Тихий омут - Анатолий Галкин

Следователь даже встал из-за стола и представился Савенкову по всей форме. Собирался он и козырнуть, но вовремя вспомнил присказку о «пустой голове, к которой руку не прикладывают». Он только невнятно махнул в воздухе ладонью и добродушно заулыбался:

– Лейтенант Борко. Веду дело о самоубийстве Маруева… А я о вас много слышал, Игорь Михайлович. Нам курсовой офицер рассказывал, как ваши ребята в Крыму банду разоблачили и сокровища нашли. Это надо же – сорок чемоданов!

– Ну, не сорок, а двадцать шесть… Правда, там еще два сундука было и мешки. Так что, на сорок чемоданов бы хватило… А как же вас звать – величать, лейтенант Борко?

– Вадим. Вадим Борисович… Я понимаю, вы свое следствие будете вести? Но тут очень мало шансов. Чистое самоубийство. Я сам все версии отрабатывал: убийство, доведение до самоубийства, случайный «передоз».

– Что?!

– Передоз. Передозировка наркотика. Так сейчас все говорят. Жаргон. Сленг.

– Понятно, Вадим. Отстал я от жизни… Так что, считаешь – убийством здесь и не пахнет? Или есть какие-то зацепки.

– Практически – нет. Следы борьбы отсутствуют. Отпечатки везде только его, Маруева. Дверь на замки была закрыта, а не на внутренний засов. Готовился, не хотел, чтоб новую дверь ломали. Так?

– А ключи? Нашли ключи? На замки-то дверь могли и снаружи закрыть.

– Нет… ключей я не видел, – лейтенант понял, что допустил оплошность. – Мы обыск-то не проводили. Ключи лежат себе где-нибудь на полочке. Надо было у жены… у вдовы его спросить.

– Ну это потом, после похорон… А еще что-нибудь есть?

– Врач мне звонил час назад. Он у этого Маруева кроме наркотика еще и снотворное в крови нашел. И очень большое количество.

– Значит и тут – «передоз».

– Вроде того… Так я пачку от этого снотворного видел. На столике рядом с ампулами лежала. А что? Если решил самоубиваться – наглотался для верности таблеток, и за шприц… Логично?

– Логично. А стакан? Как он таблетки эти запивал? Не жевал же он их?

– Да, стакана там не было… Отнес на кухню и вернулся… Так ведь он записку оставил, Игорь Михайлович. Почти предсмертная. Правда, куцая какая-то…

Савенков взял узкую полоску бумаги. Несколько фраз. Нет ни обращения, ни подписи, ни даты:

«Все, что случилось, это не просто ошибка или беда – это, прежде всего, моя вина. И жить с ощущением этой вины невыносимо. Выбор свой я уже сделал и меня не остановить. Остался последний, решительный шаг».

… Все это Савенков узнал вчера вечером. Копия этой записки и сейчас лежала у него в кармане. Впрочем, она не очень была ему нужна – он успел выучить наизусть эти несколько строк, эти четыре предложения.

Странная записка. Почему на обрезанной трети листа? Почему не сделать три шага и не взять в столе полный лист отличной финской бумаги? Не экономил же, в конце концов? Тем более он, Маруев, который, пожалуй мог бы и бумажную фабрику прикупить… Странно, но бывает: попался под руку обрезок листа – на нем и написал.

А текст? Ладно, что нет в нем обращения и подписи – писал для всех. Не официальный же документ, не завещание… Но и не обязательно предсмертная записка. Мог ли этот Маруев написать такой текст в другой ситуации? Очень даже мог. Решил, скажем, с женой развестись. Пишет ей письмо: «Так и так, дорога. Встреча наша была ошибкой, моей бедой, моей виной. Жить с этим невыносимо. Я все решил. Осталось последнее – пойти и расторгнуть…» Подходит! Каждое слово, каждая буква. И понятно, почему лист обрезан. Далее могла следовать: «А после развода ты получишь старую ондатровую шубку и все украшения из янтаря. А еще кухонную посуду, к которой ты не притрагивалась. И все!» Чем, однако, не повод для убийства.

Красивая версия! А если это письмо компаньону, с которым они долго и упорно пробивали кредит на строительство, допустим, больницы или детского сада, а потом аккуратно его прокрутили и промотали. Опять все подходит: ошибка, беда, вина, невозможно жить, остался последний шаг – идти в милицию и сдаваться. Компаньон приходит, уговаривает, уламывает Маруева, пытается усыпить внезапно проснувшуюся в нем совесть, а затем усыпляет его самого и вкатывает пять доз героина. Во, сюжет! Да, Савенков, тебе бы писателем быть. Сочинение версий всегда было твоим коньком.

… Тем временем могильщики завершили сооружение огромного шалаша из венков и, получив щедрую сумму «на помин души», гордо направились к очередному объекту своей нескончаемой работы.

