Дороги изнанки - Александр Беляев

Аня кое-как встала с постели, где она последние 9 дней проводила по 15–17 часов (благо уволилась с работы еще когда денно и нощно дежурила у маминого изголовья), глотала люминал, если бы было возможно, вообще бы не просыпалась. А в оставшиеся часы бодрствования драила каждый уголок квартиры, перемывала всю имеющуюся в доме посуду – с патологической тщательностью, до изнеможения, каждый день по новой. Этот метод, чтобы забыться, не впасть в ступор ей посоветовал мамин брат дядя Коля и первые три дня следил, чтобы она скрупулезно ему следовала. Лишь убедившись, что Аня втянулась в это отвлекающее занятие, он оставил ее в покое, поскольку не мог больше отпрашиваться с работы. Аня же, каждый день, оставаясь наедине с самой собою в осиротевшей двухкомнатной квартире, полученной папой незадолго до его скоропостижной смерти от инфаркта семь лет назад, принималась вновь и вновь перетирать старую посуду, годами не достававшуюся из шкафов, поскольку мама после смерти папы не собирала дома большого количества гостей. И так все девять дней, вплоть до сегодняшнего.

Кстати, что сейчас? Утро? День? Вечер? С этим люминалом совсем потеряла ориентир во времени. Нет, судя по свету за шторами, еще не вечер, хотя в середине ноября и 4 часа – уже вечер. Все, надо завязывать с люминалом, последнее время уже не проходит это противное послевкусие во рту, ватная голова и ноги! К тому же вчера на поминках Аня выпила водки и коктейль получился еще тот. Нет, мама бы ее не одобрила, да и вредно это! Хватит пить свое горе стаканами, пора включаться в обычную жизнь, устраиваться на работу, смотреть телевизор, читать книги… ну, и все остальное, как у всех.

Аня поднялась с постели и поплелась в ванную, почистила зубы, затем решила принять душ. Интересно, а мамина душа где-то здесь, возле нее или уже покинула земное пространство? Кажется, это происходит после девяти дней… или нет, все же после сорока. А что же тогда после девяти происходит? Если она все эти дни была рядом, то почему даже ни разу не приснилась? Вот если бы у нее, у Ани, сохранились те способности, о которых мама перед смертью ей рассказывала! Наверняка она смогла бы тогда с маминой душей пообщаться. Нуда же все это подевалось? Неужели над ней действительно поставили какой-то противозаконный эксперимент, в результате которого возник этот чудовищный провал в памяти и чувство раздвоенности?

Аня вылезла из душа, вытерлась, накинула халат и с укором посмотрела на себя в зеркало. Господи, на кого она за эти два месяца стала похожа! Какая-то бледная немочь, глаза запали, сонно-тупое выражение лица… наверное тут еще люминал сказывается. Нет, так нельзя, надо начинать за собой следить и с люминалом кончать. Она ведь еще молодая девушка, на которую не так давно заглядывались мужчины! Небось сейчас шарахнулись бы от нее, как от прокаженной!

Аня, к собственному удивлению скорчила себе рожу и, тут же устыдившись этого совершенно не уместного после маминой смерти поступка, вышла из ванной и поплелась на кухню. Все эти последние дни она почти ничего не ела, так, перехватывала кое— чего, есть совершенно не хотелось. Мама тоже была бы сим фактом очень недовольна, она всегда следила за тем, чтобы дочь полноценно питалась. И все же, почему, если мамина душа еще не покинула землю, Аня не чувствует е присутствия? Почему она не разу не посетила ее во сне, ведь все говорят, что после смерти близкого человека его душа обязательно приходит во сне. А некоторые утверждают, что даже наяву их видели! Каким же, к черту, в детстве она была экстрасенсом, если даже горячо любимую маму не может увидеть во сне. Все этот мифический Андрей приходит – то в образе мальчика, то взрослый. Выходит, такова ее истинная природа и подсознание тайно тоскует о мужчинах. Вот уж никогда такого бы раньше о себе не предположила, она всегда считала, что на мужчин ей ровным счетом наплевать! Даже переживала по этому поводу, но ничего с этим равнодушием поделать не могла. Выходит, она лицемерка! Аня постаралась вспомнить, приходил ли к ней папа после смерти семь лет назад – и не смогла— то ли отупела от люминала, то ли все те же проблемы с памятью, о которых она все утро думала.

