Черная книга секретов - Фиона Хиггинс

Глава вторая

Из мемуаров Ладлоу Хоркинса

Я и ведать не ведал, чей это экипаж и кого он везет. Долго, долго тряслись мы по дороге: пассажир храпел внутри кареты так громко и с такими перекатами, что эти могучие звуки заглушали даже стук колес, а я скорчился на запятках и уцепился за карету, будто обезьянка бродячего шарманщика за плечо хозяина. Давно уже остались позади городские улицы, стемнело, пошел снег. Дорога сделалась уже и куда ухабистее, так что карету то и дело подбрасывало на колдобинах и рытвинах, так что у меня, которого и всегда тошнило от любой качки, теперь чуть душу не вывернуло. Впрочем, полагаю, возница нимало не заботился об удобстве пассажира. Я бы наверняка свалился со своего насеста, если бы руки у меня не окоченели так, что мне было их даже не разжать. Однако, несмотря на холод, снег и ухабы, от которых желудок мой совершал тошнотворные кульбиты, на исходе путешествия я даже начал задремывать. Карета медленно, с натугой поднялась в гору, и я очутился в селении, которому предстояло на ближайшее время стать моим домом, — а именно в глухой горной деревушке Пагус-Парвус.

Сложись мои жизненные обстоятельства иначе, я вряд ли захотел бы поселиться в Пагусе, но тогда, спасаясь от погони и предательства родителей, я не волен был выбирать, куда бежать. Наконец карета остановилась перед внушительным домом, кучер слез с козел и постучал в окошко экипажа.

— Мистер Гадсон! — позвал он. — Приехали, мистер Гадсон!

Изнутри кареты никто не откликнулся, и кучер, поднявшись на крыльцо дома, позвонил в колокольчик. На звонок вышла девочка-подросток, не слишком-то довольная. Кучер называл ее Полли. Вдвоем они с усилием извлекли из кареты спящего пассажира и втащили в дом. Это трудоемкое мероприятие сопровождалось громким храпом хозяина и не менее громким пыхтением и ворчанием слуг. Воспользовавшись подвернувшейся возможностью, я слез с запяток и скользнул внутрь кареты, где обнаружил кожаный кошелек, шарф плотного тисненого шелка с бахромой и пару добротных перчаток. Без промедления я обмотал шарфом шею, а перчатки натянул на озябшие руки. В кошельке, увы, оказалось лишь чуточку мелочи, но для начала и это годилось. Выбравшись из кареты, я увидел, что служанка стоит на крыльце и смотрит прямо на меня. Мгновение мы неотрывно глядели в глаза друг другу, а потом служанка едва заметно улыбнулась. Тут послышались шаги кучера. Самое время улизнуть! Улица шла под уклон, но, сам не зная почему, я побежал в гору.

Подъем дался мне нелегко — очень уж он был крут, да и ветер дул в лицо, хотя снег, к счастью, уже прекратился. Но здешнего ветра было вполне довольно — ледяной и колючий, он резал лицо как ножом, так что я поневоле задумался, где бы найти крышу над головой. Несмотря на поздний час и отсутствие фонарей, я отлично разбирал дорогу, но помогала мне не луна, точнее, тонкий серпик месяца в небе, а свет, лившийся на улицу из окон окрестных домов. Похоже, не я один сейчас бодрствовал, хотя на церковной колокольне пробило четыре часа ночи.

Достигнув вершины холма, я увидел, что вплотную к церкви стоит пустующий дом — поодаль от прочих местных построек, от которых его отделял узкий проулок. Я двинулся вокруг заброшенного дома, ища, где же вход, но тут за спиной у меня по снегу заскрипели чьи-то шаги. Я шмыгнул в темноту проулка и затаился. С холма медленно, осторожно спускался сутулый человек с деревянной лопатой на плече. На ходу он невнятно бормотал себе под нос. Не оглядываясь по сторонам, он миновал меня и скрылся во тьме ночи.

Не успел прохожий с лопатой исчезнуть, как из ночного мрака появилась другая фигура — этот человек возник из темноты беззвучно и мгновенно, словно соткался из самой ночи. Он быстро шагал в гору, прямиком к заброшенному дому. Незнакомец приметно хромал на правую ногу и даже следы на снегу оставлял разной глубины.

Думаю, я был первым, кому повстречался Джо Заббиду в этой деревушке. И знаю, что, когда он покинул Пагус-Парвус, я стал последним, кто его видел. Но почему мы появились одновременно? Было ли то простое совпадение, или же, как я подозреваю, так распорядились некие неведомые силы? В отличие от меня Джо Заббиду беглецом не был. У него имелась определенная цель, которую он, однако, до времени держал в глубокой тайне.

