Славянская и Российская мифология - Андрей Кайсаров

Что касается до драгоценности изображений, то конечно, иное слишком увеличено, однакож вероятно, что славяне не упустили возможность как можно лучше украсить богов своих, к чему подавала им случай приобретенная ими на войне победа. А потому и не удивительно, если мы слышим, что у Перуна в Киеве был в руках луч молнии, украшенный драгоценными каменьями. При том же представим себе многочисленные войны, которые вели россияне не столь славно против греков; а во вторых великий дух гонения, оказанный Владимиром I против богов своих.

III. Храмы

Не вместе с происхождением истуканов произошли и храмы; давно уже определены были на то открытые поля и рощи. Обыкновение боготворить идолов в густоте лесов было так употребительно у славян, что даже когда боги их получили храмы, то они по большей части все еще воздвигаемы были в лесах. Может быть думали жрецы уединением и мраком тем сильнее разгорячить умы народа; но как бы то ни было, по крайней мере известно, что славяне поздно уже начали строить свои храмы. Первые храмы были только места, окруженные кольями; потом четыре столба накрылись кровлею и со всех сторон окружились завесами; наконец стали даже строить храмы из одного дерева. Сии храмы не так-то худо были строены, как некоторые думают. Саксон говорит нам, что храм Световида в Арконе был отделан весьма хорошо (ореr elegantisfmum), наружные стены украшались различными резными образами, хотя сия работа и показывала грубость народа. Внутри были стены обиты пурпуровыми коврами; там же находилось много рогов от разных зверей, покрытых резною работою и служивших для украшений храма. Как этот храм, так вероятно и многие другие были украшены; а только недостает у нас известий, чтобы распространиться о том несколько подробнее. Мы знаем достоверно, что храмы были богаты утварями; многие из них были золотые и серебряные, а другие из смешанного металла и притом высокой работы. Это видно в описанных господином Машем сосудах. В числе сих вещей можно заметить жертвенные чаши (paterae), тарелки, ножи, колокола и проч.

IV. Празднества

Верно, для каждого божества было назначено по одному или несколько дней для поклонения. Легко можно себе представить, что сии празднества происходили весьма странно, а доказательство сему увидим при описании Световида. Некоторые из сих празднеств, или лучше сказать, тень их осталась почти у всех славянских народов. Они выдержали столько перемен, что только взор критика может приметить истинное значение их. Так например: кто поверил бы, что русский Семик, этот любимый день наших крестьянских девушек, был некогда языческим празднеством? Но это действительно правда, что и доказывают песни, обыкновенно в этот день припеваемые, в которых встречаются имена некоторых богов. Много таких празднеств в России при царе Иоанне Васильевиче в 1551 году отменены на Стоглавом соборе и строжайше запрещены. Длугос, живший в пятнадцатом веке, утверждает, что и при нем еще было у поляков много языческих праздников; они посвящали на это особенную площадь, названную ими Стадо, на которой они совершали торжественные свои обряды. Нарусцевич объявляет нам, что иные из сих обычаев и поныне еще остались в Литве. В Мейсене, Лаузице, Силезии все еще празднуют какое-то мертвеннное торжество. В России также осталась тень сих обрядов. В Богемии всегда в этот день делают так называемого соломенного человека (Strohman), представляющего образ смерти; несколько детей выносят его торжественно из деревни, а потом сожигают. Песнь, какую дети пра этом поют, и подробнейшее описание сего празднества можно видеть в начертании г. Антона о обычаях древних славян (Antons Versuche uber die alten Slaven). В жертву приносили волов, а большею частию овец. Но что на жертву приносили людей (исключение некоторых случаев), это заслуживает точнейшего исследования.

