СТРАНА ТЕРПИМОСТИ (СССР, 1980–1986 годы) - Светлана Ермолаева

На консилиуме присутствовали профессор Азарова, светило нейрохирургии, профессор Пальгов, ученик широко известного в СССР хирурга-травматолога Елизарова и другие, не столь именитые и знаменитые. Пострадавшую срочно оперировали, в первую очередь, устранив внутренние повреждения: разрыв мочевого пузыря и брыжейки, тонкой и короткой, но весьма необходимой кишки, соединяющей желудок с кишечником. Остальные повреждения были не смертельными и вполне могли подождать, тем более, что прооперированная так и не приходила – с момента удара о землю – в сознание.

Надежда врачей была на здоровое сердце той, которая в настоящий момент представлялась им полутрупом. Сколько случаев, когда человек, просто споткнувшись и упав, тут же умирал! Врачи пришли к единодушному выводу, что, будь пострадавшая трезвой, она уже была бы мертва. Принятая доза алкоголя расслабила мышцы, и таким образом удар о землю был смягчен и не так силен. Не первый случай в их многолетней практике. Светила разъехались по домам, дежурная в реанимации врач вдвоем с медсестрой поместили кровать-каталку с больной в отдельную палату, подсоединив необходимые реанимационные аппараты туда, куда было необходимо. Кушетка медсестры располагалась тут же, хотя ей и не положено было спать до утра, до пересмены. Но врач сказала, что новенькая навряд ли придет в себя в ближайшие двое суток. Наркоза на случай болевого шока не пожалели. Успокоенная медсестра прилегла на кушетку и проспала до утра.

Телефонных звонков и посещений было множество. Медики даже прозвали больную «важная птица». Еще заходили посмотреть на красивую женщину, что сослужило ей позже нехорошую службу. Ренат на своем грузовике заезжал по несколько раз на дню, его автобаза была рядом с больницей, узнавал, не пришла ли в сознание. Отцу не сообщили, он год назад перенес инфаркт. Мать знала, но крепилась, не веря, что единственная дочь вот так просто ни за что ни про что ни с того ни с сего может умереть в молодом возрасте. Ренат, как это часто случается в жизни, когда осознаешь вдруг, что можешь потерять, пусть и не так уж горячо любимого, но незаметно ставшего близким и даже родным человека, горевал искренне и все рвался в реанимацию посмотреть на Ксению.

Но к ней никого не пускали. Во-первых, не положено; во-вторых, без сознания; в-третьих, как всегда, зимой в городе свирепствовал грипп. А больная и так на ладан дышала. Родных врачи пока не пугали, повторяя изо дня в день: – Будем надеяться на молодость и здоровое сердце, – хотя сами почти не верили, что больная выживет. А выживет, травмы таковы, что, скорее всего, останется инвалидом. Посторонним они сообщали более жестко и более определенно: «Почти безнадежна». До Нового года оставалась десять дней, а до настоящего дня рождения Ксении – двое суток. Они с мужем решили отметить раньше на три дня, когда у всех – выходной. И отметили.

Наконец после трехдневного беспамятства и обреченности на смерть Ксения впервые пришла в себя и открыла глаза и, не успев еще ничего осознать, увидела, как в тумане, или сквозь пелену, застилавшую зрение, прямо перед лицом что-то белое и пушистое: оно покачивалось, будто колеблемое ветром. Чуть в стороне плавало чье-то лицо: оно улыбалось, и губы шевелились. Потом в уши, будто забитые ватой, еле-еле пробился звук: голос. Женщина в белом сказала:

– Это мама тебе цветы принесла на день рождения.

Ксения с трудом разлепила губы.

– А что сегодня?

– Двадцать третье декабря.

Предметы становились четче. Она попыталась повернуть голову, но почему-то не получилось, тогда она скосила глаза вправо, наблюдая, как женщина ставит хризантемы,(она узнала их), в бутылку из-под молока, наполненную водой, на тумбочку возле кровати. В ее памяти невесть откуда всплыли строки:

И перья страуса склоненныеВ моем качаются мозгу…

(А.Блок)

С тем она вернулась в забытье.

Второй раз пришла в себя, как ей показалось: едва брезжил рассвет. Голова подчинилась, и она смогла повернуть ее вправо, откуда шел свет, и увидела большой черный крест. Кладбище, что ли? При некотором мысленном усилии догадалась, что это оконная рама в сероватой стене. За рамой будто куст рос, тоже черный. Быстро стало светать, и она продолжила осмотр, до сих пор не сознавая и пока не пытаясь, где она, почему и что с ней.

