Противодействие злоупотреблению правом в российском гражданском законодательстве. Монография - Владимир Вольфсон

Коротко о структуре этой работы. Она будет нетрадиционной. Мы отступим от классической схемы, в которой вначале должны быть ритуально перечислены имена предшественников и критически проанализированы их воззрения на предмет, а затем, и только затем, могут раскрываться собственные идеи автора. Конечно, автор вовсе не считает, что обращение к контексту научной проблемы всегда продиктовано только соображениями формальной вежливости. Более того, он как раз абсолютно убежден, что для любого научного суждения контекст действительно необходим. Однако именно поэтому представляется бессмысленной тратой времени как перечисление имен, так и попытка оценки вклада ученых там, где они совершенно не могут быть помещены в какой-либо контекст.

К сожалению, магнетизм традиции столь велик, что данным простым соображением пренебрегают даже те авторы, предмет исследования которых не предполагает построения собственной методологии подхода к проблеме, т. е. даже и в тех случаях, когда обсуждается относительно прикладная проблема цивилистики, самостоятельность суждений о которой не требует от того, кто судит, отличия в методологии, читатель, не посвященный в суть проблемы, часто вынужден довольно долго знакомиться с изложением точек зрения разных ученых, будучи совершенно неспособным их оценить, так как сама проблема толком не сформулирована, не поставлена перед обзором мнений предшественников. Это и есть отсутствие контекста, а отсутствие контекста всегда лишает язык значений. Поэтому читатель такой работы просто не будет понимать то, что он читает, если только он не специалист, которому постановка проблемы хорошо знакома; но для специалиста едва ли интересна была бы такая вводная обзорная часть исследования; ему как раз важно знать, что сам автор думает о проблеме, после чего он без труда смоделирует его отношение к воззрениям других ученых. Вводная часть с обзором имен, таким образом, по большому счету нужна только для того, чтобы ввести в контекст исследования читателя, чьи научные или профессиональные интересы не вполне или вовсе не совпадают с предметом данного исследования.

Но если перед исследованием прикладной темы, обсуждение которой не требует своей методологии, подобная вводная часть была бы полезной, при соблюдении оговоренных выше условий, то в работе, относящейся к сугубо теоретической цивилистике, сколько-нибудь плодотворное выполнение которой без наличия у исследователя своей методологии невозможно, с нашей точки зрения, полностью лишено смысла обсуждать высказанные исследователями теории до того, пока читателю не станут понятными собственные взгляды автора на предмет. Ибо в отличие от прикладной темы, какого-либо контекста, отличного от собственно теоретических позиций исследователей, здесь не существует. Поэтому автору такой работы сначала следует познакомить читателя со своей теорией или, точнее сказать, с методологическим ее основанием и только после этого высказываться по адресу теорий своих предшественников, помещая эти теории в контекст смыслов, созданным его методологией. Другого, по-видимому, не дано, если только автор действительно не желает блюсти лишенный всякой научной цели и отнимающий у читателя время ритуал.

Руководствуясь этим принципом, структуру этой работы ее автор выстроил так, что она оказывается противоположной традиционной иерархии элементов. Вначале автором будет изложена его теория злоупотребления правом, в последовательности ее тезисов, ряда внутренних направлений, выводов и возможных практических приложений; затем выработанной методологии предстоит быть протестированной в применении к некоторым прикладным вопросам; и лишь в конце работы мы попробуем с ее помощью обсудить, во-первых, опыт противодействия злоупотреблению в римском правопорядке, а во-вторых, весьма коротко прошлые и нынешние положения российской доктрины и законодательства по интересующему нас предмету. Возможно, при этом удастся еще раз продемонстрировать некоторые преимущества построенной в работе теории. Впрочем, хочется сразу уведомить читателя: я едва ли собираюсь кого-либо критиковать, поскольку отличие точек зрения в данном случае будет лишь следствием методологических различий, а доказывать то, что моя методология является единственно верной, не представляется мне ни сколько-нибудь реалистичным, с учетом ограничений объема монографии, ни, откровенно говоря, сколько-нибудь интересным. Это привело бы к тому, что две трети работы заняли бы скучноватые и, по моему мнению, ненужные юристам философские рассуждения. Экономя свое и чужое время, автор без обиняков прямо здесь, во вступлении, может сориентировать не слишком осведомленного в философии права читателя, если бы он нуждался в понимании истоков этой теории, уведомив его в том, что взгляды создателя монографии, бесспорно, близки к пониманию права Рудольфом Иеринга, в том, что, как и прославленный германский цивилист, автор этой работы уверен, что субъективное право в системе позитивного законодательства всегда должно выражать объективно сложившийся в реальной действительности интерес. Как именно это происходит, об этом будет подробно рассказываться. Но полемизировать по поводу собственной методологии и сталкивать ее с другими теориями мы не станем.

