Рейтинговые книги
Читем онлайн Русская Идея как постсовременная проблема - Арсений Гулыга

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10

Особенно важна была "Критика способностей суждения" и та часть первой "Критики", где речь шла о диалектике. Кант говорил о диалектике мысли, русские, как и немецкие последователи Канта, отнесли диалектику к самому бытию. Кант говорил о примате практического разума, но оставил систему, начинающуюся с теоретической философии. Соловьев открывает свою систему этикой, которую строит, опираясь на Канта и Шопенгауэра. Противоречие — признак истины. Этот докторский тезис Гегеля — аксиома для Карсавина, Вышеславцева, Франка, Флоренского. Огромное влияние оказал Шеллинг, его идеи положительной философии стали определяющими для русских.

Важнейшая проблема практической философии — судьба родины. Должна ли Россия идти дорогой западного прогресса или искать собственные пути? Ответ на этот вопрос разделил русскую интеллигенцию на два стана — славянофилов и западников. Бердяев хорошо сказал о них: "И те, и другие любили Россию, славянофилы как мать, западники как дитя"[12]. Мать оберегают, дитя воспитывают. К чему это привело? Наследники западников — нигилисты и революционеры всех мастей апеллировали к воспитательной роли насилия. Здесь многое пришло из Германии (Маркс и Энгельс), многое по-русски утрировано. В ХХ веке они одержали победу, завели страну в тупик и уходят в небытие. Поэтому русские отвернулись от этого искажения "русской идеи".

Иное дело славянофильский комплекс идей — любовь к России как к матери. Я наберусь смелости утверждать, что и эта чисто русская проблема не обошлась без немецкого влияния. Русские устояли перед Наполеоном, разбили его. Немцы учили нас: Клаузевиц — генералов, Фихте — мыслителей. "Речи к немецкой нации", призывавшие к борьбе за национальную самобытность, были прочитаны не только в Берлине, но и в Санкт-Петербурге. Русская идея возникла как преодоление односторонностей западников и славянофилов, синтез двух позиций в единую теорию мировой культуры.

Православие — важнейший источник русской идеи. Благочестие сочеталось в России с безбожием. Споры о Боге прошли в интеллигентской среде через весь ХIХ век. Спорили горячо, не считаясь со временем, вечерами и ночами. Рассказывают, что однажды во время такого затянувшегося спора кто-то предложил поужинать, на что Белинский возмущенно воскликнул: "Мы еще не решили вопрос о существовании Бога, а вы хотите есть"[13]. Не знаю, остались ли тогда голодными участники спора, но в дальнейшем русский народ предпочитал порой заботиться не о хлебе насущном, а выяснять свое отношение к Богу. После революции были казнены (в основном без суда) десятки тысяч священников, разрушены многие тысячи монастырей и церквей.

При этом русские — религиозный народ. Окруженная ореолом мученичества, воспринимаемая как носитель нравственной чистоты, церковь быстро восстанавливает свои позиции. Воплощается в жизнь то, что было предсказано летом 1917 года, когда в португальской деревне Фатима явилась детям Богоматерь и предрекла близкую катастрофу в России, а затем духовное возрождение страны, спасительное для всего мира.

Главная проблема Канта и его последователей — свобода. Для решения антиномии свободы была написана "Критика чистого разума". Кантовское решение проблемы: эмпирический мир лишен свободы, она существует только в ноуменальном мире. Нравственное поведение требует действовать ноуменально в эмпирическом окружении. Православная религия сразу ставит верующего в ситуацию ноуменального мира, требует вести себя вопреки эмпирии. В неопубликованной главе к роману "Бесы" Достоевского есть примечательный диалог. Ставрогин спрашивает епископа Тихона, может ли он своей верой сдвинуть гору. Ответ: если Бог велит, то смогу. Возражение Ставрогина: получается, как если бы Бог сделал это сам. Епископ не согласен: нет, это сделаете вы сами, но вера должна быть безграничной.

Православие более, чем западные ветви христианства, наделяет человека свободой воли. Если человек захочет, то, уповая на Бога, он может сдвинуть гору. Важно не то, что это произойдет, а что человек убежден в этом. Отсюда следующие пассажи у Ильина и Бердяева: "Православный русский верит в свободную волю и свободную совесть"[14]. "В глубине русского народа заложена свобода духа большая, чем у более свободных и просвещенных народов Запада… Огромность свободы есть одно из полярных начал в русском народе и с ней связана "русская идея""[15].