Аня открыла холодильник. Сегодня он был непривычно полон, как никогда со смерти мамы (честно говоря, там вообще почти ничего последние дни не было), мало того, забит всякими деликатесами до самого верха – это все, что гости не доели на девять дней, и почти все нарезано: красная рыба, сырокопченая колбаса, осетрина, открытые банки с красной и черной икрой, почти полмиски крабового салата. Все эти деликатесы притащил ее брат Юра. Он работает инженером в каком-то закрытом КБ, связанным то ли с оборонкой, то ли с космосом, то ли с чем-то еще жутко секретным, и сколько Аня не пыталась узнать у него, чем он там занимается, ничего конкретного так и не услышала: то ли какую-то локационную аппаратуру разрабатывает, то ли еще что-то загадочное. Юра постоянно с гордостью подчеркивал, что это государственная тайна, и их КБ курирует особый отдел КГБ (такой вот каламбурчик), и что он не только родной сестре, но и матери и жене не может рассказать, чем они там занимаются. Разумеется, вначале это всех жутко интриговало, но потом привыкли. Брата взяли в это КБ сразу после окончания института, и Аня сильно подозревала, что Юра уже с институтской скамьи завербовался в комитет госбезопасности, и в КБ его взяли именно с подачи этой всесильной организации. А впрочем, факультет прикладной физики брат закончил с отличием, у него и вправду была светлая голова, к тому же в институтские годы занимался активной комсомольской деятельностью, так что не исключено, что и протекции КГБ не потребовалось и Аня возводила на брата напраслину. Возможно, подозрения родственников по поводу Юриной истинной деятельности были связаны с тем, что их папа, будучи старше мамы на 18 лет, до войны какое-то время проработал в органах НКВД (о чем очень не любил вспоминать), но уволился из рядов доблестных чекистов, поскольку был серьезно ранен в годы войны и получил вторую группу инвалидности. Тем не менее, отпечаток этой, не такой уж длительной службы остался на всю жизнь, и это сильно повлияло на общую атмосферу в семье: даже в сравнительно либеральные годы оттепели маме везде мерещились сотрудники КГБ, и всякие антисоветские и теологические разговоры не поддерживались, хоть Аня подозревала, что мама и папа к существующему строю относились весьма критически.

Впрочем Юрина служба имела для семьи и весьма положительные стороны. В частности, все деликатесы, которыми сегодня был забит Анин холодильник, как мы упоминали, притащил Юра. Делал он это регулярно и раньше, еще до маминой смерти, поскольку в его КБ функционировал закрытый для посторонних буфет, где можно было за весьма приемлемую государственную цену приобрести в неограниченном количестве и осетрину, и икру, и семгу, и угря, и несколько сортов твердокопченой колбасы. Надо отдать брату должное, несмотря на то, что с детства он был приспособленцем и карьеристом, своих ближайших родственников не забывал (сейчас он жил в отдельной квартире с женой и маленьким сыном. Отдельную квартиру ему также предоставили словно по мановению волшебной палочки), и то и дело привозил различные дефицитные продуктовые заказы или вещи, которых отродясь не видывали в магазинах. У Юры была масса нужных знакомств, он все время кого-то куда-то устраивал и развозил на машине (новенькие Жигули шестой модели он также приобрел сразу по окончании университета неизвестно на какие деньги). Сейчас Юре было двадцать шесть лет (Ане не так давно стукнуло девятнадцать), и, помимо дефицитных продуктов, ему ничего не составляло достать новенькие Ливайсы и Рэнглеры, или кожаный плащ и дубленку, или импортную теле и аудиоаппаратуру. Поэтому ни у мамы в последние годы при жизни, ни у Ани проблем с гардеробом не было. Правда, с Аниным поступлением в университет на журфак (журфак был выбран самим братом, поскольку это было престижно, к тому же кто-то у него там, в приемной комиссии, сидел) прошлым летом вышел прокол. На каком-то этапе что-то не состыковалось и протекция не сработала: Аня не добрала баллов, и поступление пришлось перенести на следующий год, но тут смертельно заболела мама, и стало уже не до института. Таким образом, два года – 74 и 75 были потеряны и Аня до недавнего времени работала секретарем в деканате университета, куда ее все же пристроил брат. А впрочем, нужен ли ей был этот университет и журналистский факультет в частности? Этого Аня не могла понять, поскольку до сих пор не знала, чему бы хотела посвятить свою жизнь и единственной ее страстью на сегодняшний день было чтение. Она все грезила какими-то неясными образами, которые смутным эхо доносились из той неведомой второй жизни, была пассивна и не понимала, в чем ее призвание на этой скучной, неинтересной земле. Брат же, напротив, был не в меру инициативен и даже, не спросясь, затеялся устраивать Анину личную жизнь, которая у той не шибко ладилась. Он подыскал ей молодого журналиста-международника в женихи – то есть с самыми серьезными намерениями – правда Аня подозревала, что жена тому нужна была для командировок в капиталистические страны. Тут она, возможно, возводила на него напраслину, поскольку Виктор (этот международник) очень красиво за ней ухаживал, дарил роскошнейшие букеты цветов, французские духи и прочие достаточно дорогие импортные безделушки, и не особенно настаивал на углублении отношений, поскольку быстро обнаружил Анину инфантильность и полную индифферентность к сексуальным вопросам.