Кладовая - Игорь Наталик

*

ПТИЧЬЕ МОЛОКО

Туман упал на наш полуостров, походя скрыл "дальние дали", тщательно укутал мерзнущие ноги дерев, наподталкивал ваты под спины крутых дорожек. Слегка ослепли впередсмотрящие люди, - а зверью все так же уютно. Вот резвый грызун прокатился вдоль тропинки, в точности повторяя движения плененной мамаши, словно через весь лес развернулось бесконечное беличье колесо... Десятиметровой высоты туя. Это на севере-то, на Валдае. А может туман и есть то самое птичье молоко бессловесной и щедрой природы?

*

СОЛНЕЧНЫЙ ЗАЯЦ

Издалека по стеклянной воде бежал ко мне огромный солнечный заяц (в год Зайца), прихотливо петляя по озерным извивам, по кишечкам проток, то и дело высветляя загадочный лес. Перепрыгнув меня и сверкнув среди облаков, он задал стрекача, уменьшаясь вдали.

*

ИВЕРСКОЕ ЧУДО НИКОНА

До парома доехали на автобусе, оттуда пешком шли больше трех километров к печальной и тягостной для сердца картине. Это был Иверский монастырь сокровенная гордость Руси, которую не смогли разрушить ни Время, ни напасти, и которая сегодня стала любимым местом загородных развлечений новгородских заводчан и их детворы. Достаточно было превратить монастырь в вотчину стеклянно-глазой верхушки. И увы... Что стало с былой славой прадедов наших. Что стало с Иверской святыней - видно уже сейчас и горестно думать о том, какое несчастье маячит вдали. Обратно по понтонному, дышащему мосту мы бежали стремглав от жгучего холода и от стыда.

*

РОЖДЕНИЕ ВОЛГИ

Упорные ледники наступали с натиском неудержимых волн пехоты, но разбившись о теплую твердь, откатывались назад, теряя со своих спин каменных бойцов. Вместе с ними маятником шатались по дорусской земле племена, ныне названные угро-финнами. Неудивительно, что теперь, например, в Саранске неплохо разумеют замысловатые и крепкие идиомы прибалтов, зря их насквозь. Скупая северная природа неожиданно разбросала окрест свои каменные слезы. Вылизанные ледниками (тогда еще безымянные) горушки склонялись на все четыре стороны. С них веером стекали горючие речонки и речонки, да сама матушка-Волга. Рождение ее в этих скорбных местах - одна из великих тайн местной жизни.

*

О Т Т Е П Е Л Ь

Ночью нашему лесу приснилась оттепель. Деревья счастливо заплакали и потемнели стволами. Снежные лапы затеяли пристрелку по подвернувшимся прохожим пластами липкого снега, лепя на плечах и спинах намеки снежков. На продрогшей было теплотрассе приподнялась ядовитого цвета трава. И вообще природа, подозревая подвох и обман, только чуть приспустил снежные одежды, так и не перешагнув их своими стройными ногами. Платье это под каждым деревом тоскливо намокло и заледенело. Зато бдительные вечером фонари, пользуясь крохами оброненной хрупкими ветвями влаги, оделись в радужные юбочки. Во всей местности стало заметно некоторое напряжение. Оно передалось и пешеходам в их шарнирных и осторожных движениях с готовностью вместо "прыжка на добычу" к забегам на четвереньках по ледовым спинам дорожек. В оттепель все буксуют.

*

С Н Е Г У Р У Ш К А

Сегодня на прогулке нам повстречалась Снегурушка. Вернее, мы поднатужились и вылепили девушку из ее собственного тела на радость подобному, но все же другому снежному обормоту, стоящему метров на сто далее вдоль тропинки. Наша красавица родилась в виде активистки тридцатых годов с обширными формами, задумчивым взглядом на окружающую природу и не сходящей с лица улыбкой. Словом, есть на что приятно посмотреть. Она сразу потребовала себе кокетливый берет и туземные бусы на грудь. Все изображение замерло в кювете в позе ушедшей по ноги в землю оперной певицы: руки сцеплены в секретный замок, грудь вздыбилась, елочная прическа "ветерок" реагирует на всякое внешнее волнение. Два-три случившихся прохожих, скользя, остолбенели. А мы негромко смеялись из-за бугра. И жизни ей было семь дней.

*

СЕВЕРНАЯ ДАЧА

Перед моими удивленными и изменившимися глазами предстал пансионат бывший объект номер двести. Был он во времена оно построен на костях. Три тысячи заключенных за один год разбудили и разогнали всех окрестных медведей, измозолили лесоповал и зарылись в землю ради прихоти одного. Держат бесхитростные души на приличной дистанции потайная лесенка, ведущая к слуховому окошку, добрый десяток каминных труб и бойницы-окна, забранные венецианским стеклом, о которое с маху бьются птицы изнутри и снаружи. Обращает к безмолвной древности туркменский ковер на две сотни клейм, соединенных пыльными дорогами сквозь красную пустыню. Над лысеющей головой - дубовый кессонный потолок, хрустальные люстры и бра. Под ногами наборный паркет с таинственными знаками. В огромном кабинете-веранде покоится безмолвный стол под зеленым сукном и оглохшие телефоны "вертушка" отключена. А когда-то все в этой даче жило и готовилось к встрече...

