Рейтинговые книги
Читем онлайн Манускрипт ms 408 - Тьерри Можене

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 25

Лишь треск веток, ломавшихся под тяжестью снега, подсказывал путнику, что он шел по лесу. Он медленно поднял голову, но смог увидеть лишь темное пятно, которое едва проглядывало сквозь туман. Ему в голову пришла мысль найти укрытие и разжечь огонь, чтобы отогреться. Но снег и влажная земля удержали его от этого. «Уже недалеко, — сказал он, чтобы приободрить себя, — мое путешествие приближается к концу, наверняка Оксфорд уже поблизости».

Он снова надвинул на голову капюшон, позволяя размеренной поступи лошади укачивать себя, и принялся думать о путешествии, которое привело его в это графство. Вот уже две недели, как он покинул Париж. В первые дни природа еще была окрашена в багряно-красный цвет, и он шел по глинистым дорогам, окаймленным поросшими травой склонами. Затем хриплый шум ветров ранней зимы засвистел в ушах, а дорога стала длинной снежной полосой, края которой он с трудом различал.

Время года было неподходящим для такого путешествия, однако, получив послание от своего бывшего учителя философии, он сразу же, не колеблясь, отправился в Англию. С наступлением темноты ему удавалось найти ночлег на чердаках, устроенных над конюшнями, которые согревались лишь дыханием лошадей, или на монастырских подворьях.

Когда гостеприимные братья спрашивали у путника, как его зовут и куда он направляется, он, скрестив пальцы на кубке с обжигающим глинтвейном, отвечал только, что зовут его Жан Парижский, а движется он к месту слияния Темзы и Черуэлл, в город Оксфорд.

Когда однажды вечером у него спросили, не идет ли он в новый университет, он предпочел промолчать и уехать с восходом солнца, не произнеся больше ни слова. Что он мог сказать? Он и сам ничего не знал о причинах своего путешествия. Около пятнадцати лет его бывший учитель гнил в темнице главного францисканца Жерома д'Асколи. Все это время Жан ничего о нем не слышал, вплоть до того самого дня, когда получил письмо с известием о его освобождении. Будучи при смерти, учитель просил ученика как можно скорее приехать к нему в Англию.

Хриплые крики, идущие сверху, внезапно вырвали Жана Парижского из задумчивости. Вздрогнув, он понял, что черные тени, слегка касавшиеся его лица, были изможденными, тощими воронами, летевшими, вероятно, в город — они не могли прокормиться в замерзших деревнях. В тот же момент всадник различил в низких облаках очертания колокольни. По мере того, как он приближался, контуры Оксфорда начинали вырисовываться сквозь завесу тумана. Вскоре он увидел дым, который поднимался от покрытых снегом крыш. Шагая вдоль низких стен из серого гранита, он смог различить первые силуэты жителей города. У ворот Оксфорда, рядом с кучей замерзшего навоза, опершись на костыли и спрятав лица под широкими капюшонами, нищие окликали прохожих. Копыта его лошади, под которыми в течение долгого времени хрустел только наст сельской местности, теперь стучали по мостовым первых улочек. Темнело.

С высоты этажей жители короткое мгновение наблюдали за всадником, прежде чем закрыть ставни. Иногда окна открывались, и из них выглядывали лишь руки, опрокидывающие горшок с мочой.

Спросив дорогу, Жан направил лошадь на Хай-стрит. Он оставил позади несколько постоялых дворов с шиферными крышами и окнами с переплетом, куда устремлялись группы молодых конторских служащих. «Вероятно, студенты университета», — подумал он, продолжая путь. Немного погодя он остановился перед церковью Пресвятой Девы Марии — здесь располагалась городская библиотека. Оказавшись внутри, он пошел по центральному проходу. Сквозь большое стрельчатое окно проникал слабый сумеречный свет. В каждом из дюжины шкафов, расположенных с обеих сторон коридора, стояло по три ряда книг. Его взгляд привлекла железная клетка, подвешенная к потолку и надежно замотанная цепями. Жан подошел достаточно близко, чтобы увидеть, что в ней плесневеет изъеденная червями книга. На том, что осталось от обложки, ему удалось различить имя автора и название, которые он шепотом прочитал:

— «О замечательных силах искусства и природы» брата Роджера Бэкона.

Потом не удержался и добавил с гримасой отвращения:

— Итак, книги моего учителя запрещены даже в его собственном городе.

Покинув библиотеку, Жан Парижский снова сел в седло и уехал из города в северном направлении. С наступлением ночи он, наконец, добрался до дома сухой каменной кладки,[1] стоящего в нескольких десятках шагов от монастыря. Наружная сторона дома была покрыта темными полосами, образованными стоком вод. Изъеденные червями и плесенью ставни были закрыты.