V. Судьба славянской мифологии. Какие писатели занимались сим предметом

Наконец скажу слово и о судьбе славянской мифологии. Много известий о том давно уже находится у разных сочинителей, особливо в книгах Адама Бременского, Нестора, Гельмолда, Кранциуса, Саксона, Длугоса, Кромера и пр., но все только отрывками. Шедий написал книгу о немецких богах, где он также описал некоторых богов немецких славян. Книга его остается для нас полезна, ежели мы только будем смотреть на истины, а не на догадки, которыми книга его наполнена. Другая погрешность у него та, что перемешал он славянский народ вендов с вандалами. Шедий не первый был подвержен этой ошибке, а еще один живший до него писатель Кранциус. Михаил Френцель из Лаузица, в 1638 году написал в Виттембергском университете рассуждение о славянских богах; но он говорил только о некоторых и не упомянул даже о гораздо большей части их. Брат его Авраам Френцель распространился несколько подробнее; но это не много помогло нашей мифологии, потому что в так называемом комментарии его все только большею частью писано филологически, а при том оно для нас совсем почти не нужно. К каждой статье присовокуплено введение, в котором автор сожалеет о ослеплении славян; далее приведено множество изречений из Ветхого и Нового Завета; на конце находится исследование имени божества, и здесь, где можно иногда довольствоваться славянским словопроизведением, старается Френцель всегда примешивать что-нибудь еврейское или греческое. Вообще это целое творение еврейских и греческих слов очень пестро; но невзирая на то, все еще остается употребительным. В 1698-м году некто в Лейпциге, по имени Вагнер, сочинил рассуждение о идолопоклонстве древних жителей Миснии ("Dis-sertatio de idolaria veterum Mishniae incolarum"). Следовательно говорит он здесь о богах одной отрасли славянского поколения, и притом весьма коротко. Росс в своей книге о разных богослужениях в целом свете занялся столь обширным предметом, что не мог сказать много о нашей мифологии. В прибавлении Арнольда к его книге находится о славянских некоторых божествах более, нежели в самой книге, но и здесь все, так сказать, перебросано.

Монфокон в великом своем творении „Antiquite expliquee" хотя и дал место иным из богов наших, но он поставил их в числе немецких. Ту же ошибку сделал Бание в книге своей „La mythologie et la fable expliguees par l,histoire". Самуил Гроссер в своих лаузицких достопамятностях представил почти одни имена богов Лаузица с десятью рисунками их. Он служил впоследствии подпорою Монфокону и Бание. Андрей Маш сочинил описание священных древностей оботритов, найденных в Прилебице и происходящих, по его мнению, из храма Ретрского. Не лишне сказать, что это для нашей мифологии весьма важная книга. Конечно она не вовсе свободна от догадок. Например, сочинитель разделяет божества наши на богов и полубогов; а это ни что иное, как предположение; но кроме сего эта книга все еще сохраняет заслуженную высокую свою цену. Так происходило вне России с славянскою мифологиею; а в самой России: 1. В отечественной истории около 988 году, когда Владимир Великий ввел христианскую веру, говорили обыкновенно несколько слов о наших богах, и очень недостаточно. Как историки наши не имели целью останавливаться за сим предметом, то упоминали они большею частью об одних только именах славянских богов. Между тем: 2. Издан был словарь древнего русского суеверия; а наконец 3. Г. Попов представил краткий чертеж славянской мифологии. Хотя в двух печатных листах, однакож в нем находилось довольно пустого. Автор не упоминает даже об источниках, из которых он почерпал, считая это бесполезным делом. Как ни ошибочна и несовершенна книга сия; но она была так счастлива, что заслужила удивление Леклерка, который от слова до слова списал ее в своей «Российской истории». Но как очерк славянской мифологии показался ему слишком малым, а притом надобно же было наполнить шесть толстых книг, то присовокупил он нечто из китайской мифологии. Еще должен я здесь предостеречь от одной книги, переведенной с французского, под заглавием: „Religion der Moscoviten" (Francfurt und Leipzig, 1717). Тут встречаются изображения кошек, петухов и собак, которых выдают за древних русских богов; автор же — как он сам уверяет — получил все это из верных рук, а именно — от жида!

Такова была жалкая судьба славянской мифологии, как я принял намерение и с своей стороны помочь ей несколько; а вот и судейский приговор над моею собственною книжкою!

Одна только любовь к отечественной истории и всем частям ее побудила меня написать сии немногие страницы. На славу я не надеялся при начале, а тем менее надеюсь я на нее, когда моя книга уже написана. Я совсем не думаю, что оказал через то важную услугу; мне принадлежат только несколько мыслей и труды в перебрании некоторых фолиантов. Я воображаю только, что сберег несколько часов у любителя и будущего исследователя русских и вообще славянских древностей. Прочее — если произнесть строгий приговор — пусть назовут сбором. Но если ревностного друга истории, который притом еще незадолго перед сим отложил свою шпагу и в первый раз принялся за перо — если такого, говорю, пощадить хотят: то можно почесть маленькое его сочинение следствием благодетельного учреждения библиотеки в Геттингенском университете. Впрочем, каждому предоставлено говорить о том, что угодно. А если назвать это сбором, то я смело утверждаю, что с историею поступают не так, как с метафизикою; здесь, где важны только истины, нельзя наговорить столько много нового, как там, где все основано только на догадках. Алфавитный порядок избрал я, как способнейший для легчайшего обозрения. Вообще это не собственная мифология, а только один опыт ее. Наконец, что касается до языка, то прошу я, как чужестранец, прощения в тех ошибках, которые может быть случились здесь в рассуждении слова.