Тень победы - Александр Белов

Ситуация наметилась тупиковая, и Саша не знал, как из нее выбраться. Он понимал, что надо, что он созрел. Надо остановиться, оглянуться, на время прервать эту бесконечную гонку, позволить себе расслабиться, вспомнить о простых и доступных, радостях жизни. И в то же время он чувствовал, что без посторонней помощи ему не справиться. И помощь пришла. В виде обыкновенного телефонного звонка. Серии электрических импульсов, пробежавших через Атлантический океан и пол-Европы…

Белов снял трубку.

— Да, слушаю!

— Саша?

Этот голос был не просто узнаваемым. Его нельзя было забыть.

— Лайза? Ты! Как я… — у него чуть было не вырвалось «как я по тебё соскучился». Саша помолчал и добавил: — Как я давно тебя не слышал. Что у тебя нового?

— Ничего… У тебя так, подозреваю, новостей еще меньше?

— Ну почему же? Я! Мы… — Лайза на том конце провода, за много тысяч миль от Красносибирска, тяжело вздохнула: — Можешь не объяснять. Все твои новости связаны только с работой.

В общем-то крыть Белову было нечем. Оставалось только согласиться.

— Да, ты права. Знаешь, на прошлой неделе…

Лайза перебила его.

— Саша, не хочу тебя обижать… Мне, конечно, очень интересно узнать, какого цвета дым валит из труб Красносибирского алюминиевого завода, но, поверь, я позвонила не за этим. У нас ночь, три часа ночи…

Лайза замолчала, и Белов, опасаясь, что разговор сейчас оборвется, поспешил спросить:

— Ночь? Ты не спишь? Что ты видишь за окном?

В трубке послышался шорох, затем приглушенный звук шагов. «Наверное, она подходит к окну», — подумал Саша.

— Фонари… — ответила Лайза. — Уличные фонари. Знаешь, я им завидую. У них все просто. Они знают, зачем существуют. Чтобы светить. Разгонять мрак.

«Ты тоже…» — хотел было вставить Белов, но Лайза продолжала.

— Чуть выше — небо, фиолетово-черное. Бездна звезд… И они время от времени падают на землю. Такие сверкающие и чистые, что хочется их подобрать и унести с собой. Вот что я вижу, — сказала она печально. — Почему-то у меня такое чувство, словно мне постоянно чего-то не хватает. Понимаешь? Мне казалось, что я нашла; нашла что-то такое, что может наполнить мою жизнь смыслом. А теперь я это упускаю. Точнее… Мне кажется, что мы оба это упускаем…

— Лайза, все в наших руках! — с укором сказал Саша.

— Я тебя очень… очень… — она повторяла это слово на все лады, будто не решалась двинуться дальше, освободить речь и произнести.

— Лайза, я тебя тоже! — воскликнул Белов. — Я приеду! Слышишь?

— Слышу, — сказала Лайза: в ее голосе звучала грусть. — Я это слышала от тебя и раньше…

— Нет, милая, я точно приеду Скоро буду. Что ты скажешь о небольшом отпуске? Ну скажем, две недели? Мне очень хочется увидеть Большой Каньон Колорадо. И гейзеры в Иеллоустонском заповеднике. И Голливуд, и Диснейленд в Орландо, и еще много-много всего. Но только я хочу, чтобы ты была вместе со мной.

— Ты серьезно? — недоверчиво спросила Лайза.

— Абсолютно. Всегда!

— Ты… Приедешь?

— Как только утрясу с визой. Что скажешь?

— Скажу, что это было бы прекрасно.

— Ну вот и чудесно; Я позвоню тебе из Москвы, перед самым вылетом. Ты встретишь меня в Нью-Йорке?

— Где угодно, Саша. Хоть на краю земли.

Белов рассмеялся.

— А разве Нью-Йорк — это не край земли?

— Нет. Вот Красносибирск — это да. Самый край. Дальше только Камчатка.

— Лучик мой, все в мире относительно, — возразил Белов. — Это зависит, откуда смотреть.

— Я хочу, чтобы мы смотрели на все вместе.

— Так и будет! А пока — ложись спать. Очень жаль, что не имею возможности укрыть тебя одеялом и поцеловать перед сном, но поверь мне, очень скоро я это сделаю..

— Тогда мы не будем тратить время на сон, — сказала Лайза, и Белов мгновенно представил ее в этот момент: лукавая улыбка тронула пухлые губы, у наружных уголков глаз появились сеточки таких милых морщинок…

— Согласен. Спи, родная, — нежно сказал он.

— Сплю, — ответила Лайза и положила трубку.

