Подкаст бывших - Соломон Рейчел Линн

Он скрещивает руки на груди, и это привлекает мое внимание к обнаженным предплечьям и узорам из темных волос, исчезающим в рукавах. Я всегда тащилась от предплечий (закатывание рукавов – почти прелюдия для меня), но обидно, что такие отличные предплечья достались именно ему.

– Хорошо, хорошо, – говорит он, – на настоящем радио рассказывают о… напомни, какой у тебя сегодня блок?

– «Спроси у дрессировщицы», – отвечаю я, выпятив подбородок в надежде, что это создаст впечатление уверенности. Я отказываюсь краснеть за один из наших наиболее популярных блоков – прямой эфир с известной специалисткой по поведению животных Мэри Бет Баркли (на 98 % уверена, что это псевдоним[4]), которая отвечает на вопросы слушателей. Она всегда приводит своего корги, а это факт, что с собаками все становится лучше.

– Ты занимаешься по-настоящему важным общественным делом – анализируешь кошачью рвоту в прямом эфире, – он отходит, и дверь со стуком захлопывается за ним. – Наверное, я болел, когда нам это преподавали в магистратуре. Немногие способны так передать все тонкости, как твоя передача.

Прежде чем у меня появляется возможность ответить ему, по коридору проходит Кент в фирменных подтяжках и галстуке с новым узором – сегодня это крошечные ломтики пиццы пепперони. Кент О’Грэйди: программный директор станции и обладатель голоса, прославившего его в Сиэтле несколько десятилетий назад.

Кент хлопает Доминика по плечу, но он лишь на пару сантиметров выше меня, поэтому рука приземляется на бицепс.

– Вас-то я и искал. Дом, как продвигается история? У нас есть скандал?

Дом. За десять лет я ни разу не слышала, чтобы Кент так быстро состряпал прозвище.

– Скандал? – спрашиваю я, оживившись.

– Возможно, – отвечает Доминик. – Я жду еще один звонок, чтобы все подтвердить.

– Вот и отлично, – Кент проводит рукой по седеющей бороде. – Шай, сможет ли Палома провести с Домом интервью в пиковое время в прямом эфире?

– В прямом эфире? – переспрашивает Доминик. – То есть… без предварительной записи?

– Конечно, – отвечает Кент, – мы хотим первыми объявить эту новость.

– Такие уж они – срочные новости, – говорю я, наблюдая за бледнеющим Домиником. Я не желаю уступать ему эфирное время, но обеими руками за, если это выведет его из равновесия. – Наверное, мы можем выделить тебе пару минут «Спроси у дрессировщицы».

Кент щелкает пальцами:

– Напомни мне поговорить с Мэри Бет, прежде чем она уйдет. В последнее время Тефтелька вытаскивает еду из миски на пол и только тогда ест.

– Всего лишь пару минут, да? – спрашивает Доминик дрожащим голосом.

– Максимум пять. Все будет окей, – ухмыляется Кент и возвращается в офис.

– Пожалуйста, не испогань мою передачу, – говорю я Доминику, а затем проскальзываю в комнату С.

Доминик Юн в моей студии.

Строго говоря, в трех смежных студиях: в той, где обычно сидим мы с диктором за микшерной консолью, то есть «пультом»; в небольшой студии для принятия звонков; и студии А, где прямо сейчас расположилась Палома со своим сценарием, бутылкой чайного гриба и пустым стаканом. Доминик, сидящий напротив, заламывает руки после того, как опрокинул упомянутый стакан на сценарий Паломы. Рути пришлось поспешно напечатать новую копию.

– Мэри Бет здесь, – говорит мне вошедшая в студию Рути, которая прибралась за Домиником. – И да: у нее есть вода, и у собаки – тоже.

– Супер. Спасибо. – Я надеваю наушники и пробегаюсь по плану передачи. Сердце колотится в знакомом предэфирном ритме.

«Звуки Пьюджет» – часовой выброс адреналина по будням с двух до трех часов дня. Будучи старшим продюсером, я руковожу прямым эфиром: подаю сигналы Паломе, звоню гостям и соединяю их со студией, отслеживаю время каждого из блоков и справляюсь с любыми форс-мажорами. Рути приводит гостей, а наш стажер Гриффин сидит на линии прямого эфира в смежной комнате.

