Акынская песня с прологом и эпилогом - Виктор Шнейдер

- Слушай, паренек, тут такое дело. Ты не знаешь случайно, сколько стоит гитара, пусть самая дешевая? - говорил он с типичной приблатненно-ласковой интонацией.

- Нет, а что?

- Такое дело, понимаешь, - очень убедительно ответил тот и безо всякого перехода спросил: - А ты мне куртку продать не поможешь? Хорошая, почти новая. Я сам бы, но тут такое...

- Понятно, погоди здесь, - и Барковский уверенным шагом направился к Гостиному Двору.

Там он сел на метро и поехал домой.

Хипы стали не те.

- 3

Я черту отдам душу,

Их у меня много...

М. Щербаков.

А вот душа тому не рада,

Не укротить ее никак.

Она болит, и ей не надо

Ни гор златых, ни вечных благ.

М. Щербаков.

Есть на свете город Ленинград. Был - Петербург, потом - Петроград, всегда - Питер. Хороший город. В нем цари жили. Здесь их и убивали, стреляли в них, взрывали, душили - в красивейших местах красивейшего из городов. И оставались на нем кровавые пятна. А люди пытались их смыть. Или хотя бы закрасить. Вот и там, где был убит Освободитель, построили роскошный, весь в золоте собор. Его так и назвали - храм Спаса на крови. А потом на много-много лет под предлогом реставрации упрятали в строительные леса. Может быть, потому, что поняли, что сквозь пудру луковок да маковок, фресок да мозаик проступает кровь, а на ней никакой "Спас" невозможен. Не надо ее романтизировать. Она не бывает кипучей, голубой, благородной. Вязкая липкая жижа, оставляющая бурые пятна, выступает на бастионах Петропавловки и решетке Летнего сада, течет от Инженерного замка к Спасу, а оттуда через арку Генерального Штаба врывается на Дворцовую на подошвах революционных матросов.

Хотя, конечно, глазом этого не увидеть, так что ничего такого не понимали, да и не могли понять те, кто велел посадить храм Спаса в клетку из лесов. Просто сооружение это, аляповатое и безвкусное подражание собору Василия Блаженного, ласкает наш взор уже второе столетие, и не так просто залить пятно старое, почти выцветшее, свежим. Не так просто решиться убить храм. Впрочем... и разве не делает это каждый по много раз за свою жизнь? Ибо душа наша - тот же город, с тупиками и проспектами, и правят в нем свои государи, и расправляемся мы с ними куда более жестоко, чем все Бруты вместе взятые, и остаются на душе кровавые пятна, и мешают страшно, беспокоят денно и нощно.

Но существуют люди, которые помогают нам от них избавиться. Одни называют этих людей экстрасенсами, другие - парапсихологами, третьи слугами дьявола, четвертые - шарлатанами. Одни считают, что они эти пятна с души выводят, другие - что только гримируют и припудривают... А кипят споры потому, что никто не понимает на самом деле, что же эти экстрасенсы делают. Они сами-то этого толком не знают. Вот и получается, что остается верить в них или не верить. Аркаша - верит. Из всей компании - Жоржа, Сида, Барковского, Сани - он в наименьшей степени заражен вирусом скептицизма. У него не вызывают сомнения уникальные способности Володи, экстрасенса пока малоизвестного даже в кругу своих коллег, но он и впрямь еще слишком молод для славы. Пациентов он почти не принимает и уж совсем никогда не берет с них денег, что обычно почему-то повергает тех в панику. Но что особенно ценит в Володе Аркаша - это умение выслушать. Он редко дает советы (да и кто когда слушал чужие рекомендации, даже сам их прося? ), но, не прерывая, не зевая, не откладывая телефонную трубку в сторону, внимает тому, что говорит собеседник.

Разумеется, его-то и стал вызванивать Аркаша сразу, как вернулся с дачи, но телефон не отвечал - видно, того не было дома. Володя сам позвонил в первом часу ночи.

- Привет! Ты еще не спишь, - не спросил, а сообщил он в своей обычной манере, - и ты звонил мне несколько раз. А я только что домой пришел.

- Чего так поздно?

- Да так... У тебя что-то не так с Наташей. Или мне кажется?

- Понимаешь, я неким образом дал ей понять, что... что...

- Что она тебе нужна.

- Да. И нужнее, чем я ей.

- Только этого ей и не хватало.

Аркаша тяжело вздохнул и продолжал:

- Я провожал ее утром с дачи. Она молчала почти всю дорогу... Кстати. Едем мы в метро. Вдруг Наталья ни с того ни с сего спрашивает: "Арик, я что-то сделала не так? "

- И что ты ответил?

- А что я мог ответить? Нет, понимаешь, просто я всю дорогу сидел с мрачной миной, да и ребята там, на даче, к утру были уже не в духе, рычали, лаялись...

- Да?

- Ну, и ей досталось. Она, видимо, просто приняла общее раздражение на свой счет... Или ты думаешь что-то другое? - встревоженно переспросил он.

Да, Володя думал что-то другое. Ему было от всей души жалко Аркашу, и тянуло как-то его успокоить, сказать то, что тот желает от него услышать. Но и врать не хотелось. Потому-то и сидел почти молча, выслушивая бесконечную историю с известной развязкой...

Вдруг Аркаша оборвал себя (может быть, потому, что тема уже успела исчерпать себя дважды, а то и трижды):

- Да, я ведь о чем звоню-то? Тут с одним моим приятелем что-то не то происходит.

- Ну?

- Ты бы мог ему помочь?

- А я бы мог ему помочь?

- Ты? Ты бы, наверное, мог.

- А может, все-таки лучше в реанимацию?

- Доктор сказал - в морг, значит - в морг. А если серьезно, то я дам ему твой телефон, ты с ним поговори, а то на него смотреть жалко... Да, что до Натальи...

Володя обреченно посмотрел на часы. Был уже третий час ночи...

- 4

Зачем же я пред вами, как помешанный,

И слезы лью, и каюсь во грехах?

М. Щербаков.

Проснулся он от телефонного звонка. Час дня. Идти в институт уже просто глупо. Усмехнувшись и зевнув одновременно (жуткое зрелище), Володя потянулся к трубке:

- Алло, Леня?

Удивленное молчание было ему ответом. Наконец собеседник обрел дар речи:

- Э-э-э... Это Володя?

- Да. Здравствуй. Что у тебя стряслось?

- Если можно, не по телефону. Дело в том, что...

- Тебе Аркаша мой адрес дал?

- Да. Можно сейчас заехать?

- Жду.

Через полчаса белые Ленины "Жигули" свернули с Мойки во двор-колодец, не видевший солнечного света ни разу со дня своего основания. Маленький клочок неба заполнил сверху крохотное пространство между четырьмя стенами с выходящими друг на друга почти вплотную окнами. Короче, типичный петербургский "колодец", что так любят те ленинградцы, которые сами в таких не живут.

Сверившись лишний раз с Аркашиной бумажкой, Леня зашел в подъезд, поднялся по полутемной лестнице на четвертый этаж и только подошел к двери с нужным номером, как та распахнулась перед ним. Стоявший на пороге рослый русоволосый парень лет девятнадцати кивком пригласил его войти и захлопнул за ним дверь:

- Чай пить будешь? - и, не дожидаясь ответа: - Тогда пошли на кухню.

Кухня, если не считать громадного, почти булгаковского черного кота в углу, была вполне нормальная, без намеков на занятия хозяина алхимией или черной магией, и Леня решился спросить:

- Но, черт возьми, как?..

В нем еще теплилась надежда, что все это фокус и розыгрыш... Но Володя удивленно пожал плечами - мол, понятия не имею - и, как бы некстати, спросил:

- А ты машину внизу бросать не боишься?

Леня кинул взгляд на окно. Из него видна была только кухня соседей, но никак не автомобиль в подворотне.

- Ну, не наверх же ее затаскивать.

Немного помолчали, чаю попили.

- Так что у тебя стряслось?

А что стряслось? Если смотреть, так сказать, на событийном уровне, то можно сказать, что и вообще ничего. Инспектор по налогообложению трясет так он всегда тряс, у него работа такая. Сделка сорвалась - ну, так другая будет. Обидно, конечно: выгодная намечалась, валютная. Но разве в этом дело? Алла к кому-то другому ушла, считай, из загса - опять же, не первая, не последняя, он о ней и думать уже забыл, сейчас только вспомнил, так, в общем ряду. Мать болеет. Это серьезнее. Это вообще серьезно; но у нее уже лет пять - хроническое, все смирились - и он, и она сама... Все не то. Все это и раньше было, но - легче переживалось. А теперь если и удача, то все равно не с кем ею поделиться, потому что друзья все, все до единого, разъехались: кто в Америке, кто в Израиле. Один, правда, в Мурманске, но и это неблизко. Да и будь они рядом - времени все равно нет. Даже на письмо ответить. И все время - как белка в колесе, сломя голову, по каким-нибудь неотложным делам, которые есть всегда. И все это на нервах. И соседи за спиной шушукаются, и смотрят ненавидяще, потому что - кооператор. Значит - богатый. Значит жулик, на народном горе наживается. Значит - бей буржуев! До последнего, правда, дело еще не доходит. Да и какой он, по совести сказать, буржуй рядом с теми же Полещуком и Бинским! Вот они действительно миллионеры. У них все схвачено. От и до. У телохранителя Бинского каждое утро компьютер шлепает новую расписку: мол, я, такой и такой, сегодня (число) нашел пистолет и несу его сдавать в милицию. Чтоб, если что, даже за хранение огнестрельного оружия не подкопались. И, между прочим, не Бинский, так Полещук его не сегодня - завтра поглотит. Или разорит. Одно из двух. Не хотелось бы, конечно, ни первого, ни второго. Второго, правда, больше. Хотя все чушь. Не такие мы еще капиталистические. Но это нервы. Это все здоровье. Он не спит. Стал агрессивен, на людей кидался. Из-за этого в большой мере, надо сказать, и прогорела та валютная сделка. Американцы не доверяют хмурым. Им кажется, что если ты угрюм, то дела твои полхи, конкуренты съедают или болезни - не суть, но партнер ты уже ненадежный. Они не понимают, что в этой стране просто нечему, нечему улыбаться! Здесь все грустные...