Иначе жить не стоит. Часть третья - Вера Кетлинская

— Кто же там… славу твою присвоил? — со злостью спросил Палька.

— Зачем присвоил? Мои же ребята! Вместе делали. Конечно, бывать на заводе я не мог, разговоры пошли бы, Исаев этот… Они ко мне каждый вечер на вокзал прибегали, между поездами посидим в дежурке, обсудим, план наметим, что и как. А когда успех вышел, всей бригадой притопали, расцеловались, чокнулись. Ну и премию тоже… поделили… Ох, ребятки, ребятки, до чего ж у нас много чудесных людей! Вы не поверите, как я все теперь оценил и сколько у меня даже в моем поганом положении… сколько радости бывает.

Сели за стол. Выпили. Закусили картошкой с солью.

— Ты вот Чубака хвалишь, — мрачно заговорил Палька. — Все его хвалят, хороший мужик и прочее. Так почему ж он, секретарь горкома, не вступится за тебя? Почему же он таких, как Исаев, не прижмет к ногтю? Утешать — это, конечно, очень мило, но он не для того выбран. Хороший, а молчит? Не понимаю.

— Я и сам не все понимаю, — медленно ответил Маркуша.

— И я… — сказал Саша.

Он вспомнил пустую приемную Стадника, молчащие телефоны и секретаршу, неподвижно сидевшую на своем уже ненужном месте, вспомнил трясущиеся руки Бурмина… Что это? Зачем? Как это объяснить другим и самому себе?

— А я так понимаю, братцы, — заговорил Липатов. — Много у нас всякой дряни застряло. Вот их и пропускают через сито. А заодно…

— Лес рубят — щенки летят? — подхватил Маркуша с грустной усмешкой. — Эту поговорку мне человек двадцать говорили. Только быть той летящей щепкой никому не пожелаю.

Он потянулся за бутылкой, налил всем еще водки, залпом выпил.

— Никому не пожелаю, — повторил он и задумался.

И все задумались — об одном и том же и каждый о своем.

Сидели четыре коммуниста и одна комсомолка, сидели, молчали и старались найти ответ.

— А уж если совсем до конца додумать, до самой глубины, — снова заговорил Маркуша, — такое у меня бывает чувство: пусть я щепка, пусть пострадал… лишь бы действительно всю нечисть долой! Ведь вот в приемных этих, в коридорах — каких я только не встречал типов! Каждый клянется, что пострадал зря, что ничего за ним нету… а иной, смотришь, такой озлобленный, такой… ну, понимаете, два месяца, как исключен, а уже говорит с этакой злостью «они», «у них»… Кто из нас про свою партию скажет — «они»?! И еще прохвоста встретил — тут же, в коридоре КПК, разглагольствует прямо по всей троцкистской платформе!.. Ну, я его за грудки взял, чуть душу ему не вытряхнул! Разняли нас. И вот я думаю иногда — чтоб этих выкинуть, чтоб от них избавиться — ну пусть мне плохо, к черту меня, что я! Лишь бы их…

Палька открыл рот, чтобы возразить, но промолчал. Я бы так не мог, думал он. Я бы все на свете разнес, защищаясь!

— Зачем тебя-то к черту? — мягко сказал Саша. — Пусть уж эта нечисть к черту катится. Что, нет сил разобраться?..

Маркуша поглядел на часы — шел пятый час, скоро поезд.

Липатов вытащил кошелек, достал несколько червонцев.

— А ну, ребята, выкладывай по полста.

Собрал деньги, положил Маркуше во внутренний карман. Маркуша стиснул челюсти, молча кивнул — спасибо.

— А с чемоданами, Серега, кончай. Контора моя пока тут, на днях переберемся на Старую Алексеевну. Приходи завтра к концу дня, приму тебя механиком. Не вскидывайся, я в барыше, мне такого инженера по-доброму никто не даст.

Люба вскочила, быстро поцеловала Липатова в висок и убежала в кухню.

— Но ты понимаешь… — начал Маркуша.

— Понимаю, — сказал Липатов. — Начальник опытной станции я, мне отвечать. Буду по делам в горкоме, согласую с Чубаком. А нет, так… Да что я, не знаю тебя?

Вышли на крыльцо. Вдали полыхало зарево очередной плавки, но зарево казалось бледным в свете занимающейся зари. Где-то прокричал молодой петушок, за ним хрипло прокукарекал старый, и пошли кукарекать, перекликаясь, все остальные петухи.

— Вот теперь ясно — дома! — сказал Липатов, вслушиваясь, в рассветную музыку Донбасса. — А что ж Коксохим молчит?

И как раз в эту минуту загудел могучий гудок Коксохима.

Басовито поддержал его Металлургический.

Заливисто вступил молодой гудок Азотно-тукового.

Словно откликаясь на зов, прокричал на станции паровоз, тонко засвистела маневровая «кукушка» в стороне шахты.

Со звоном пронесся по проспекту первый трамвай.

