Рейтинговые книги
Читем онлайн В лабиринте - Ален Роб-Грийе

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 28

Опущенные веки серы, как серо и все его лицо. Он наклонил голову. Взгляд устремил на землю, точнее, на обочину заснеженного тротуара, к подножью фонаря, где виднеются два грубых походных башмака, тупоносых и толстокожих, исцарапанных и разбитых, но относительно хорошо начищенных черной ваксой. Снег не очень глубок, он едва оседает под ногами, и подошвы ботинок остаются на уровне – или почти на уровне – белой пелены, простирающейся вокруг. На обочине нет никаких следов, и снежный покров хранит девственную белизну, тусклую, но ровную и нетронутую, в мелких точечках первозданной зернистости. Немного снега скопилось на верхнем выпуклом кольце, обвивающем раструб у основания фонаря и образующем белый круг поверх протянувшегося вровень с землей черного круга. Снежные хлопья налипли и на другие выпуклости конуса, расположенные выше, выделяя белой чертой одно за другим чугунные кольца, рельефы листьев, горизонтальные или чуть наклонные отрезки стеблей и прожилки плюща.

Но эти небольшие скопления снега частично сметены подолом шинели, а белая пелена вокруг местами порыжела; до того истоптана она башмаками, которые, переминаясь на месте, оставили на ней отпечатки расположенных в шахматном порядке гвоздей. Суконные тапочки очертили в пыли, перед комодом обширный блистающий круг, и другой такой же круг они обрисовали перед столом, в том месте, где, должно быть, стояло кресло, или стул, или табурет, или еще что-нибудь, предназначенное для сидения. От комода к столу пролегла узкая полоска лоснящегося паркета; вторая такая дорожка ведет от стола к кровати. Параллельно фасадам домов, немного ближе к ним, чем к сточной канаве, на заснеженном тротуаре пролегла такая же прямая дорожка – желтовато-серая, протоптанная какими-то уже исчезнувшими пешеходами; она тянется от зажженного фонаря до дверей последнего здания, затем сворачивает под прямым углом и уходит в поперечную улицу, но все время держится у подножия фасадов, по всей длине тротуара, занимая примерно треть его ширины.

Другая дорожка ведет от кровати к комоду. Отсюда узкая полоска блестящего паркета протянулась от комода к столу, соединила два больших незапыленных круга и, слегка отклонившись, приблизилась к камину, где подставка для дров отсутствует и через открытую заслонку видна только груда пепла. Черный мрамор камина покрыт серой пылью, как, впрочем, и все остальные предметы. Пыль лежит на нем ровным слоем, но не таким пухлым, как на столе или на полу; на каминной доске пусто, и лишь один-единственный предмет оставил на ней отчетливый черный след, как раз на середине прямоугольника. Это все тот же четырехконечный крест: одно ответвление продолговатое и заостренное, другое, его продолжение, укороченное, с овалом на конце, и два ответвления перпендикулярных, по обе стороны, совсем небольших, похожих на языки пламени.

Аналогичный мотив украшает и обои на стенах, бледно-серые, с чуть более темными вертикальными полосами; между ними, посреди каждой светлой полоски, тянется цепочка совершенно одинаковых, темно-серых мелких изображений: розетка – нечто вроде гвоздика или крохотного факела, рукоять которого только что представлялась лезвием кинжала, а рукоять кинжала изображает теперь язык пламени, тогда как два боковых отростка, в виде языков пламени, казавшиеся прежде гардой, охраняющей лезвие кинжала, образуют теперь небольшую чашу, препятствующую горючему стекать вдоль рукояти.

Но скорее всего это факел электрический, ибо окончание предмета, которому, предположительно, надлежит излучать свет, не заострено подобно языку пламени, но явно закругляется подобно продолговатой ампуле электрической лампочки. Рисунок, тысячекратно повторяющийся на стенах комнаты, попросту одноцветный силуэт размером с крупное насекомое: что он изображает, распознать трудно, – он совершенно плоский и даже не напоминает нить накаливания внутри электрической лампочки. Впрочем, лампочка упрятана под абажуром. На потолке видно лишь отображение нити: на темном фоне светящейся чертой выделяется лишенный одной из сторон небольшой шестигранник, а подальше, вправо, на круглом световом блике, отброшенном лампой, вырисовывается китайской тенью такой же, но движущийся шестиугольник, который медленно, размеренно ползет, описывая кривую внутри круга, пока, достигнув перпендикулярной стены, не исчезает.

У солдата под мышкой слева сверток. Правым плечом и предплечьем он опирается о фонарный столб. Он обернулся в сторону улицы так, что видна небритая щека и номер воинской части на вороте шинели: пять-шесть черных цифр на фоне красного ромба. Дверь углового дома, расположенная у него за спиной, прикрыта неплотно, она и не распахнута, но ее подвижная створка прислонена к более узкой, неподвижной так, что между ними остается промежуток – продольная темная щель в несколько сантиметров. Справа протянулась вереница окон нижнего этажа, с ними чередуются двери зданий; одинаковые окна, одинаковые двери, с виду и по размерам похожие на окна. На улице – из конца в конец – не видно ни единой лавки.