Поэтому вызывают улыбку нынешние наивные призывы и здесь "учиться у Запада". Дайте, мол, нам протестантизм с его индивидуализмом и предопределением, а то пропадем! В. Хорос надеется на то, что "будут развиваться в русском православии реформационные течения, способные выполнить функции, аналогичные европейскому протестантизму"[16]. Нужны ли нам такие функции? Каждому свое!

Я не хочу сказать, что наши духовные дела в идеальном порядке. Есть в русском характере черта прямо противоположная личной свободе. Толстой назвал ее — "роевое начало", потребность прильнуть к таким же, как ты, подобно пчеле, прилипающей к рою. Безусловно, русская черта — привязанность к России в целом и к родным местам, к языку, к соотечественникам. Отсюда — ностальгия, тоска по родине, если теряешь ее даже на непродолжительное время. Быть за границей любопытно, но неуютно, несмотря на бытовые удобства: тянет домой, к родным устоям, за которые привычно держаться. Неистребима потребность в общении с близким (пусть, первым встречным) — не просто в обмене информацией, а в стремлении излить душу, вести доверительный разговор, когда тебя понимают и ты понимаешь с полуслова, а то и вовсе без слов — глазами, жестом, мимикой, ибо и так все ясно, хотя говорить можно без конца. Эту потребность быть частью целого, частью общей судьбы Толстой выразил в образе мужика Платона Каратаева ("Война и мир"). Дворянин Чаадаев, бросивший вызов русской истории, четче других сформулировал это русское кредо: нами владеет прежде всего ощущение связи с отечеством, семьей, идейной средой; человек не имеет другого предначертания, как эта работа по уничтожению личного бытия и замены его бытием социальным и вполне безличным. Отсюда самозабвение в общих начинаниях. Воинская доблесть в первую очередь.

Роевое начало — залог успеха. Но и знак беды. Беду предчувствовал Достоевский. Его "Легенда о Великом инквизиторе" взята не из головы, а из глубин русского сердца, в которых он увидел готовность и даже потребность отказаться от личной свободы и ответственности, переложить их на кого-нибудь другого, верить и повиноваться ему, и — "непременно всем вместе". Достоевский предвидел Сталина — не человека, но явление. Чуя беду, Достоевский всем своим творчеством стремился разбудить и укрепить присущее русской душе личностное начало. В этом смысле Достоевский — антипод Толстого, который видел в роевом начале только благо. Достоевский глубже проник в суть дела. И в русскую душу. Личностное начало испокон веку присуще русской культуре. Иногда приходится читать, что проблема личности возникла в России только в период становления буржуазных отношений, чуть ли не с Пушкина. Это неверно.

Христианская идея свободной личности изначально была принята православием. Каждая душа сама по себе "внемлет Богу", сама принимает решение и отвечает за него. Прочтите жития святых, каждый из них — личность. Более того, учитель жизни. Прочтите протопопа Аввакума, он говорит о личной ответственности на Страшном суде: "Несть помощника тогда и несть предстателя, ни отец сыну, ни мать дщери, ни друг другу несть помогающего, кождо от дел прославится или осудится"[17]. Андрей Болотов, русский просветитель XVIII века, чьи "Записки" являют лучшую русскую прозу того времени — тоже личность, не идущая за "всеми" в своих решениях. А "История государства Российского", где выпукло и любовно вылеплены неповторимые русские характеры!

Русский характер — это не только "маленький человек" Акакий Акакиевич, но и "большой человек" — древний князь, гордо бросающий "Иду на вы", победитель Мамая Дмитрий Донской, казачий атаман Ермак, императрица Екатерина Великая, Суворов — имя им легион. Рачительный хозяин Хорь — тоже типично русский человек.

Как же совмещалось в русской душе роевое начало с личностным? Вот так и совмещалось. В русском национальном характере совмещаются противоположности. И непрерывно переходят друг в друга. Конечно, и у других народов можно найти подобные противоположности. Но только в России "тезис оборачивается антитезисом"[18].

Бросаться из крайности в крайность — типично русская черта: от бунта к покорности, от пассивности к героизму, от созидания к разрушению, от расчетливости к расточительству (от "купца" к "ухарю") и наоборот. Можно говорить о максимализме русского характера. "Подлинно, — писал Н.А.Бердяев, — есть в русском духе устремленность к крайнему и предельному"[19].

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Русская Идея как постсовременная проблема - Арсений Гулыга бесплатно.
Похожие на Русская Идея как постсовременная проблема - Арсений Гулыга книги

Оставить комментарий