Дождь кончился почти одновременно с завершением церемонии и многие уже осторожно потянулись к выходу. Их остановил неожиданно звонкий властный женский голос. Савенков впервые услышал жену Маруева – Валентину:

– Господа! Не расходитесь… Я понимаю, что не все смогут посетить сегодня наш дом. Я прошу помянуть Владимира Антоновича прямо здесь. Все готово, – она решительно махнула рукой в противоположную сторону, где за кустами, на свободной пока еще площадке расторопные молодые люди незаметно для всех установили пять легких складных столиков и быстро выставляли на них бутылки, пластиковые стаканчики, коробки с закуской. Во главе стола стоял Павленко и, раздавая короткие команды и активно жестикулируя, дирижировал всем процессом.

В этот момент кто-то подскочил к Савенкову и, схватив его за плечи, развернул к себе. Они несколько секунд стояли, вглядываясь друг в друга.

Савенков всегда считал, что у него плохая память на лица. То есть, лица он запоминал, но не всегда мог сообразить, кому они принадлежат. Но эту физиономию он узнал сразу. Она мало изменилась за двадцать пять лет. Правда, наметились залысины, но уменьшение волос в этом месте компенсировалось появлением пышных усов. Но основным было не это – прежним осталось круглое, как блин, лицо с явными азиатскими скулами, меленькие хитрющие карие глаза, а главное – брови, живые, постоянно двигающиеся брови.

Это, несомненно, был Карин, Юра Карин, с которым Савенков около года прожил в одной комнате в общежитии Минской школы КГБ. Он был из Гомеля или из Гродно. Последние двадцать пять лет они почти не встречались. Только однажды случайно столкнулись и несколько минут поговорили в коридоре дома номер два на Лубянке. Карин тогда очень спешил. Он приехал в Москву всего на один день утрясать детали какой-то важной операции. Это было его первое самостоятельное дело, его первый настоящий шпион, которого он готовился брать при изъятии тайника. Все потом провалилось, но Савенков этого не знал. Зато он отлично помнил вдохновенное лицо Карина в тот день, охотничий азарт в его глазах…

– Ну, Игорь, узнал меня? Вижу, что узнал. Меня все узнают. Усы отпустил – все равно узнают.

– Да, Юра, меня трудней узнать. Потолстел и полысел…

– Все нормально, Савенков. Я тоже не очень оброс за эти годы… Пойдем к столам, пока там не все еще выпили… Или ты на поминки поедешь?

– Нет, не собирался.

– И правильно, Игорь. Я все разведал. Они там очень узкий круг собирают. Как говорится – родные и близкие. А ты его хорошо знал?

– Да, встречались, – Савенков по привычке ответил уклончиво – это всегда у него хорошо получалось, – Давай помянем, а потом – за встречу. Не самое, правда, удачное место для такого тоста.

Вокруг столов собралось очень много молодежи. Похоже, это были рядовые сотрудники Маруевской фирмы. С каждой минутой приглушенный в соответствии с обстановкой шепот становился все более оживленным и заинтересованным. Всех их интересовала перспектива. Маруев был, конечно, неплохой начальник. Нормальный был мужик. Хозяин. А как начнет мести новая метла? И не развалится ли фирма? Не разгонят ли всех?

Топтать мокрую траву не очень хотелось. Карин без особой суеты умыкнул со столов самое необходимое и, сохраняя солидность, начал увлекать Савенкова к дальней боковой дорожке. Здесь было тоже влажно, но все же это была земная твердь, а не грязно-зеленое месиво.

– Я полагаю, Савенков, мы не будем подходить к новоиспеченной вдове. Лично я ее знать не знал. Слышал кое-что, но все не в ее пользу… Красиво я излагаю, дипломатично? Пусть она живет как хочет. Такого мужика до ручки довела.

– А его-то ты хорошо знал?

– Володю?

– Ну да, Маруева.

– Я, брат Савенков, не просто его знал. Я его чувствовал. Душевный контакт был. Он мне часто в жилетку плакался. Он ко мне-то на фирму пришел из-за нее. Расслабиться надо было, оттянуться, стресс снять.

По пустынным боковым дорожкам они удалялись от печального места, которое сотрудники бывшей Маруевской фирмы «легкомысленно» начали превращать в пикник.

Так получилось, что Карин во всем взял на себя инициативу. Он шел чуть впереди, определяя темп и направление. Он же как держатель бутылки определял места остановок для очередного тоста.

– Теперь давай, Савенков, за успехи в нашем бизнесе.

– Давай… Я только не понял, чем ты занимаешься? Как это у тебя богатенькие расслабляются, напряженку снимают? Ты что, Карин, массажный кабинет содержишь? Или этот… тайный дом свиданий?