Глава третья

Прибытие

Описать Джо Заббиду — задача не из легких. Возраст его не поддавался определению. Телосложения он был ни плотного, ни худощавого — скорее сказать, узкого. Ростом высок, что в Пагус-Парвусе было только во вред: деревушку выстроили в те времена, когда народ был в среднем дюймов на шесть пониже, чем сейчас, так что потолки с дверными проемами рассчитаны были на людей поменьше.

Одет Джо Заббиду был по погоде, хотя и старомодно, о чем красноречиво свидетельствовал его наряд. Мода предписывала пальто с высоким воротником, а на Джо был тускло-зеленый плащ с серебряными застежками, спадавший до пят. Сам плащ соткан был из великолепной шерсти якостаров, коими славятся высокогорные края северного полушария. Якостары — животные наподобие овец, но более напоминают лам, потому что ноги у них длиннее и сами они стройнее. Раз в году, в сентябре месяце, якостары линяют, но лишь отважным скалолазам под силу подняться в горы, где воздух холоден и разрежен, и собрать там шерсть. Потому-то шерсть якостаров и ценится весьма дорого. Подбит же плащ Джо был самым дорогим мехом, какой только есть на свете, — мягчайшими, нежнейшими шкурками шиншилл. Обувь пришельца также заслуживала внимания: на ногах Джо сверкали начищенные черные кожаные ботинки, а на них спускались отглаженные лиловые «невыразимые». На шее у Джо красовался плотный шелковый шарф, голову согревала меховая шапка, глубоко надвинутая на самые уши. Буйная шевелюра Джо так и норовила выбиться из-под шапки, высылая на разведку несколько седых прядей, спадавших ему на лоб.

Джо шагал по деревне, и в такт шагам пришельца на поясе его позвякивала связка ключей. В правой руке Джо нес потрепанную кожаную сумку-сак, порядком износившуюся и даже побелевшую на швах, а в левой — веревочную котомку, такую мокрую, что с нее капало. Из котомки по временам доносилось прерывистое поквакивание.

Быстрым шагом Джо поднимался по крутой улочке в гору, пока наконец не достиг последнего здания по левой стороне — а именно пустующей лавки. Дальше, за каменной оградой, простиралось деревенское кладбище, а за ним высилась местная церковь. За церковью же, то есть за границей деревушки, дорога устремлялась в серую неизвестность. На порог лавки намело снегу; снег выбелил и уголки окон, стоявших настежь, по всей видимости, уже давно. Вид у дома был унылый: краска облупилась со стен, а потрескавшаяся вывеска в виде шляпы с пронзительным скрипом покачивалась на ледяном ветру. Джо помедлил, устремив взгляд на расстилавшуюся перед ним деревенскую улицу. Была еще глубокая ночь — или, если хотите, ранее утро, — однако во многих окнах сквозь занавеси и ставни мерцал желтый свет керосиновых ламп или свечей. Джо всмотрелся и увидел, как за окнами снуют тени местных жителей. По губам его пробежала улыбка.

— Местечко подходящее, — произнес он.

Помещение собственно лавки оказалось весьма тесным: от витрины до прилавка шага три, не более. Джо прошел за прилавок и отворил крепкую дверь, ведущую в заднюю комнату, освещавшуюся лишь призрачным лунным светом, струившимся в крошечное окошко на противоположной стене. Обстановка была самая скромная: стол, два стула с деревянными решетчатыми спинками, небольшая плита и узкая кровать вдоль стены. А вот очаг для такой комнаты был поистине гигантским — фута три глубиной и шесть длиной, он занимал чуть ли не всю стену. По обе стороны очага стояло по креслу, обитому потертой тканью. Да, подумал Джо, не дворец, но выбирать не приходится.

Несмотря на поздний час, он принялся обустраиваться на новом месте. Первым делом он зажег масляную лампу на столе. Размотал шарф, снял шапку, расстегнул плащ и сложил все это на кровать. Затем развязал свой сак и принялся выкладывать его содержимое на стол — к вящему интересу не замеченного хозяином, но очень внимательного наблюдателя. Тот, притаившись под окном, даже не шелохнулся: круглыми от изумления глазами он следил, как Джо извлекает одежду, обувь, кучку разных безделушек и побрякушек, затем кое-какие недешевые украшения тонкой работы, потом каравай хлеба, бутылку портера, еще одну бутылку — темного стекла, без этикетки, четверо часов (все с золотыми цепочками), латунный фонарь-«молнию», прямоугольный стеклянный сосуд со сдвижной крышкой, большую черную книгу, чернильницу, перо и в довершение всего — искусственную ногу превосходного красного дерева. Да уж, поместительный оказался сак, ничего не скажешь.