Слева от двери с неплотно прикрытыми створками расположены всего два окна, за ними – угол дома, затем, перпендикулярно к ним, снова вереница одинаковых окон и дверей, похожих на отражение первых, словно видимых в зеркале, поставленном под тупым углом к фасадам (прямой угол – плюс еще половина прямого угла); и снова повторяется то же: два окна, дверь, четыре окна, дверь и т. д. Первая дверь приоткрыта в темный коридор, между ее неравными створками остается черная щель, достаточно широкая, чтобы в нее мог проникнуть человек, по крайней мере – ребенок.

На улице еще светло, но перед дверью, на краю тротуара, горит фонарь. В неверном, тусклом, рассеянном свете заснеженного ландшафта привлекает внимание этот электрический фонарь: его свет несколько ярче, желтее, гуще дневного. К фонарному столбу прислонился солдат: он нагнул обнаженную голову, руки спрятал в карманы шинели. Под мышкой, справа, он держит завернутый в коричневую бумагу сверток, нечто похожее на коробку от обуви, перевязанную крест-накрест белым шнуром; но видна только часть шнура, которым коробка обвязана продольно, другая его часть, если она и существует, скрыта рукавом шинели. На рукаве, у сгиба в локте, виднеются темные полосы – возможно, свежая грязь, или же краска, или ружейное масло.

Коробка, обернутая коричневой бумагой, лежит теперь на комоде. Белого шнура уже нет, и упаковочная бумага, старательно сложенная по ширине параллелепипеда, слегка разевает четко обрисовавшийся клюв, косо нацеленный вниз. На мраморе комода в этом месте образовалась длинная, чуть волнистая трещина, которая тянется наискосок, проходит под углом коробки и на середине комода упирается в стену. Как раз над этим концом трещины и висит картина.

Картина в лакированной раме, полосатые обои на стенах, камин с кучей золы, бюро с лампой под матовым абажуром и стеклянной пепельницей, тяжелые красные шторы, большой диван-кровать, покрытый такою же красной бархатистой тканью, наконец, комод с тремя ящиками и потрескавшейся мраморной доской, лежащий на ней коричневый сверток, картина над ней и тянущиеся вертикально до потолка вереницы крохотных серых насекомых.

Небо за окном все такое же белесое и тусклое. Еще светло. Улица пустынна: ни машин на мостовой, ни пешеходов на тротуарах. Шел снег, и он еще не растаял. Он лежит довольно тонким – в несколько сантиметров – совершенно ровным слоем, окрасившим все горизонтальные поверхности тусклой, неброской белизной. Видны только оставленные прохожими следы – прямые дорожки, идущие вдоль вереницы зданий и канав, еще легко различимых (видимых даже лучше, потому что их вертикальные стенки остались черными), дорожки, разделяющие тротуар по всей его длине на две неровные полосы. Кружок истоптанного снега вокруг фонарного столба, на перекрестке, пожелтел, так же как узкие дорожки вдоль домов. Двери закрыты. В окнах – никого, никто не прильнул к стеклу, никто, хотя бы смутно, не виднеется в глубине комнат. Все вокруг представляется какой-то плоской декорацией, и кажется, ничего нет ни за этими стеклами, ни за этими дверьми, ни за этими фасадами. Сцена остается пустой: ни мужчины, ни женщины, ни даже ребенка.

Картина в деревянной лакированной раме изображает кабачок. Это черно-белая гравюра прошлого века либо хорошая репродукция. На сцене толпится множество людей: одни сидят, другие стоят, а слева чуть возвышается над своей стойкой хозяин.

Это лысый толстяк в переднике. Он нагнулся, опираясь обеими руками о стойку, уставленную до половины наполненными стаканами, и склонился тучным плечом к небольшой группе прилично одетых людей, в длинных пиджаках или сюртуках, о чем-то оживленно спорящих; спорщики стоят в различных позах, энергично жестикулируя не только руками, но как бы и всем телом.

Справа от них, то есть в центре картины, посетители сидят кучками вокруг беспорядочно расставленных столов, нагроможденных в избытке на небольшом пространстве, чересчур тесном для такого скопления людей. У сидящих тоже размашистые движения и резкая смена выражения на лицах, словно схваченных художником в момент наивысшей экспрессии, хотя содержание спора остается все же неясным, тем более что толстая стеклянная перегородка как бы поглощает вылетающие из их уст слова. Кое-кто из собутыльников привстал на стуле или скамье и, через головы других, тянется к собеседнику. Спорщики машут руками, губы у них шевелятся, туловища и шеи резко повернуты, они стучат кулаком по столу или потрясают им в воздухе.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 28
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу В лабиринте - Ален Роб-Грийе бесплатно.

Оставить комментарий