Примером противоположного подхода к отстаиванию своих идей может служить докторская диссертация и монография А. В. Волкова. Если читателю интересно будет узнать обо всех философско-правовых учениях, прямо, косвенно или отдаленно связанных с проблемой злоупотребления правом, я с удовольствием рекомендую ему этот фундаментальный труд7, хотя не считаю такой способ написания теоретической работы плодотворным. Верна или неверна отстаиваемая автором методология, наш коллега-цивилист должен суметь разобраться сам, не нуждаясь в противопоставлении ее другим подходам к теме. Завершим за сим вводную часть выражением надежды на то, что этой оценке ничто не помешает быть честной и объективной.

Глава I. Теория противодействия злоупотреблению правом

§ 1. О понятии злоупотребления правом

Доктрина злоупотребления правом неразрывно связана с понятием интереса как основанием всякого субъективного гражданского права. Злоупотребление правом, по нашему убеждению, есть не что иное, как такое его осуществление, которое не направлено на реализацию заложенного в этом праве интереса.

Если принять за верное посылку, в силу которой признается возможность существования лишь такого права, какое основывается на каком-либо интересе, является его выражением, способом реализации, защиты, тогда следует принять и невозможность существования либо осуществления какого-либо права или по крайней мере его составляющей, если такое право, его составляющая или способ их осуществления не поддерживаются интересом, не являются его проекцией. Между тем существенная особенность системы позитивного права, которая ассоциируется с континентальной семьей, заключается в том, что система эта устанавливает некий априорный масштаб субъективных прав, во всяком случае тех, которые связываются с предусмотренными в позитивных нормах юридическими фактами – основаниями правоотношений. Ведь позитивное право основано на принципе абстрактной нормы – правила поведения, изначально данного и применимого ко всем без исключения отношениям, с которыми связывается этой абстрактной нормы действие (т. е. опять-таки ко всем отношениям, чьи основания предусмотрены как юридически значимые факты в данной норме). В отличие от системы «общего права», где норма существует не как абстрактное правило, а формируется всякий раз новыми решениями или уточняющими прецеденты «правилом различий», в отличие от договорного права, устанавливающего правила, действительные только для отношений вступивших в договор сторон, позитивное право, как по определению менее гибкое и более «предсказуемое», собственно уже многократно примененное, истолкованное, раскрытое в судебных решениях и трудах цивилистов, устанавливает абстрактный, но лишь в значении «общеприменимый», масштаб субъективных гражданских прав; в действительности же оно содержит неизбежно (в силу своей объективности) ясные правила поведения, с ясно очерченными границами. Впрочем, это пока еще отнюдь не довод, свидетельствующий о косности (отстраненности от жизни) нормы позитивного права, ее неспособности формировать субъективные права в четком соответствии с защищаемым в них интересом. Ведь масштаб, о котором мы говорим, т. е. вариабельный объем права (правопритязания), избирается законодателем или, вернее, должен им избираться, если тот желает создать работоспособную норму, именно как проекция объективно присущего (в значении «универсального», не зависящего от субъективных аберраций) любому разумному субъекту интереса. Мы могли бы называть этот интерес вмененным в том смысле, что позитивное законодательство предполагает наличие объективно существующего интереса у любого разумного субъекта в определенных общественных отношениях, и эти отношения становятся правоотношениями, т. е. отношениями юридически управомоченных и юридически обязанных сторон, в силу нормы позитивного права, сообщающей правовое значение обстоятельствам, создающим эти отношения; или, напротив, вменяет отсутствие интереса или необходимой квоты интереса у любого разумного субъекта в других определенных обстоятельствах, в каковых случаях норма позитивного законодательства исключает возникновение у этих субъектов субъективных прав. Состояние же интереса неразумного субъекта во внимание не принимается ввиду другой, фундаментальной и общеизвестной презумпции частного права.