Когда он постучал в дверь, слабый, потухший голос попросил его войти. В главной комнате тишина, холод, сырые и голые стены указывали на старость и немощь обитателя этого жилища. Сделав три шага вперед, гость зажег несколько сальных свечей, и неровное, мерцающее пламя слегка осветило помещение.

— Это ты, Жан?

Голос шел из глубины комнаты. Человек, которому он принадлежал, лежал на кровати, взгляд его был устремлен в потолок. Он был одет в грубое монашеское платье. На очень бледном лице блестели большие ясные глаза.

— Doctor mirabilis,[2] учитель мой, наконец-то я снова вижу вас!

— Зови меня просто брат Роджер. Давно прошли те времена, когда я преподавал философию в Парижском университете, а ты был моим учеником. Прежде всего, скажи мне: ты уничтожил, как я просил, письмо, которое я тебе послал?

— Да, я его сжег.

— Очень хорошо. Ты, конечно, знаешь, что мои книги все еще запрещены в Лондоне, равно как и в Париже, и что те, кто ими владеют, осуждены церковью. Если бы у тебя нашли записку с моим именем, тебя тут же бросили бы в тюрьму.

— В письме вы просили приехать как можно скорее…

— Да, прости, что вынудил тебя путешествовать зимой, но, видишь ли, Господь не дал мне возможности выбрать время года, чтобы умереть, а я непременно должен передать тебе один манускрипт, прежде чем покину этот мир. Последние пятнадцать лет, проведенные в тюрьме, принесли мне удачу. Отрешенность, лишения и одиночество позволили проникнуть в самую суть размышлений и продвинуться дальше в знаниях, так, как мне не удалось бы это сделать в монастыре или университете. Я на короткий миг смог увидеть истину, которую философы и богословы стремятся постичь веками, и мне удалось записать результаты своих поисков. Это произведение является самым совершенным из всех, что я написал. Важно, чтобы ты сохранил и обязательно передал его дальше! Эти страницы непременно должны пережить нашу эпоху, с тем, чтобы в будущем, когда души станут более просвещенными, чем сегодня, люди смогли ознакомиться с ними.

Говоря это, брат Роджер Бэкон достал манускрипт, который прятал под одеялом, и протянул его своему бывшему ученику. Тот открыл его и пробежал глазами первые строчки:

— Учитель, что это за знаки?

— Я создал этот алфавит на базе трех языков. Кодирование книги было единственным средством избежать ее уничтожения легатами папского престола.

— Как ее расшифруют?

— Я сомневаюсь, что однажды это удастся кому-нибудь посредством простого анализа. Вот почему отдельно, на другом пергаменте, я написал ключ к шифру, который использовал. Когда вернешься в Париж, спрячь манускрипт и ключ к нему в разных местах, а чтобы сохранить его после твоей смерти, доверь секрет лишь одному человеку, тому, на кого ты сможешь полностью положиться. А теперь не задерживайся здесь. Воспользуйся темнотой, чтобы покинуть Оксфорд и его окрестности. И особенно позаботься о том, чтобы за тобой не было слежки!

3

— Неужели будущее, ваше будущее, будущее всех и каждого уже предопределено? — проговорил Томас Харви низким, хорошо поставленным голосом. Затем помолчал несколько секунд, умышленно затягивая паузу, и, когда заметил, что зажегся красный сигнал над одной из камер, медленно повернулся к ней.

— Этот вопрос, — продолжил он, — порождает другой: свободны ли мы в своих поступках или являемся игрушкой в руках судьбы?

Мгновение ведущий программы «Средоточие мудрости»[3] оставался неподвижным. Все его тело напряглось, чтобы завладеть вниманием телезрителей. Когда он снова двинулся с места, жесты были четкими и рассчитанными. Черты лица, скрытые за короткой седеющей бородой, становились то более резкими, то смягчались в соответствии с тоном дискуссии, которую он вел. Глубоко посаженные темные глаза под нахмуренными бровями смотрели в камеру необычно пристально. Он знал, что миллионы людей наблюдали за ним, и фразы, которые он медленно произносил, казалось, были обращены к каждому из них лично.

Вот уже несколько лет аудитория «Средоточия мудрости», первой и единственной на NWA Channel телепередачи, посвященной философскому учению, не переставала расти. Эта программа, выходящая в прямом эфире, вначале привлекавшая лишь кучку студентов, со временем пленила и широкую общественность. Концепция не изменилась с момента первого выпуска: каждую неделю известные гости из мира литературы, музыки, печати, телевидения или кино участвовали в философских дебатах под руководством Томаса Харви. Бывший профессор Нью-Йоркского университета сумел быстро найти верный тон, чтобы сделать мир мыслей доступным всем и завоевывать каждую неделю все новых телезрителей, привлеченных знаниями.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 25
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Манускрипт ms 408 - Тьерри Можене бесплатно.
Похожие на Манускрипт ms 408 - Тьерри Можене книги

Оставить комментарий