О чем поет ночная птица - Райдо Витич

Какого черта?!

Рус убрал стекло дверцы и в упор, назло себе, уставился на девушку: чем она его смущает, пусть хоть раз он ее смутит.

Но тут некстати автомобили двинулись и в бампер «лендровера» Зеленина загудел «Мерседес», намекая, что время и место для решения личных проблем выбрано неверно. Рус с прищуром, как с намеком на посыл в заоблачную даль, глянул в зеркало на торопыгу и нажал на газ. Машины плавно тронулись в путь, как нитка за иголкой следуя друг за другом. И Руслан вдруг понял, что если не сейчас, то никогда он не поймет, отчего эта девушка маячит перед ним как призрак отца перед Гамлетом, если не сейчас, то никогда он не остановится, не подойдет, а так и будет двигаться в одном направлении изо дня в день, зажатый в тиски спешки и обстоятельств, как машина в пробке. И каждый раз откладывать, как покупку станка и носков.

"Я все равно опоздал. К тому же, нужно купить сигареты", — напомнил сам себе и резко ушел влево, перестраиваясь в другой ряд под «носом» маршрутки, перекрывая тем дорогу ей вперед, а себе назад. Теперь только один путь — свернуть на Цветочную, остановиться и подойти к девушке, глянуть в глаза, купить треклятую картинку и успокоиться. Где десять минут опоздания там и двадцать — сути не меняет. Зато завтра он сможет спокойно проезжать мимо, не обращая внимания на загадочную продавщицу загадочных проспектов и больше никогда и ничего не будет нервировать его на перекрестке Северной и Большой Цветочной, не нужно будет бегать от него, как черт от ладана, не придется устраивать себе экстрим по объездной и настроение не будет ухать вниз, напоминая ему об отложенном деле.

Пора понять, что она или он к ней пристал, пора, в конце концов, поставить точку на внимании к этой девчонке. Оно и, правда, не мальчик уже, ерундой заниматься.

Рус припарковался за углом музея у пиццерии, купил сигареты, закурил, поглядывая по сторонам и только тогда медленно двинулся намеченным маршрутом. На углу он остановился. Девушку еще невидно, но стоит сделать один шаг и…

"Оно тебе надо?" — пожевал сигаретку в раздумьях и выплюнул в сторону: "нет, мне хочется продолжения эпопеи!"

"Может просто наплевать?"

"Пытался".

Руслан подкурил другую сигаретку, решаясь на последний шаг и заставил себя сделать его.

С новой точки обзора девушку было видно очень хорошо, но не зря он тянул год, не зря откладывал знакомство.

Он застыл, сигаретка прилипла к губе, а взгляд сверлил незнакомку беспардонно нагло, но мужчина этого не замечал. Он словно в вакуум попал, где нет времени и пространство сжато, и никого, ничего кроме этой девчонки.

Она нерешительно улыбнулась ему: что с вами, дяденька?

Зеленин развернулся, шагнул обратно за угол и прислонился к стене, осел по ней вниз, на кирпичный выступ, не заметив, что делает.

Так бывает. Долго, долго ты бежишь от чего-то и, кажется уже убежал, а оно возьми и возникни вновь, но не позади, а впереди. И не обойти, не уйти теперь.

— Вам плохо? — спросила девушка, склоняясь над ним. Перед его носом замаячили картины формата почтовых открыток. На одной бригантина распустила паруса, на другой яркой зеленью расцветало лето в лесу, на третьей по рассветному небу плыл ангел.

Мужчина смотрел на эти открытки не желая видеть ее, что как укор, как мина с часовым механизмом замедленного действия настигла его. Уйти бы. Еще лучше не приходить. Ехал бы себе в офис, как ездил вчера, неделю назад, месяц. Что его дернуло, что притащило?

Совесть, — понял и поднял взгляд с картинок на девушку, заставил себя посмотреть ей в глаза. В безбрежной синеве не было ни намека на знакомство, ни грамма понимания, воспоминания, укора или отчуждения — в ней плескалась озабоченность, легкая как бриз тревога.

— Вы хорошо себя чувствуете?

А как я должен себя чувствовать? — чуть не спросил Руслан, но язык не повернулся и губы будто свело, сплавило вместе. Только взгляд выдал мольбу: уйди, а?

Так отмахиваются от назойливых воспоминаний, неприятных сцен, что всплывают в памяти, так бегут от приведения и… от себя.

— Вызвать "скорую помощь"?

Уйди, просто уйди, — смотрел ей в глаза и понимал: даже если она уйдет, ему уже не уйти. И ждал, смирившись: отшатнись, вспомни, закричи, ударь, убей! Но ничего, она будто не узнала его, будто впервые видела, а такого быть не могло. Он не мог ошибиться, невозможно. Эти глаза он не смог забыть, как не пытался, и этот взгляд, что не укорял, а сопереживал и благодарил в тот момент, когда должен был минимум осудить.

