».

Однако 25 ноября генерал Отт смог телеграфировать в Берлин содержание краткой ноты Японии на немецком, подготовленной для посольства аппаратом общественного обвинителя и составленной на основании результатов предварительного следствия по делу Рихарда Зорге. Документ был передан послу японским министром иностранных дел «с просьбой сохранить все в строгой секретности». Этот меморандум приподнял мрачную завесу, окутавшую Зорге с момента его ареста, и явился первым, пусть и лаконичным, признаком того, что Зорге начал сотрудничать о японскими властями в прояснении истинной природы его миссии в Японии и его собственного прошлого.

Резюме, переданное в Берлин без комментариев, содержало выдержки из первых страниц показаний Зорге.

«Обвиняемый Рихард Зорге, испытав ужасы минувшей войны, пришел к осознанию того, что капиталистической системе наших дней присущи некоторые очевидные противоречия, и присоединился к рабочему движению, боровшемуся за окончание войны, изучал коммунистическую литературу и постепенно стал убежденным коммунистом. В ноябре 1919 года, в Гамбурге, он вступил в члены Германской коммунистической партии и занялся подпольной пропагандой, агитацией и просветительской работой. Когда в январе 1925 года Зорге присутствовал на конгрессе, проводимом Коминтерном, в качестве делегата от Центрального Комитета Секретариата Германской коммунистической партии, он получил указание начать сотрудничество с Информационным отделом Коминтерна и продолжить работу под его эгидой. Весной 1930 года, получив указание сосредоточиться на шпионаже, он отправился в Китай и выполнял там задания в различных районах страны, а получив дальнейшие инструкции параллельно действовать в Японии, он прибыл в Берлин, чтобы вступить в Германскую национал-социалистическую партию. Для маскировки он одновременно устроился на должность корреспондента «Frankfurter Zeitung» и в этом качестве в сентябре 1933 года прибыл в Японию из Америки. С этого времени и до своего ареста он скрывал свою нелегальную деятельность, выступая в качестве члена партии и корреспондента газеты. В действительности, однако, он создал тайную шпионскую сеть под руководством Коминтерна с помощью югославского националиста Вукелича, ряда японских граждан, а также других иностранцев, и собирал информацию (опять же в сотрудничестве с Коминтерном) по военным, политическим, экономическим и другим вопросам, касавшимся Японии, и передавал ее в Коминтерн с помощью радиопередатчика и различными другими способами».

Генерал Отг добавил, что он обратился к японскому министру иностранных дел с просьбой ознакомить его с доказательствами, на которых основывается этот поразительный меморандум, и что последний «согласился переговорить об этом лично с министром юстиции».

Отт закончил свою телеграмму просьбой проверить обвинения, выдвинутые японской прокуратурой против Зорге, в самой Германии. Расследование также необходимо было провести и в германском посольстве в Токио.

Так в Берлине, как ранее в Токио, было начато дело Рихарда Зорге.

Глава 1. НАЧАЛО ЖИЗНИ РИХАРДА ЗОРГЕ

В душе моей царил хаос.

Зорге

Жизнь шпиона по определению не может быть задокументирована. В случае с Зорге сам факт, что он был арестован в Японии, да еще во время войны в Европе, крайне усложнял для японских следователей задачу проверки непосредственно в Германии тех сведений, которые Зорге счел нужным сообщить о себе. Ну а уж к Советскому Союзу, ясное дело, ни с какими запросами не обратишься. Чисто психологически европейские следователи с их более широким знанием национального характера и традиций, вероятно, сумели бы составить более полный и правдоподобный образ этого человека, однако даже полицейское расследование, проведенное в Германии после ареста Зорге в Токио в октябре 1941 года, не выявило каких-либо серьезных несоответствий и только лишний раз подтвердило эффективность маскировки одного из советских агентов.

И все же была возможность время от времени взглянуть на жизнь и деятельность Зорге глазами тех, кто знал его, пользуясь или краткими письменными свидетельствами, или официальными запросами, сделанными через германский МИД службами безопасности в Берлине в период между декабрем 1941 и ноябрем 1942 года.

Рихард Зорге родился 4 октября 1895 года в маленьком городке Аджикент близ Баку на кавказских нефтяных промыслах. Его отец, Вильгельм Рихард Зорге, был немецким горным инженером, работавшим на нефтяную компанию, входившую в круг финансовых интересов шведа Нобеля. Его мать, бывшая намного моложе мужа, была русской.[1]

Когда Рихарду было три года, семья переехала в Германию и окончательно обосновалась в большом доме в пригороде Берлина — Лихтерфельде. Он был самым младшим из девяти детей и четвертым сыном[2].

О был близок с матерью и оставался таковым всю жизнь, всегда посылал ей подарки и телеграммы на день ее рождения.