В довольно просторной, чисто побеленной комнате она находилась одна на кровати посреди почти пустого пространства. Справа возле изголовья стояла тумбочка с цветами, слева – в ногах – какой-то прибор типа узкого железного ящика, тонкая резиновая трубочка от которого торчала в ее левой ноздре. Потом она узнала, что из ящика поступал кислород. Чуть дальше гудел холодильник. Резко ворочать головой она не осмелилась, отчасти из-за трубочки, отчасти из-за тяжести этой части тела. В изголовье стоял штатив с закрепленной вверху бутылочкой с красной жидкостью. От бутылочки тянулась тонкая прозрачная трубочка, в конце которой торчала толстая игла. Ксения нащупала ее возле правой ключицы. Иглу не убирали, на ночь лепили пластырь. Левая рука была в порядке, а вот на приподнятой слегка правой она обнаружила, что кисть зажата двумя дощечками и крепко перебинтована, а указательный и средний пальцы перебинтованы по отдельности. Слегка приподняв голову с жесткой почти плоской подушки, она оглядела всю себя, накрытую простынею. Вроде все было на месте, находилось, где положено, кроме ног, колени которых были сильно разведены в стороны, будто лягушачьи лапы. Она осторожно опустила голову на подушку, придерживая рукой трубочку в носу.

В этот момент открылась дверь, и вошла женщина со шприцем в руке. Она молча откинула простыню и сделала укол в правое бедро. Ксения успела увидеть себя совершенно голой, и что из живота спускается вниз еще одна резиновая трубочка. Женщина ушла. Странно ощущала себя Ксения в эти первые краткие возвращения из небытия. Она видела, слышала, но не чувствовала ни малейшей боли, не было почти ни одной мысли в голове, кроме простой фиксации знакомых предметов где-то в подсознании. Таково было действие сильного наркотика промедола, который кололи ей каждые четыре часа во избежание болевого шока. На обоих плечах точки уколов уже покрылись корочками. Кроме разрыва мочевого пузыря, перелома двух пальцев на руке, у нее был разрыв легкого, перелом седалищной кости и шейки бедра, а также большая потеря крови.

Ничего этого не знала, не ведала Ксения после укола поплывшая в беспамятство – с легким невесомым телом, приятным кайфом в голове, как от шампанского, и мелодичным звуком колокольчиков в ушах…

3

…Прошло трое суток с приходом в сознание, уходом из него, пока она, наконец, ощутила сильный голод. Медсестра как раз открыла холодильник, и на дверной полочке Ксения увидела яйца.

– Пожалуйста, дайте мне яйцо, – жалобно попросила она.

Женщина, не закрывая дверцу, повернулась в ее сторону и удивленно проговорила:

– Они же сырые…

– Ну и что? Я хочу сырое.

С каким удовольствием, если не сказать наслаждением, пила она мелкими глотками разболтанное в стакане яйцо, ощущая его своеобразный вкус! Несколько дней она сама ничего не ела. Как ее кормили, не знала. Узнав от медсестры о ее первом самостоятельном завтраке, в палату быстро вошла зав.реанимацией, ее звали Зинаида Павловна. Ксения поступила в ее дежурство. И она, едва ли не единственная из всего медперсонала отделения, не теряла веры, что больная будет жить и вселяла эту веру в мать и мужа. Именно она боролась за ее жизнь, дежурила возле нее часами, надеясь на чудо. И оно произошло. Именно в ее дежурство Ксения пришла в себя впервые, что окончательно укрепило веру врача в благополучный исход. Это была ее победа.

– Ну, как ты себя чувствуешь? – обыденно спросила Зинаида Павловна.

– Хорошо, – также обыденно ответила Ксения.

– Может, и не совсем, но я рада, что ты попросила есть. Это первый признак выздоровления. Только есть будем понемногу. И от разговоров пока воздержимся.

– А что у меня с рукой?

– Сейчас посмотрим, – врач осторожно разбинтовала руку, убрала дощечки.

Два пальца остались забинтованы.

– Их пока трогать не будем, не к спеху. Ну-ка, пошевелим кистью…

Ксения двигала кистью, шевелила всеми пальцами и вдруг ощутила непреодолимое желание писать.

– Не могли бы вы мне дать карандаш и бумагу?

Врач глянула на нее не без некоторого испуга: все ли в порядке у больной с головой, совсем недавно, можно сказать, вернувшейся с того света.

Ксения смотрела на нее просяще и… печально.

– Хорошо, я принесу, но сначала – укол.

Больная не ответила, странное, дотоле неведомое возбуждение охватило все ее существо, Она, едва сдерживая его, наблюдала, как врач поменяла пустую бутылочку в капельнице на полную, чья-то кровь снова потекла по ее венам, восстанавливая силы и возвращая жизнь. Наконец, врач вышла и вернулась с ученической тетрадкой и карандашом, положила Ксении на грудь.