Месть вогулов - Александр Манин

– Не похоже на гром, неужто я грома не слышал. – сказал Илья. – Никак, нечисть какая. Мне всякое бабка рассказывала…

– Уж волос седой, а всё бабкиным сказкам веришь. – усмехнулся сотник.

– А что бабка-то говорила? – спросил Фома.

– Да разное. Про навий рассказывала. Мол, если не похоронят человека как следует, превращается он в нечисть лесную. И летает та нечисть по лесу, людей добрых пугает. А кто зазевается, того и вовсе к Ящеру может утащить, в царство мёртвых. Как, говорит, увидишь поутру крупные птичьи следы на дереве, ночью избу запирай накрепко да иконы доставай, иначе не миновать беды.

– А я другое слыхал. – сказал Фома. – Про оборотней лесных. Есть, мол, люди такие, которые в лесу живут. Могут быть людьми, а могут и в зверьё всякое оборачиваться – в волка али медведя. И как забредёшь в их места, не бывать тебе живу. Сколько народу из нашей деревни в лесу пропало, и косточек не нашли.

– Сказки это всё. – сказал Кожедуб. – Крест животворный любую нечисть прогонит. Вот кого опасаться надо – так это вогулов здешних. Не любят, когда русский человек случайно их жильё найдёт, мигом могут из луков расстрелять. Тут они мастера.

Али того хуже – сердце вырежут, бесам своим, истуканам в жертву принесут. И здесь человека замучают, и в ад на вечные страдания отправят. Слыхал я, как старые воины шайтанов их проклятых находили. Губы у тех перемазаны кровью, кругом куски мяса лежат, не поймёшь, то ли звериного, то ли человечьего.

– Упаси нас Бог от такого. – Ратники, побледнев, истово перекрестились. Долго сидели молча. Наконец, Илья не выдержал, сказал:

– А ведь мне дед тоже об этакой страсти рассказывал… Когда молодой ещё был, ходил в здешние земли с разведкой. Видел, говорит, лесного дьявола, коему дикари жертвы приносят.

– Ну и что ж они такое видели? – с интересом спросил Артемий.

– Идут, говорит, втроём по лесу. Вдруг видят – стоит древний амбарчик на двух столбах, на крыше оленьи рога красуются. Подивились, конечно, что за невидаль? Нашли полено покрепче, залезли, заглянули внутрь. Смотрят – сидит в темноте, как человек, кукла в мехах, шарфах, опоясках, с тремя островерхими шапками на голове. Шапки из цветного сукна – красного, синего. На стенах, куда ни глянь, тоже меха и ткани висят, да такие старые, что тронь, сразу рассыплются. Лицо у шайтана деревянное, страшное, покрытое вырезанными морщинами. Нос громадный. Глаза выпученные, смотрят на них, как живые. Заробели мужики, конечно. А перед идолом, мать честная, богатства то! Меха дорогие, бобры, соболя, лисицы чёрнобурые. Чаши серебряные с искусной резьбой, неведомо кем сделанные. Монеты дивные, тех народов, коих и на свете уже нет. А меж ними следы угощения: протухлые куски мяса, засохшая кровь в чашах. Идол-то проклятый зыркает своими глазищами из темноты, страшно – жуть. Как будто человек, насмерть замёрзший и закоченевший. Губы, лицо кровью измазаны. Попятились мужики, да и бежать оттуда. Даже богатства взять не подумали – такого страху на них шайтан нагнал. Так-то вот. – закончил Илья, вздрагивая от представленного зрелища. Даже бывалому сотнику стало не по себе после такого рассказа. Рука его, против воли, коснулась рукояти меча.

Наступила глубокая ночь. Воины сидели в полудрёме, спиной повернувшись к костру, дабы пламя не ослепляло. Лишь Артемий тревожно оглядывался – чутьё бывалого бойца говорило, что опасность не минула, а только затаилась на время. Ветер шумел в кронах деревьев, луны не было видно из-за затянувших небо облаков. Беспокойство его нарастало, рука легла на рукоять меча. В голове пронеслись странные слова-мысли:

– Охота… Уже скоро… Смерть… Смерть!!!

Стряхнув наваждение, Артемий вскочил, выхватил меч и резким криком поднял тревогу. Бывалые воины вскочили и заученно заняли круговую оборону. Боярин тоже подпрыгнул, едва не угодив в костёр и в ужасе начал озираться по сторонам, потирая сонные глаза. Грохот конских подков на этот раз слышался уже в лесу, рядом с ними, среди деревьев. В отблесках костра промелькнули странные фигуры. Иван услышал крики, лязг железа и рычащий боевой клич на неведомом языке. Нервы окончательно сдали и он бросился сломя голову прочь – подальше от места, где метались тени и слышался душераздирающий вопль.

Боярин нёсся через густую чащу, не разбирая дороги. Сучья деревьев царапали его до крови, одежда превратилась в лохмотья, но это всё было не важно. Бежать, бежать, спастись любой ценой от лесного ужаса! Наконец, запнувшись об корень дерева он упал и не смог встать – боль в ноге была ужасной. Боярин замер и начал оглядываться. Криков больше не было слышно. Луна вышла из облаков и он увидел, что лежит возле лесной поляны. Было тихо, даже ветра в ветвях уже не слышалось. Спасён… Кажется, спасён.

