Коко и Игорь - Крис Гринхол

Со взглядом, полным уважения, молодой человек дотронулся до шляпы и пошел к выходу.

Теплый воздух коснулся лица Коко, и она тут же ощутила разницу температур.

Она прошла по вестибюлю, где пылесосом чистили пол, постаравшись не наступить на шланг пылесоса.

— Доброе утро, мадемуазель Шанель, — перекричал грохот пылесоса портье.

Не оглядываясь, Коко легко взмахнула рукой в знак приветствия. Она понимала, что шланг пылесоса — это часть заговора против нее, как и сильно навощенный паркет, как и ковры в ее комнате, за которые можно зацепиться ногой. Все они хотят ее подловить. Она улыбнулась, подумав, что снова разрушила их планы. Еще одна попытка убить ее провалилась.

Когда Коко подходила к лифту, до нее донеслось зловоние из ресторана. На сей раз — спаржа. А если не спаржа, то эстрагон или чеснок. Оттуда вечно чем-то таким воняло. Во всем виноват метрдотель. Она была убеждена, что это делалось нарочно. Коко несколько раз объясняла ему, до чего отвратительно, когда из ресторана доносятся запахи чужой еды. Но он будто и не слышал ее. Коко не сомневалась: это его стратегия, таким образом он с ней борется. Он просто хочет от нее избавиться.

Дверцы лифта, как алчно разинутая пасть, раздвинулись и с чмоканьем закрылись за нею.

К этому времени Селин, горничная Коко, уже была на месте и готовила для хозяйки постель. Повернув ключ в двери, Коко вошла в комнату. Горничная, выпрямившись, пожелала ей доброго утра. Коко оглядела ее с ног до головы.

— У вас, детка, слишком длинные волосы и слишком короткая юбка.

Селин улыбнулась, будто оправдываясь, прикоснулась к ленте в волосах и чуть одернула подол. Она понимала, что Коко ее поддразнивает.

— Это модно, — сказала девушка.

— Что ты в этом понимаешь? — воскликнула Коко.

Не в духе, подумала девушка, продолжая поправлять постель. Коко коснулась ее рукой и почти умоляюще произнесла:

— Я очень устала. — Она потянулась к ограждению кровати и с силой ухватилась за медный шар стойки. У нее кружилась голова. — Хочу лечь, — сказала она.

Девушка понимающе кивнула. Губы ее растянулись в улыбке. Коко скинула пальто, сняла очки и с видимым усилием сбросила туфли. Затем, сев на кровать, наклонилась и опустила голову на подушку. Поднимая на кровать ноги, она слегка вздрогнула от боли.

Никогда еще Коко не чувствовала себя настолько утомленной. Вид мертвых птиц вызвал в ней депрессию. Заболел живот. Зачем ей нужно было все это видеть в выходной день? Она так хотела отдохнуть перед завтрашней работой. Нужно столько всего сделать! Только что закончена весенняя коллекция и уже пора браться за коллекцию для лета. Это все неотложные дела. А ей с каждым годом все труднее и труднее. Она стала думать о расписании на следующую неделю, о мелочах и о серьезных делах. В висках застучало, плечи охватило странное напряжение. Коко чувствовала, как медленно циркулирует кровь в пальцах рук и ног.

Она закрыла глаза и позволила себе восстановить в памяти те месяцы, которые провела на своей вилле вместе со Стравинским. Величайший композитор современности живет с прославленной кутюрье и парфюмером. Кто мог бы тогда это предположить? Кто поверит в это теперь?

Темные размышления о нынешних неприятностях стали удаляться, уступая место воспоминаниям о солнечном свете, о пении птиц, о вновь зазвучавшем рояле. Ритмы музыки незаметно слились с ритмом дыхания Коко, и она соскользнула в бессознательную дремоту, перешедшую в глубокий сон.

Через час, почувствовав резкую боль в груди, Коко проснулась. Боль из центра груди быстро распространялась по рукам. Сдавило голову. Страх сковал ее тело. Ужас охватил ее разум. Она огляделась. У настольной лампы стоял стакан с водой и трехстворчатая иконка, которую пятьдесят лет назад ей подарил Стравинский.

Белые стены. Столик у кровати. Икона. Коко в панике пыталась сосредоточиться на этих предметах. В голове все мешалось.

Внезапно в ней что-то перевернулось. Ее пронзил панический страх.

— Скорей подними меня! — крикнула она горничной, вбежавшей из соседней комнаты.

Коко почувствовала удушье.

— Нечем дышать!

Глаза Коко расширились от ужаса. Она не узнавала свой голос. Потянула нитку жемчуга на шее, будто та была виновна в удушье. Внезапно комната завертелась и с головокружительной быстротой превратилась в нечто расплывшееся. Кожа Коко покрылась потом, остро запахло тревогой.

Селин схватила шприц. С трудом открыла ампулу с лекарством.

— Все в порядке. Я здесь. Все будет хорошо.

Глаза Коко уставились в угол комнаты. Она побелела. Онемели пальцы рук. В ушах раздался пронзительный звук.

— Они меня убивают! — еле слышно воскликнула она.

И в этот момент на нее надвинулось нечто неотвратимое. Но прежде чем тень смерти накрыла ее, в ту долю секунды, когда последняя капля кислорода покидала ее мозг, за пульсирующими веками пронесся миллион картин и образов.

Будто в зеркале, вживую, промчались сверкающие видения. Последним было ясное воспоминание о том, как он смотрел на нее, когда наклонился, чтобы ее поцеловать, какими были его темные глаза.

Коко пробормотала:

— Так вот что это такое!

И провалилась в безмолвие. Черты ее лица изменились. Вокруг была тьма.

Селин слишком поздно сделала инъекцию. И теперь тихо сидела рядом. Селин удивило, с каким спокойствием она опустила веки Коко.

2

1913

Коко у себя дома, на рю Камбон, она оживленно танцует под какую-то музыку, которая звучит внутри нее. Оказавшись перед высоким зеркалом, она поет:

Qui qu’a vu Coco Dans l’Trocadéro…[1]

У нее алые губы, темные глаза, на ней белое платье восхитительного в своей простоте покроя.

Она делает несколько пируэтов, наслаждаясь своим изяществом. Ей доставляет наслаждение звук, раздающийся, когда нижняя юбка задевает шелк платья.

Над этим туалетом она работала целую неделю, мучаясь с воротником и подшивкой. Теперь наконец она счастлива. Платье получилось сногсшибательным, и она это понимает. Ярусы белого шелка отважно поднимаются намного