Отпуск на двоих - Генри Эмили

– Итак, – напирала я. – И что собой представляет этот друг? Он умный? Сексуальный? Обеспеченный?

– Низенький, – ответил молодой человек, не отвлекаясь от чтения. – Громкий. Заткнуть его просто невозможно. Вечно ставит пятна на одежду – причем и на свою, и на мою. У него ужасный вкус, и он плачет, когда на экране крутят рекламу общественного колледжа – знаешь, типа той, где мать-одиночка допоздна сидит за компьютером, а потом засыпает прямо на клавиатуре, и ее сын накидывает ей на плечи плед и улыбается, потому что ужасно ею гордится? Так, что же еще… Ах да. Моя подруга просто без ума от дерьмовых баров, пропахших сальмонеллой. Да я тут даже бутылочное пиво боюсь пить – ты вообще видела, какие в интернете отзывы об этом месте?

– Ты что, издеваешься? – спросила я, скрестив руки на груди.

– Ну, – ответил он, – ты права, сальмонелла ничем не пахнет. Но да, Поппи, ты действительно низкая.

– Алекс! – Я стукнула его по плечу, выходя из образа. – Я тебе вообще-то помочь пытаюсь!

Он потер руку.

– И как же ты пытаешься мне помочь?

– Слушай, я понимаю, что Сара разбила тебе сердце, но пора уже с этим кончать. Когда к тебе подходит горячая девчонка, последнее, о чем ты должен рассказывать, – это о своих созависимых отношениях с этой сволочной кошкой!

– Во-первых, Фланнери О’Коннор не сволочная, – поправил Алекс. – Она застенчивая.

– Она – чистое зло.

– Ты ей просто не нравишься, – настаивал он. – Потому что ты выглядишь как типичная собачница.

– Я просто пыталась ее погладить! Зачем тебе вообще кошка, которая не любит, чтобы ее гладили?

– Ей нравятся, когда ее гладят, – ответил Алекс. – Но каждый раз, когда ты ее видишь, глаза у тебя загораются, словно у голодного волка…

– Вовсе нет.

– Поппи, – сказал он. – Когда ты видишь что угодно, глаза у тебя загораются, как у голодного волка.

Как раз в это время бармен наконец-то принес коктейль, который я заказала перед тем как удалиться в туалет.

– Мисс? – окликнул он меня. – Ваша «Маргарита».

Запотевший бокал скользнул вдоль по барной стойке, и мое пересохшее горло сжалось от предвкушения. Я тут же подхватила бокал, да так быстро, что изрядное количество текилы выплеснулось через край. Алекс дернул меня за вторую руку сверхъестественно быстрым, тщательно отработанным движением – и только это спасло меня от того, чтобы облиться коктейлем.

– Видишь? Прямо как голодный волк, – сказал Алекс тихим серьезным голосом. Он всегда говорит именно так – за исключением тех чрезвычайно редких, прямо-таки священных ночей, когда наружу прорывается Чудак Алекс и мне выпадает честь наблюдать, как он валяется на полу в караоке, фальшиво всхлипывая в микрофон, песочного цвета волосы торчат в разные стороны, а помятая рубашка давно выбилась из брюк. Просто гипотетическая ситуация. В точности произошедшая некоторое время назад.

Алекс Нильсен – воплощенная сдержанность. В этом высоком, широкоплечем, вечно ссутуленном мужчине воедино сплетается благородный стоицизм (естественное последствие, когда твой овдовевший отец – самый нервный человек на свете, а ты вдобавок еще и старший ребенок в семье) и богатый опыт смирения (не менее естественное последствие строгого религиозного воспитания, с детства вступавшего в противоречие с самой глубокой страстью Алекса, а именно – с наукой). А еще он самый чудаковатый, бестолковый и мягкосердечный дурень, которого я только встречала.

Я отпила глоток «Маргариты» и замычала от удовольствия.

– Вылитая собака в человеческом обличье, – пробормотал Алекс себе под нос, возвращаясь к своей книге. Я неодобрительно фыркнула и сделала еще один глоток.

– Кстати говоря, здешняя «Маргарита» процентов на девяносто состоит из чистой текилы. Так что посоветуй этим своим неутомимым комментаторам в интернете засунуть претензии куда подальше. Да и сальмонеллой тут совсем не пахнет.