*

ПРИМИРЕНИЕ ДУШ

Чую, завтра обухом хватит мороз. И костлявая, не по возрасту щедрая рука развесит на беззащитно-безлистных деревьях роскошные звенящие люстры. А ветер, этот всепроникающий шалопай, будет расстреливать покорную их красоту сквозь рогатки черных ветвей. Вспышка давешнего тепла загаснет. Но в душе и в "банном" воздухе будет, остывая, бурлить ощущение бывшего праздника. Но обжигающий снег вскоре все успокоит и примирит души людей да заневестившуюся было природу.

*

Х О З Я И Н

Окрест были и есть валдайские холмы, словно колокольцы, врытые по уши в землю и ждущие своего часа, чтобы всемирно звонить. Рассказывают, что "хозяин", увидев план этой славной дачки, построенной на полуострове Медвежий Угол, опоясанной озером-удавом с плотоядным названием Ужин, со старческим дребезжащим акцентом сказал: "Я в эту западну нэ полезу". Обок этого капкана со всеми удобствами находились острова Пыточный, Орлы и протока Рогатка. Таково логика всепоглощающего, сильнейшего чувства.

*

М О Р О З К О

Со звуком скрипящего колеса на нас наступила зима, придавив снегом землю и воду. Поздняя слезливая осень - словно запоздалый лебедь - мельком пролетела над нашим озером. Забывчивый воздух иногда, по неостывшей инерции парит, как будто после томительной баньки. Разгоряченные сжатием обуви ноги боязливо ступают по колким остаткам тепла. Постепенно они снова начинают гореть, но теперь уже от зимнего обжиганья. Босоногой душе довольно быстро теснеет в зимних колодках одежды. Они рвется к зверью и птицам, которые щедро греют природу своим сокровенным теплом. Зимой нас посещает голодная легкость души. Для утомленного горожанина безмятежная тишина сытна, словно свежий и ароматный ситный хлеб. Все вокруг замирает как бы во сне с томительным предощущением неизбежного весеннего пробуждения.

*

ПОЖИЛОЙ ЗАЯЦ

Встретился пожилой заяц - он так боязливо примерз под сосной, что сдвинуть этот "снежок" с одноцветного места стоило моему воображению немалых трудов. Наконец ушастый побежал мягким скоком с невероятными и дикими для местных приличий ужимками. И скрылся. Или снова умер. Озеро накрыла крылом снежная мгла. Жалобнее закричали птицы. Одним белкам радостно - все им нипочем. В небеспамятном лесу по-прежнему изысканно тихо. Право на голос (как и прежде) имеют и треснувшая ветка, и шустрый бельчонок, и сверлящая полупрозрачную сетку ветвей птица. Прямо над всем этим перестроенным царством возвышаются недостроенные облака. В сумерках ветер крадется к замерзающим веткам. Смотрит ночь из-за угла невеселым глазом.

*

СНЕЖНАЯ КРУПА

Злой порыв ветра взъерошил кроны стройных сосен и елей, придавил коленом к земле не окрепший еще молодняк. Старшие дерева неодобрительно зашумели, покачивая поседевшими головами. Моя душа рванулась куда-то, но спохватившись, вернулась на место. Вслед за игриво спрятавшейся луной моргнул и погас фонарь-инвалид. Темнота одним взмахом накинула полушалок на плечи земли. За шиворот посыпалась снежная крупа. Словно небо сыплет колючие крошки в наши раскрытые клювы. Всю ночь во время этого сухопутного шторма яростно скрипели корабельные сосны, как мачты. А к утру все понемногу смирилось. Затихло. Засахарилось-заморозилось.

*

ВЕЧЕР ПРИ СВЕЧАХ

Нынче у меня, наверное так же, как и во многих других домах всего мира, был вечер при свечах. Познал в себе две новые, до этого как бы спящие в сокровенных уголках черты: стал ставить суеверную свечку на зимнем окне и при звуках, волнующих душу, прикладывать руку к сердцу - усмиряя или пытаясь продлить радость в глубине груди. Думаю, что навсегда запомню состояние покоя и счастья, посетившее меня на Валдае. И еще - голубое озерное марево, солнце, лукаво глядящее сквозь молочную дымку, да летящие вверх у стены уютного дома снежинки.

*

ВСТРЕЧА С ЗИМОЙ

Наконец-то мы дождались тебя, пуховая Зима. Ведь как скрипела дверями и землей под ногами, на подходе хрустела ледком. Вымораживала окна и стены. А теперь обложила все вокруг вязкой ватой, заставляя топить очаг, готовясь к неспешной беседе. В зиму жизни тянет к воспоминаниям, к пенящемуся щебету птиц и к детскому щебетанью. Самым главным, довлеющим становится для нас степень понимания души другими отклик и чуткость сердец. Что это? Человек превращается в ухо или просто на морозце все слышится лучше? Прошу тебя, зима, вот о чем. Не спеши заметать волосы пургой и подольше не выстужай мою душу и сердце любимой.