Куколка - Ирина Воробей

легкими потертостями, но не специально воссозданными дизайнерами, а теми самыми, которые образуются, когда одежда занашивается годами. Клочок русых волос на макушке торчал врастопырку, выбиваясь из остальной массы тоже не особо уложенных волос, но хотя бы более-менее примятых к голове. На лице из-под бледной кожи вылезала двухдневная небритость, при этом отдельные волоски выпирали сильнее. В мочке правого уха блестел плоский стальной круг. Татьяна в мгновение ока оценила и осудила его неряшливость и непростительное равнодушие к внешнему виду, но пахло от него приятно, чем-то ментоловым и хвойным. Она одарила парня высокомерным взглядом, хотя с высоты ее небольшого роста трудно было смотреть на эту дылду свысока.

— Вы выходите? — почти с претензией спросила девушка, дав понять, что нужно уступить.

Парень спокойно поднял на нее улыбчивые глаза и ответил:

— Я вас пропущу, — а сам остался неподвижен, как гора, которая никогда не идет к Магомеду.

Он без всякого стеснения разглядывал Татьянино личико с тонкими чертами, вздернутым носиком, маленьким ротиком и крупными миндалевидными глазами, обвитыми густыми пепельными ресницами. Тонкая искусственная линия бровей поднялась вверх в выражении недоумения и недовольства. Девушка рассчитывала на то, что он прижмется сильнее к поручню и освободит ей хоть капельку места, все-таки автобус почти приехал на остановку, но парень только улыбался. Татьяна заежилась, возмущаясь в душе таким нахальством и нерациональностью. Она ведь попросту могла не успеть выйти в нужном месте, а тащиться целый квартал по подворотням в такое темное и зябкое время ей совсем не хотелось.

— Позвольте, я пройду, — с недовольной настойчивостью сказала девушка и попыталась ступить вперед одной ногой, чтобы заставить его подвинуться.

— Пожалуйста, проходите, — вежливо и с улыбкой, которая ей показалась наглой, ответил парень и лишь слегка повернулся боком.

Татьяна поняла, что лучшего уже не добьется, и начала двигаться вперед, вынужденно прижимаясь к нему и задевая полями горчичной шляпы его подбородок, что, казалось, совсем не доставляло ему неудобств. Шляпу пришлось придерживать, поэтому она отпустила поручень. По закону подлости в этот самый неподходящий момент кондуктор двинулась в обратную сторону. И раздвинула людей так, что они волной наклонились вбок и прижали парня и девушку к окну. При этом он по-рыцарски одной рукой аккуратно обхватил голову Татьяны сзади, чтобы она не ударилась о стекло, а вторую подставил под удар о поручень за ее спиной. И это оказалось очень кстати, но ей стало неловко.

Девушка покраснела и не хотела, чтобы рыцарь это видел. Как только волна прошла, парень выпустил ее из объятий и развернул, выдвинув тем самым вперед, а себя загнал в бывший Татьянин уголок. Она немного опешила и, отвернувшись, медленно направилась к двери, забыв его поблагодарить, впрочем, одновременно с этим ее возмущало такое фамильярное поведение. Но на душе немного посветлело. Мир перестал казаться несправедливым и жестоким. Тяжесть с плеч свалилась на пол автобуса и уехала вместе с ним, а Татьяна, оказавшись на остановке, неспешно отправилась домой по мелким лужицам и мокрому асфальту.

Сырой воздух обдувал лицо, румяня щеки. Невысокие каблуки мерно стучали по тротуару, отбивая марш возвращения домой. Мимо пробегали еще десятки каблуков, платформ и плоских подошв, оставляя мокрые, тут же расплывающиеся, следы на тротуаре. Татьяне хотелось как можно дальше оттянуть время, чтобы как можно дольше избегать неприятного разговора с отцом. Поэтому она шла медленно, едва передвигая тяжелыми ногами, и с жадностью дышала холодом, дабы остудить разум и пожар в душе, который стихал, но подобно лаве оставлял после себя черные выжженные окаменелости.

Сегодня был важный день, но Татьяна его провалила. Она старалась изо всех сил. У нее болели ноги, болели руки, спина и шея, но больше всего сердце. За отца. Девушка боялась даже представлять, как он будет расстроен. Он ведь так верил в нее, в то, что она самая лучшая. Но чем больше он в нее верил, тем больше она его подводила. Татьяна всеми силами старалась оправдать его ожидания и до последнего года это получалось.

Вся ее жизнь пропиталась балетом. Отец специально, еще в далеком детстве, оборудовал ее комнату станком и подходящим половым покрытием, чтобы дочь не отвлекалась ни на что другое. Она усердно занималась в академии, после по вечерам в своей комнате и даже по выходным, забыв о том, что у нее так и не было нормального детства. В качестве компенсации ей нравилось смотреть мультфильмы, которые она ставила фоном для занятий. Мультики не всегда были детские, но за счет анимации, кукольности или рисованности казались сказочными. Это помогало абстрагироваться.

Перед самым домом майское небо грозными тучами снова спустилось на ее плечи, еще больше придавив шею, отчего ощущения ломоты и боли пробежали по всему телу. Перед тем, как войти в подъезд, Татьяна взглянула наверх, откуда мелкими серебристыми каплями спускалась накопившаяся за долгое путешествие облаков влага. «Откуда, интересно, этот дождь? Собран там, а рассыпается здесь. Возьми меня с собой в следующий город!» — подумала она и улыбнулась тому, что может почувствовать вкус дождя, пришедшего из далеких краев, в которые она, скорее всего, никогда не попадет. Так пахла свобода.

Ей не хотелось возвращаться в реальность, но дверь подъезда изнутри отворилась. Сначала раскрылся зонт, за ним появилась женщина в пальто. Татьяна успела проскочить, пока дверь не закрылась.

— Ну, как все прошло, Куколка? — с горящей надеждой в глазах спросил отец, вынырнув в прихожую из кухни, как только Татьяна захлопнула за собой дверь.

Его худое, гладко выбритое лицо блестело от тонкого слоя маски, краешки которой уже подсыхали и отклеивались от кожи. Домашнее цветастое платье свисало до колен, чуть развеваясь, а мордочка львенка на носке пушистого тапка слегка подрагивала — отец нервно топал ногой. Платье накрывал фартук, испачканный во всем том, что когда-либо находилось на кухне, но больше в муке.

Татьяну тут же одурманил пряный запах выпечки. Сердце колотилось со второй космической скоростью и очень стремилось выскочить из груди. Она сняла шляпу траурно, как это делают актеры в театре при получении прискорбной вести по сценарию, и опустила голову. Девушка вся сжалась от предвкушения ужасного и не могла поднять взгляд на отца, который, начиная что-то подозревать, сверлил ее округленными серыми глазами, всегда казавшимися влажными, но сейчас особенно.

— Удовлетворительно, — с тяжелым вздохом призналась Татьяна.

— Как?! — опешил отец, будто совершенно не был готов к такому повороту событий, будто даже гипотетически не представлял такой возможности. Он развел руками в воздухе, из-за