Я еще раз приложилась к бокалу и села на стул боком, повернувшись лицом к Алексу. Наши колени соприкоснулись. Мне нравится, как он всегда садится, когда мы идем куда-нибудь вместе – лицо его обращено к барной стойке, но длинные ноги вытянуты в мою сторону. Словно он приоткрывает какую-то секретную дверь своей души, и путь к ней известен только мне. И дверь эта, конечно, ведет не к сдержанному, серьезному, никогда не улыбающемуся Алексу, а к Алексу-Чудаку. Тому Алексу, который год за годом ездит со мной в отпуск, хотя он ненавидит самолеты, презирает перемены и не выносит спать на любой подушке, кроме своей домашней.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

И мне нравится, что каждый раз, когда мы идем в бар, Алекс всегда садится за барную стойку, потому что он знает, что я люблю сидеть именно здесь. А ведь он как-то раз признался, что ужасно нервничает, потому что ему постоянно кажется, будто он смотрит на барменов то слишком долго, то, наоборот, излишне избегает встречаться взглядами.

Честно говоря, мне нравится (а иногда и вызывает обожание) почти все в моем лучшем друге Алексе Нильсене. Я хочу, чтобы он был счастлив, и хоть мне никогда не нравились его девушки – и особенно меня раздражала его последняя бывшая, Сара, – я знаю, что теперь на мне лежит ответственность. Нельзя позволить Алексу превратиться в затворника только потому, что ему разбили сердце. В конце концов, для меня бы он сделал – и уже делал! – ровным счетом то же самое.

– Ну что, – спросила я. – Начнем сначала? Я буду сексуальной незнакомкой в баре, а ты будешь обычным очаровательным собой. Но без кошки. Немного тренировок – и ты в два счета сможешь устроить себе свидание!

Алекс поднял взгляд от телефона, едва заметно ухмыляясь. Ну, по крайней мере, я называю это его выражение ухмылкой, потому что ничего лучше Алекс все равно изобразить не сможет.

– Ты имела в виду, будешь незнакомкой, которая начинает беседу с крайне уместной фразы «Ну привет, морячок»? По-моему, у нас разные представления о сексуальном.

Я крутанулась на стуле, и наши колени стукнулись. Затем я повернулась обратно, сложив губы в кокетливую улыбку.

– Скажи, это было больно… – начала я, – падать с небес?

Алекс покачал головой.

– Поппи, мне очень важно, чтобы ты поняла одну вещь, – медленно сказал он. – Если я когда-нибудь и пойду на свидание, то твоя так называя «помощь» не понадобится.

Я вскочила на ноги, драматично выплеснула остатки «Маргариты» себе за плечо и со звоном грохнула бокал о барную стойку.

– Тогда как насчет того, чтобы свалить отсюда?

– Как ты вообще умудряешься ходить на свидания? – Алекс озадаченно покачал головой.

– Очень просто, – ответила я. – У меня низкие стандарты. И нет никакой Фланнери О’Коннор, которая могла бы мне помешать. И когда я выбираюсь в бар, я не провожу все время, читая отзывы в интернете. И не излучаю мощное поле «НЕ РАЗГОВАРИВАЙТЕ СО МНОЙ», которое можно заметить невооруженным взглядом. К тому же я довольно-таки роскошно смотрюсь под определенным углом. Мне так говорили.

Алекс встал, положил на барную стойку двадцатку и убрал бумажник обратно в карман. Он всегда носит с собой наличку, понятия не имею почему. Я спрашивала об этом минимум три раза. Каждый раз Алекс отвечал, но я все еще не знаю, в чем там было дело. Полагаю, его ответ был слишком скучным и/или заумным, так что мой мозг отключался в попытках его осознать, не то что сохранить в памяти.

– Но факт остается фактом: ты совершенно невменяемая.

– Но ты меня все равно любишь, – заметила я, готовясь встать в оборонительную позицию.

Алекс приобнял меня за плечи и внимательно посмотрел мне в лицо. Его губы тронула едва заметная, сдержанная улыбка. Способность его лица отображать эмоции была вообще крайне ограничена.

– Я знаю, – сказал он, и я весело ухмыльнулась.

– Я тоже тебя люблю.

С заметным усилием Алекс сдерживал улыбку, и теперь она медленно угасала на его лице.

– И это я тоже знаю.

От текилы меня потянуло в сон, и я облокотилась на Алекса, позволив ему довести меня до входной двери.