Саша встрепенулся и рывком поднялся с удобного

вращающегося стула. Одна мысль преследовала его постоянно. Но раньше она была где-то позади, на задворках сознания, а теперь, когда Лайза произнесла это вслух… «Мне кажется, мы что-то упускаем…»

— Мне тоже так кажется, — тихо сказал Белов и позвал Любочку.

Люба почему-то не среагировала. Он вышел из кабинета в приемную. Миниатюрная секретарша стояла у окна и поливала цветы. Услышав голос шефа, она поставила лейку на подоконник и смешно вытянула тонкую и очень длинную шею. На языке жестов и поз это означало высшую степень готовности к исполнению обязанностей.

— Садись за компьютер, пиши приказ, — сказал Белов.

Любочка заняла свое место за клавиатурой и размяла пальцы рук, словно пианистка перёд концертом.

— Слушаю, Александр Николаевич, — сказала она, преданно глядя на Белова.

— Пиши. Настоящим приказываю…. Написала? Считать директора Красносибирского алюминиевого завода в отпуске сроком на две недели… На время его отсутствия обязанность директора возложить… — он додиктовал текст до конца. — Причина? Он очень соскучился и хочет немедленно видеть любимую женщину!

— Это писать обязательно? — совершенно серьезно спросила Любочка.

Белов пожал плечами.

— В общем-то нет. Главное, не забывать об этом.

— Хорошо. Я распечатаю и положу вам на стол, — сказала секретарша.

Ее хрупкие тонкие пальчики мелькали над клавиатурой, выбивая веселую дробь. Он вернулся в кабинет.

Едва дверь за Беловым закрылась, Любочка поджала губки:

— Чудит шеф! Так бы сразу и сказал, что на переговоры едет. Любимая женщина! — передразнила она его вполголоса. — Сам женат на своей работе, какая еще женщина, да еще и любимая? Откуда ей взяться?

Дверь кабинета снова приоткрылась, и Белов, наполовину из нее высунувшись, сказал:

— И кстати, Любочка! Закажи мне билет до Москвы. Я улетаю.

— Конечно, Александр Николаевич! Каким классом полетите?

— Любым! Лишь бы поскорее!

Белову улыбнулся своим мыслям и снова исчез за дверью. Секретарша достала из принтера распечатанный приказ (естественно, она использовала стандартную форму), поставила круглую печать и завизировала документ в списке входящих. Дело оставалось за подписью Белова, и она не сомневалась, что он ее поставит. С радостью.

— А может, и впрямь решил отдохнуть? — сказала Любочка вслух. — В конце концов сколько можно работать? Ведь он не железный! — Помолчала и добавила про себя: — И даже не алюминиевый.

II

Борт до Москвы улетал из Красносибирска поздно вечером. Белов приехал в аэропорт один: не хотелось, чтобы его кто-то провожал. Мужчина едет к любимой женщине — это дело интимное, глубоко личное. Багажа у него было немного — стильный вишневый (под цвет ботинок) саквояж из свиной кожи от «Гуччи», вот и все. В саквояже — смена чистого белья, несколько рубашек, носки, платки и дорожный несессер. Все остальное он рассчитывал купить на месте. Пройтись с любимой по магазинам — занятие для него скучноватое, но как ни крути приятное. Конечно, Лайза — дитя своей страны и эпохи, но у какой женщины не загораются глаза при слове шопинг? Разве что у статуи колхозницы, что стоит перед ВВЦ в Москве, да и то, наверное, она была бы рада новому серпу.

Белов прошел регистрацию и стал дожидаться посадки на самолет. Через полчаса автобус отвез пассажиров к лайнеру, Белов занял свое место и приготовился хорошенько выспаться. В Москву они должны были прилететь рано утром. Это хорошо — у него будет время наведаться в американское посольство, и,

если с визой не заладится, останется пара часов для маневра. Надавить на кое-какие рычаги, простому смертному недоступные.

«Простому смертному…». Он задумался и опять ощутил двойственность своего положения. Сила, власть, деньги… Всего этого он добился сам. Причем — дважды. После рокового выстрела в аэропорту он нашел в себе силы, упрямо сжав зубы, снова ползти наверх. На самый верх. И у него получилось. Наверное, потому, что он никогда не оставлял себе путей к отступлению. Действовал прямо и решительно, почти не задумываясь о последствиях. Он исповедовал Наполеоновский принцип: главное — ввязаться в бой, а там видно будет».

Сейчас у него появился повод посмотреть, что же из всего этого получилось. И не только повод, но и время, чтобы осмотреться и попытаться понять, что происходит. Не потому ли он с головой ушел в работу, что опасался остановиться и взглянуть на себя со стороны? Впереди у него было шесть часов полёта: время, более, чем достаточное для размышлений и трезвых оценок.

По салону прошла стюардесса, толкая перед собой тележку с напитками.

— Желаете что-нибудь: есть минералка, пепси, «Байкал»? — спросила она.