Иногда мне не верится, что я занимаюсь этим пять раз в неделю. Тысячи людей по всему городу настраивают свои телефоны, приложения и браузеры на частоту 88.3 FM. Некоторые из них настолько вдохновятся, развеселятся или даже возмутятся, что позвонят нам, чтобы поделиться историей или задать вопрос. Именно эта интерактивная составляющая – возможность услышать Палому через наушники, а в следующее мгновение выйти с ней на связь в прямом эфире – делает радио лучшей формой журналистики. С радио мир становится немного меньше. Даже если вы слушаете передачу с сотнями тысяч поклонников по всей стране, вам будет казаться, что ведущий говорит именно с вами — а в некоторых случаях еще и так, словно вы друзья.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я нервно болтаю в воздухе коричневым ботильоном, опустив кресло на самую нижнюю позицию. Рядом со мной Рути поправляет наушники на своих коротко стриженных платиновых волосах, а затем кладет руку мне на ногу, чтобы успокоить.

– Все будет хорошо, – говорит она, кивая в сторону Доминика через стекло, разделяющее нас. Мы пытаемся не афишировать свою вражду, но Рути, обладающая интуицией авангарда поколения Z, подметила ее в первые же недели после его найма. – Бывало и хуже.

– И правда. Спасибо, что в последнюю минуту еще раз обзвонила всех четырех гостей нашей передачи об иррациональных страхах. Ты навеки моя героиня.

Я обожаю Рути, которая пришла к нам из куда более быстрого, хотя и постоянно прерывающегося на рекламу коммерческого радио. Периодически я застаю ее напевающей себе под нос мелодию джингла[5] 1—877-KARS-4-KIDS[6]. Рути говорит, что она ее преследует.

Из дикторского кресла в центре студии – эргономичной конструкции, заказанной им в Швеции, – поднимается Джейсон Бернс. Перед ним растянулся пульт.

– Тишина в студии, пожалуйста, – говорит он своим теплым и сладким, как кленовый сироп, голосом, задерживая руки над несколькими регуляторами. Джейсон – милый парень за тридцать, которого я всегда вижу только во фланелевой рубашке в клетку и джинсах – экипировке дровосеков и коренных сиэтлцев.

Рядом с часами загорается знак «В ЭФИРЕ».

– 88.3 FM. Вы слушаете Тихоокеанское общественное радио, – говорит Джейсон. – Прямо сейчас – последние местные новости в передаче «Звуки Пьюджет». Кроме того, Палома Пауэрс задаст дрессировщице все наболевшие вопросы о поведении животных. Но сначала – новости от Национального общественного радио.

Знак «В ЭФИРЕ» гаснет. «Новости НОР из Вашингтона, с вами Шанти Гупта…»

Сложно найти более успокаивающие звуки, чем голос ведущей новостей НОР, но Шанти Гупта не утешает меня так, как обычно. Я слишком зациклена на абсолютной противоестественности того, что Доминик расположился рядом с Паломой.

Я нажимаю на кнопку, чтобы выйти с ним на связь.

– Не сиди слишком близко к микрофону, – говорю я, и он настолько пугается моего голоса в своих ушах, что брови подскакивают к шевелюре, – иначе все, что мы будем слышать, – это твое сопение.

Его рот двигается, но я ничего не слышу.

– Нажми на…

– А ты ведь и правда хочешь, чтобы я облажался, да?

Вопрос зависает у меня в ушах. Если Палома и обращает на нас внимание, то она этого не показывает, а делает пометки на полях своего плана. Внезапно мне слишком жарко в свитере.

Десять лет назад я была вундеркиндом – стажеркой, которая писала идеальные планы для выступлений, находила захватывающие темы для передач и сумела доказать Паломе и ее бывшему продюсеру – парню, который уволился, прежде чем я устроилась на его место, – что чего-то стою. «Такой спец – и это в девятнадцать-то лет! – ревел Кент. – Однажды она будет здесь главной».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я не хотела быть главной. Все, чего я хотела, – рассказывать хорошие истории.

И вот, Доминик: наш новоиспеченный сотрудник, едва закончивший магистратуру – и уже в прямом эфире.

– Эфир через десять минут, – говорит Джейсон, прежде чем я успеваю что-то ответить Доминику. Отмахнувшись от зависти, я концентрируюсь на том, за что больше всего люблю свою работу.