Тут он оглянулся и увидел такое, от чего волосы встали дыбом. Из леса выходила толпа мертвецов. Все они были на конях и в старинных латах, каких не носили даже деды. Мечи и булавы тускло сияли в их руках. Мёртвые глазницы черепов смотрели на него неотрывно. Они медленно приближались… Шагающий впереди скелет на огромном коне направил на боярина костлявую руку и что-то проревел на странном языке. Иван из последних сил пополз, не зная куда – разум уже покинул его тело. Последнее, что он почувствовал, был сильнейший удар, после которого всё померкло. Но и это был ещё не конец…

Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем помутнённое сознание вернулось к Ивану. Он больше не чувствовал боли, но это было неважно. Всё было неважно, кроме громового голоса, который произнёс:

На коня… Вперёд… Охота… Смерть… Смерть

Глава II

Килим, затаившись, вслушивался в звуки осеннего леса. Разноголосое пение птиц, стук дятла, скрип качающихся деревьев создавали особую атмосферу северного мира, родного для диких вогулов. Тайга всегда наполнена жизнью, которую может заметить только тот, кто родился и провёл в ней долгие годы. Таким и был молодой парнишка-вогул, недавно встретивший своё четырнадцатое лето. Он был невысок ростом, в тёмных, немного раскосых глазах читался живой ум и горячее любопытство. Смуглая кожа и длинные чёрные волосы разительно отличали его от русских подростков. Губы, казалось, в любой момент готовы были растянуться в искренней улыбке. Улыбался парнишка почти всегда, такой уж был у него нрав.

Несмотря на молодость, зоркие глаза и цепкая память сделали его отличным охотником. Даже мудрые старики, любители поворчать о мельчающей молодёжи, удивлённо качали головой, когда Килим возвращался с охоты. Часто случалось приносить ему богатую добычу – пушного зверя, так ценимого русскими. А когда в прошлом году Килим в одиночку убил здоровенного медведя, неожиданно выскочившего из оврага и погнавшегося за ним, угрюмые взрослые молча признали парнишку охотником, равным себе. Хотя вогул не гордился в тот раз своей добычей. Долго лил слёзы в лесной чаще, прося прощения у хозяина леса, убивать которого совсем не хотелось. Успокоил его тогда старый шаман Сотамын: „Раз хозяин сам на тебя пошёл, значит, хотел уйти из мира. Такова его воля была“. После этих слов лицо парня прояснилось, и Килим снова засобирался на охоту.

Вогул любил лес, считал его родным домом. Но сегодня в лесном воздухе висело что-то странное, недоброе… Ноздри охотника вздрагивали, чуя слабый запах догоревшего костра и свежепролитой крови. А ещё того, чего не должно было быть – затхлого духа старой могилы, истлевшего тела. Бросалось в глаза и то, что чем ближе Килим подходил к источнику странного запаха, тем меньше становилось жизни вокруг. Не было слышно ни крика птиц, ни шороха вездесущего мелкого зверья. А ведь пролитая кровь должна была привлечь голодную живность. Во всём этом было что-то страшное, неправильное, такое, чего молодой охотник никогда раньше не встречал. Руки его коснулись оберегов, висевших на шее. Вогул мысленно призвал на помощь светлых духов, и подполз ближе – юношеское любопытство победило трепет перед неведомым. Однако увиденное на крошечной полянке повергло его в ужас, заставило затаиться.

Трупы воинов лежали вповалку возле потухшего костра. Все они были изрублены, шлемы многих расплющены чем-то тяжёлым. Судя по оружию, это были русские ратники. Кто мог сделать такое? Явно не его соплеменники: в телах убитых не было видно ни одной стрелы. Присмотревшись, Килим заметил, что павшие чем-то похожи и мгновение спустя понял чем. Волосы у всех были седыми, хотя они не казались стариками, наоборот, то были мужи в полной силе. Молодой вогул слышал о таком от бывалых охотников – если человек сильно испугается чего-то, может поседеть мгновенно. Что же за ужас увидели они в свой последний час? Ответа не было. Присмотревшись, Килим заметил след, уводящий прочь от полянки. Кто-то убегал сломя голову, его путь легко было проследить по смятой траве и поломанным веткам деревьев. Сам не зная зачем, вогул отправился по следу беглеца, и на ближайшей поляне увидел то, что преследовало его в снах до конца жизни. Тело человека в богатой одежде лежало навзничь, в луже засохшей крови. Точнее, там лежало только туловище, руки и ноги были разбросаны поодаль. Кто-то жестоко кромсал убитого перед смертью. Вогулы такого никогда бы не сделали. На месте головы мертвеца было страшное месиво, будто на неё уронили тяжёлый валун. Тонко взвизгнув, охотник понёсся прочь, так быстро, как никогда ещё в жизни не бегал. Быстрее, куда угодно, лишь бы не видеть следов жуткой бойни. Пробежав несколько сотен шагов, Килим собрался с мыслями. Бегать он мог без устали, и думалось ему при этом всегда хорошо. Что делать? К кому пойти? Домой, в родной пауль[2]? Нет, знал он, чем это закончится. Молодые посмеются, скажут, что Килим опять невесть что выдумал. Водился за ним такой грешок. Любил парень сочинять страшные сказы и не раз удавалось всполошить ими всё селение. А взрослые, не долго думая, поколотят поленом и скажут чтоб делом занимался, а не сочинял невесть чего.