Загрохотали, подпрыгивая, порожние грузовики.

Захлопали, заскрипели двери.

Зашелестели, застучали шаги ранних пешеходов…

Зарево плавки сникло — или его победил разгорающийся свет зари? Вон как она раскинулась на полнеба, подсвечивая разнообразные дымы, то белые, легкие, то густые, черные, вздымающиеся тут и там из десятков заводских труб. Ну, здравствуй, Донбасс, с добрым утром, родная сторона!

— Серега, может, не надо к поезду? К жене пошел бы…

— Нет. Когда оформлюсь, тогда уж…

Они смотрели, как Маркуша быстро шагает по улице, в обтрепанном пальто, в форменной фуражке носильщика, чуть скосив натруженные плечи.

— Скорей бы! — сказал Палька. — Уж если такого не восстановят…

— Факт, восстановят! — подтвердил Липатов. — А как он сказал насчет этих прохвостов!..

— «К черту меня!» — задумчиво повторил Саша. Он снова вспомнил Стадника и поверил, что и у Стадника, и у Маркуши все разрешится хорошо. — Может, действительно при такой чистке без перехлестов не обойтись?..

От этой мысли всем стало легче. Но каждый мельком подумал: рассуждать легко, а если бы это коснулось меня?..

Это коснулось Пальки Светова.

Но в первые дни после возвращения Пальке и в голову не приходило, что ему грозит беда, — слишком он был увлечен, да и чувствовал, что самые разные люди поддерживают и одобряют новое дело, от рядовых шахтеров до Чубакова.

Правда, еще уклончивей стал Сонин и притворялся крайне занятым Алферов, но до них ли было сейчас! Приходя в институт, Саша и Палька вербовали работников для опытной станции и договаривались с кафедрами Китаева и Троицкого о совместных научных исследованиях. Нельзя было не почувствовать, что Китаев держится холодновато, чересчур вежливо, как с чужими, но это мало заботило его бывших учеников — злится старик, ну и пусть злится, сам виноват!

У Пальки затянулся обмен партийных документов, хотя все коммунисты института уже получили новые партбилеты.

— Очередь прошла, вот и канителят! — успокаивал себя Палька. Теперь, когда проект утвержден, создается опытная станция и Павел Кириллович Светов назначен главным ее инженером, кто станет вспоминать о том, что этот самый Павел Кириллович не вернулся в срок из командировки?

Бывая в институте, Палька всю свою энергию направлял на то, чтобы забрать в штат опытной станции Степу Сверчкова и двух Ленечек: Леню Гармаша и Леню Коротких. Эти старшекурсники решили кончать заочно и писать дипломные работы по подземной газификации. Для этого им следовало перейти под руководство профессора Китаева, а Китаев заартачился…

Но главные заботы поглощала подготовка к строительству станции. Казалось бы, невелика стройка. Но когда кругом десятки больших и малых строек, без хлопот даже гвоздя не достанешь, за обыкновенной доской приходится гоняться, а получение грузовика или небольшого крана требует недюжинной изворотливости. И в эту же бурную пору подъема и перемен каждый рабочий человек — даже без профессии — нарасхват. А уж мастеров надо ловить, переманивать у соседей, соблазнять высоким заработком или хорошим жильем.

Молодые руководители станции № 3 не могли обещать ни особых заработков, ни жилья, они еще не могли назвать и точного адреса станции, так как участок пласта на Старой Алексеевке оказался неудачным, изрезанным заброшенными выработками, а за новый участок шла борьба.

Приманка у них одна-единственная — новизна и важность задачи. Это был главный козырь — и козырь действовал. Разные люди сходились в квартиру Липатова, ставшую сразу и тесной, и замусоренной, и прокуренной насквозь. Приходили комсомольцы, привлеченные необыкновенностью начинания, разные «перекати-поле», не прижившиеся на других стройках, школьники, заскучавшие за партой, — те скрывали адреса родителей, прибавляли себе год, а то и два. Палька ежедневно произносил перед этими людьми пылкие речи о ликвидации подземного труда и технике будущего коммунистического общества, напирая на то, что поначалу будет трудно. Отбирал тех, у кого загорались глаза.

Липатов бегал с утра до ночи по разным учреждениям, везде у него находились дружки, а где не было, заводились новые. Часто он шел по следам Алымова, побывавшего тут по делам станции № 1; но там, где Алымов брал «басом», Липатов добивался того же дружелюбием, хитростью, шуточкой.

— Где боком, где скоком, а добудем! — посмеивался он.

Тяжелее всего было переменить участок пласта. Участок был выхлопотан Углегазом в Москве, через наркомат, местные руководители понимали, что участок плохой, но кто отменит решение центра? Липатов посоветовался с дружками и подыскал участок неподалеку от Азотно-тукового завода: на Азотно-туковом недавно пустили кислородный цех, откуда по трубопроводу можно брать кислород для дутья. Над участком — степь, удобно строиться.