Впрочем, если бы осуждал, если бы карал, ненавидел или убивал — Рус забыл бы его легко. Таких он видел много, таких как почтовых открыток на почтамте. А этот один и столь же эксклюзивен, как открытки его хозяйки — ни с чем, ни с кем не спутать.

Зеленин поднялся и, опираясь о стену, пошел прочь.

— Вам нужен врач, — преградила ему путь девушка.

Исчезни, а? — попросил ее взглядом: Уйди-иии!!!

Как она не понимает — ему плохо от нее, плохо настолько, что воздуха не хватает, сердце не бьется, в голове гудит, перед глазами туман.

Уйди, уйди!! — попытался оттолкнуть ее, но пошатнулся и, девушка подхватила его:

— Я помогу. Здесь пиццерия в двух шагах, а там телефоны у каждого и аптечка наверняка есть. Вы главное успокойтесь, довертись мне, обопритесь на плечо.

Она заботится о нем?

Издевается?!

Зеленин не сдержался, схватил ее за ворот футболки, встряхнул, притягивая к себе: глумишься? Притворяешься, что не помнишь меня?! Не лги, не лги!! Такое не забывают!!

И закричал бы на нее, высказал… только что и кому. В синеве глаз не было и проблеска воспоминания, толики осуждения, издевки — сочувствие, тревога, огромная как глаза и все.

Руслану вовсе стало дурно, он оттолкнул девушку и рванул к машине, как поп за распятием. С места дал по газам и помчался по улице, не соображая, куда едет. Заехал в какой-то тупик и остановился, уставился на железобетонную ограду с надписью нецензурной, но точно определяющей кто он есть. Мужчина хмуро пялился на высказывание, чувствуя отупение, тяжесть в теле, на душе. Будто эта плита забора придавила его.

Лучше бы убила.

Из транса его вывел звонок. Сотников деликатно покашлял в трубку и мягко спросил:

— Руслан Игоревич, как на счет приступить к своим прямым обязанностям?

— Пробка, Лев Евгеньевич, — бросил глухо в ответ.

— Надеюсь, в течение часа она рассосется, — с намеком, что ему известно, что начальник службы охраны затерялся где угодно только не на трассе таунхаус — коммерческий центр. И Зеленин не стал спорить, уверять в обратном.

— Рассосется, — повторил как попугай.

— Буду рад видеть вас на рабочем месте, — заверил Сотников и отключил связь, а Зеленин так и остался сидеть с трубкой у уха, думая совсем о другом, не соображая, что только что говорил с боссом. И абсолютно четко осознал, что не идет вперед, а возвращается, и ничуть он не изменился за прошедшие годы, как не пытался измениться, чтобы не то что исправить, а хотя бы загладить и вновь бежит, молчит, трусит.

Рус открыл дверцу и закурил.

Неприятно, ой, как неприятно осознавать, что в сорок лет ты как в двадцать все тот же слабак. Банальная сволочь.

Взрослый дядька, успешный, неподкупный и принципиальный начальник, которого уважают все поголовно от мелкой шушеры до козырных тузов — на деле конченная сволочь.

Как же он зарывал это позорное пятно в своей биографии, как старательно обходил то лето даже в воспоминаниях, сколько трудов положил, чтобы доказать самому себе: ты не такой, это обстоятельства склонили, заставили, выбора не было, но больше этого не повториться. Минутная слабость, минутное помутнение рассудка, с кем не бывает? Но я другой, я понимаю, что сделал и исправлюсь. Больше никогда, никто не сломает, не заставит, не подавит.

И доказал: двенадцать лет непорочной жизни. А что в итоге?

Эта девочка все же пришла за ним.

А ведь знал, что рано или поздно это случиться — не знал, что воочию придется столкнуться с той, кого зарыл как в памяти, так и в земле.

И что он сделал? Сбежал от нее, как тогда от себя. Опять как черепаха в панцирь с головой и ни звука, ни намека, ни мысли, что это было и было с ним. Не он…

Откинул сигаретку и уставился на свою руку:

— Я.

Пора признаться и откопать скелет из шкафа. Пора, ведь в глаза совести он уже заглянул, а это значит, что убегая, он ничего не изменит, потому что точно знает — от этих глаз не сбежать.

Выбор не было? Вранье! Выбор всегда есть, другое, что выбираешь путь наименьшего сопротивления, идешь наповоду страха, что в тот момент начинает глумиться над тобой, корежа личность на свое усмотрение, как пластилин, как воск, мнет, лепя кривые подобия.

Тогда у него был выбор и сейчас есть.

Руслан захлопнул дверцу и заставил себя завести мотор, поехать обратно, подойти к девушке и бросить: