Расскажи мне, как живешь - Агата Кристи

Я объясняю, что я хочу шляпу с тульей, как у «дабл терай», но с полями в четыре раза уже.

«Но ведь их специально делают широкими, чтобы они полностью защищали от солнца, Модом!»

«Да, но там, куда я еду, почти всегда жуткий ветер, и шляпа с такими полями не удержится на голове и минуты».

«Мы можем сделать для Модом резиночку».

«Я хочу шляпу с полями не шире, чем у этой, что у меня на голове».

«Конечно, Модом, с низкой тульей она будет вполне хорошо смотреться».

«Не с низкой тульей! Эта шляпа должна держаться на голове!»

Победа! Мы выбираем цвет – один из этих новых оттенков с милыми названиями: Грязь, Ржавчина, Глина, Мостовая, Пыль и т. д.

Еще несколько мелких покупок – покупок, которые, как я инстинктивно чувствую, или окажутся бесполезными, или доставят мне неприятности. Например, дорожная сумка с Молнией. В наше время правит жизнью и усложняет ее безжалостная Молния. Блузки с Молнией снизу до верху, юбки с Молнией сверху до низу, лыжные костюмы с Молниями всюду. «Маленькие платьица» с совершенно ненужными кусочками Молнии – просто для развлечения.

Почему? Есть ли что-нибудь более жуткое, чем Молния, которая решила вести себя с вами подло? Она ввергает вас в гораздо худшие беды, чем любая простая пуговица, зажим, застежка, пряжка или крючок и петелька.

В ранние дни существования Молний моя мама, потрясенная этой чудесной новинкой, заказала себе корсет, который застегивался на Молнию по всей длине спереди. Результат оказался в высшей степени неудачным. Не только уже застегивание корсета на Молнию сопровождалось настоящей агонией, но главное, Молния корсета упорно отказывалась расстегиваться! Снимание корсета превращалось практически в хирургическую операцию! А благодаря милой викторианской скромности моей матери, некоторое время представлялось вполне вероятным, что она обречена носить этот корсет до конца своих дней – как некая современная Женщина в Железном Корсете!

Поэтому я всегда смотрела на Молнии с опаской. Но, видимо, дорожные сумки теперь все с Молниями.

«Старомодные застежки им намного уступают, Модом!» – говорит продавец, глядя на меня с сожалением.

«Вы видите, как это просто», – говорит он, демонстрируя.

Нет сомнений, это просто, но – думаю я – сумка сейчас пустая.

«Что ж, – говорю я, вздыхая, – приходится не отставать от времени».

С некоторыми нехорошими предчувствиями я покупаю сумку.

Теперь я гордая обладательница сумки с Молнией, юбки и жакетки Жены Строителя Империи и, возможно, подходящей шляпы.

Но еще нужно многое сделать. Я перехожу в отдел канцелярских принадлежностей. Я покупаю несколько вечных перьев и стилографов, так как, по моему опыту, вечное перо, которое в Англии вело себя самым примерным образом, как только оно выпущено на свободу в пустыне, сразу же ощущает, что теперь оно вольно начать забастовку, и ведет себя соответственно, или выплевывая чернила без разбору на меня, мою одежду, мою тетрадь и все, что попадется, или же стыдливо отказываясь оставлять на поверхности бумаги хоть что-нибудь, кроме невидимых царапин. Еще я покупаю скромное количество карандашей – всего два. К счастью, карандаши не так темпераментны, и хотя они и обладают способностью тихо исчезать, но у меня всегда под рукой есть резерв. В конце концов, для чего нужен архитектор, как не для того, чтобы занимать у него карандаши?

Следующая покупка – это четверо наручных часов. Пустыня к часам неласкова. Проведя там несколько недель, ваши часы бросают размеренную ежедневную работу. Время – заявляют они – это всего лишь образ мыслей. Затем они выбирают – или начать останавливаться минут на двадцать раз восемь-девять в день, или же нестись без разбору вперед. Иногда они в смущении кидаются от одного варианта к другому. В конце концов они просто останавливаются. Тогда вы переходите к часам № 2 и так далее. Еще я покупаю двое часов по четыре фунта шесть шиллингов в предвидении того момента, когда муж скажет мне: «Не одолжишь ли ты мне часы для формена?».

Наши арабы-формены, как бы хороши они ни были, обладают, можно назвать это, тяжелой рукой в отношении любых часовых механизмов. Определение времени уже требует от них большого умственного напряжения. Можно наблюдать, как они, деловито держа вверх ногами большие часы с круглым, как лунный диск, циферблатом, упорно смотрят на них, до боли напрягая внимание, и получают неверный результат! Заводят они эти сокровища так энергично и старательно, что не многие пружины способны вынести этот натиск!

Поэтому к концу сезона оказывается, что часы всех членов экспедиции принесены одни за другими в жертву. Мои двое часов по четыре фунта шесть шиллингов – это способ отодвинуть этот злосчастный день.

Складываем вещи!

Есть несколько школ того, как складывать вещи. Есть люди, которые начинают паковаться за неделю и даже за две до отъезда. Есть люди, которые скидывают в кучку несколько предметов за полчаса до отъезда. Есть любители паковать аккуратно, ненасытные потребители мягкой упаковочной бумаги. Есть те, кто презирает бумагу и просто кидает вещи в чемодан и надеется на лучшее! Есть те, кто забывает взять с собой практически все, что им нужно! И есть те, кто берет с собой массу вещей, которые им никогда не понадобятся!

Одно можно с уверенностью утверждать, когда пакуется археолог. Он пакует, главным образом, книги. Какие книги взять, какие книги возможно взять, для каких книг есть место, какие книги можно (с агонией) оставить. Я твердо убеждена, что все археологи собирают вещи так: они решают, какое максимальное число чемоданов многострадальная Компания Wagon Lit[3] разрешит взять. Затем они до краев набивают эти чемоданы книгами. После чего они неохотно вынимают несколько книг и заполняют образовавшееся место рубашками, пижамами, носками и т. д.

Я заглядываю в комнату Макса, и у меня создается впечатление, что весь ее объем забит книгами! В щелку между книгами видно озабоченное лицо Макса.

«Как ты думаешь, – спрашивает он, – хватит мне места для них?»

Отрицательный ответ настолько очевиден, что кажется просто жестоким произнести его вслух.

В четыре тридцать по полудню он входит ко мне в комнату и с надеждой спрашивает: «В твоих чемоданах не найдется места?»

Долгий опыт должен бы подсказать мне, что надо твердо ответить «нет», но я медлю, и тотчас рок обрушивается на меня.

«Не можешь ли положить одну-две вещи?»

«Это не книги?»

Макс смотрит слегка удивленно и говорит: «Конечно, книги, что же еще?»

Он подходит и запихивает два огромных тома поверх костюма Жены Строителя Империи, который роскошно располагался поверх всего в чемодане.

Я издаю вопль протеста, но поздно.

«Глупости, – говорит Макс, – масса места», – и давит на крышку, которая яростно сопротивляется.

«Он и сейчас еще не полон на самом деле», – оптимистически заявляет Макс.

К счастью, его внимание отвлекает льняное платье с рисунком, лежащее в другом чемодане.

«Что это?»

Я отвечаю, что платье.

«Занятно, – говорит Макс. – У него сверху вниз по всему переду символы плодородия».

Одна из самых неприятных сторон брака с археологом – это то, что он как эксперт знает происхождение любого, самого безобидного на вид орнамента!

В пять тридцать Макс между прочим замечает, что, пожалуй, ему надо сходить купить кое-что из вещей – рубашки, носки и прочее. Через три четверти часа он возвращается, возмущенный, так как магазины закрылись в шесть. Когда я говорю, что это всегда так, он отвечает, что никогда раньше не замечал этого.

Теперь, заявляет он, у него не осталось никаких других дел, кроме как «навести порядок в бумагах».

В одиннадцать вечера я ухожу спать, оставляя Макса за его столом (на котором под угрозой самых страшных кар запрещено наводить порядок или вытирать пыль), – он по локти в письмах, счетах, статьях, рисунках горшков, бесчисленных черепках и разнообразных спичечных коробках, ни в одном из которых нет спичек, а только отдельные бусины глубокой древности.

В четыре утра он очень взволнованный появляется в спальне с чашкой чая в руке и объявляет, что наконец нашел ту страшно интересную статью о находках в Анатолии, которую он потерял в июле прошлого года. И добавляет, что надеется, что не разбудил меня.

Я говорю, что, конечно, разбудил и что пусть он лучше даст чаю мне тоже!

Вернувшись с чаем, Макс говорит, что еще он нашел массу счетов, про которые он думал, что они давно оплачены. Со мной было то же самое. Мы единодушны, что это неприятно.

В девять утра меня призывают как тяжеловеса сесть на разбухшие чемоданы Макса.

«Если ты не сможешь их закрыть, – говорит Макс без всякой галантности, – то никто не сможет!»

В конце концов этот сверхчеловеческий труд выполнен, исключительно за счет моих фунтов и унций, и я возвращаюсь к борьбе с моей собственной трудностью – а именно, как пророческое чувство мне и предсказывало, с сумкой с Молнией. Пустая, в лавке мистера Гуча, она казалась простой, привлекательной и удобной. Как весело тогда бегала туда-сюда Молния! Теперь же, когда она полна до краев, закрыть ее представляется чудом сверхчеловеческой ловкости. Два края надо свести с математической точностью, и вот когда Молния медленно трогается в путь, возникают осложнения, вызванные уголком мешочка с губкой. Когда наконец она закрыта, я клянусь, что не открою ее, пока не приеду в Сирию!