Эсхатология - Александр Ясинский

Девушка задохнулась от обуревавшего ее волнения. Сандр обратил внимание, что щеки ее стали розовыми, и капля пота застыла на виске, тонкие пальцы, сжимавшие простую рукоятку небольшого, игрушечного на вид меча побелели. Однако внутреннее волнение придало ее облику приземленный, более привлекательный вид, лишило ореола таинственности, сделало доступной, и Сандр почувствовал, как в груди его зарождается тяга, опускающаяся тугим шаром к низу живота, заставляющая пьяно кружиться голову.

Он встал и последовал за стремительно развернувшейся и покинувшей под возмущенное перешептывание собрание очаровательной незнакомкой.

Он догнал ее и ухватил за локоть. Та обернулась резко, отдернув совсем не слабую – да и откуда было взяться безволию в этом не по девичьи гибком и сильном, как теперь Сандр явственно видел, теле молодой хищницы, – руку.

– Прости, я не хотел пугать тебя, мне следовало бы понять, что жизнь и так не была приветлива с тобой, – только и мог промямлить сбитый с толку Сандр, а потом и вовсе не в тему добавил. – А сова, должно быть, является твоим охранительным талисманом?

Девушка не обиделась, лишь презрительно фыркнула, продемонстрировав ошеломленному Сандру острые резцы.

– Дурашка! Это же герб, символ. Сова – мудрая стремительная птица, легендарная хозяйка темной стороны неба. Невидимая и неотвратимая. В бытности наемные убийцы, мой клан теперь поставляет самых лучших телохранителей по обе стороны Уралагских гор. Впрочем, на сегодня хватит историй.

Она сделала попытку продолжить путь среди раскиданных вещей, спящих и возящихся там и тут людей в глубь лагеря, но Сандр вновь удержал ее.

Она обернулась на этот раз уже рассержено, выхватывая – нет, не меч. То, что Сандр издалека принял за символическую игрушку для отпугивания воров, на самом деле оказалось внушающим уважение длинным и вострым кинжалом. И, по всей видимости, незнакомка прекрасно владела им, и, не раздумывая, готова была пустить в дело. Сандр поспешно поднял руки, делая шаг назад.

– Но погоди! Задержись, останься у моего огня сегодня ночью. Я понимаю, что столь уверенной в себе воительнице нечего бояться, нет, я приглашаю разделить гостеприимство, а не навязываю защиту.

Девушка вопросительно приподняла бровь.

– Ты интересная, красивая…. Очень красивая, и мне была бы приятна твоя компания.

Она вдруг весело рассмеялась. Словно радуга проступила сквозь тонкие струи слепого дождя, подумалось Сандру.

– Ах, вон оно что! Что ж, я учту. Спасибо за приглашение.

– К тому же я раньше не видел тебя и до сих пор не знаю твоего имени, только приблизительно догадываюсь, откуда ты родом, но ведь этого не достаточно.

– Зато я знаю твое, княжич Сандр, и этого поверь мне больше чем достаточно! Все твои мальчишеские попытки познакомиться не более чем долгая и нелепая прелюдия к предложению разделить с тобой ложе. Я постарше тебя и кое-что понимаю в жизни, кроме пустых забав, да пирушек. Вы, испорченные северные князья, все одинаковы, только вот ничего не выйдет – я не твоя вотчина, да и слишком многое поставлено на кон, и покуда старший в роду не обзаведется наследником, потеря девственности, по сути, означает брошенный прямому наследнику вызов, и смертный приговор не заставит себя долго ждать.

– Но хотя бы подай мне надежду, что мы вскоре увидимся вновь.

– Надежда – это миф, что выдумали люди на заре времен. Всему свой черед, не торопи события, и спокойной ночи, мой пылкий князь.

– И все же! – вскричал Сандр. – Ты без ножа ранишь меня!

– Увидимся, еще не раз увидимся, – донеслось от удаляющегося силуэта.

– Морошка, ядовитая немножко, от боли в правом боку, одолей-куст, от сглаза, зависти и заразы, толченые когти трупоеда, эх, хороши для старого непоседы! – бормотал Констант, сидя на корточках копаясь во внутренностях своего раскладного походного ящичка. – Так, а что здесь? Немного топленного моржового жира на дне свинцовой бутыли, чтобы девки старика Константа любили, – он взболтнул содержимое, приложил к уху и уже вполне серьезно прибавил. – Думаю, этого должно хватить, чтобы дотянуть до дому в добром здравии мне и молодому господину.

Этих млекопитающих добывали так далеко, что Сандр, путешествуя, наблюдал их, а точнее его, лишь однажды, да и то среди диковинок бродячего цирка. Волшебный фонарь являл притихшим в темноте зрителям различные образы, далекие и причудливые, бывшие былью и выдумкой. Вот, тяжело опираясь на кривые толстые лапы на лед выбирается морж, он беззвучно разевает пасть, ворочая безглазой заплывшей жировыми складками головой. Отважные охотники – лилипуты по сравнению с этой живой горой сала, своим видом внушающей удивление, но никак не уважение, подскакивают, размахивая гарпунами, клыки зверя стремительно обрушиваются вниз и… а дальше, цилиндр завершал оборот, и все начиналось с начала под разочарованные выдохи обманутой в своих надеждах публики. Как бы то ни было, не смотря на все трудности, сопряженные с добычей, снадобье, получаемое из неспешных великанов-одиночек, большую часть своей жизни скрывающихся под водой, было бесценно. Оно, как ничто более в свете, насыщало организм, обладало ранозаживляющим действием, помогало противостоять недугам порченых земель и непогоде. Согревало в дороге бесстрашных искателей приключений и партии промысловиков, что бродили до самого ледового побережья в поисках бивня мамонта и китового уса. По меткому изречению мудреца, не будь ледяных моржей, люди не отважились бы высунуть носа за ограды своих укрепленных форпостов.

Заложив большие пальцы за ремень, Сандр подчеркнуто невозмутимо наблюдал за его возней, почувствовав присутствие, Констант поднял глаза.

– А, молодой господин вернулся, – он ухмыльнулся беззубым ртом, в седой бороде застряли крошки.

– Я повстречал ее, – безапелляционно заявил Сандр.

– Кого? – не понял старик.

– Ее. Девушку своей мечты, возможно, даму сердца.

– И где она? – Констант недоуменно покрутил башкой, затем его лицо приобрело лукавое выражение. – О, сдается мне, что гостей нам сегодня вечером ждать таки не придется. Мечта оказалась чересчур прыткой для привыкшего к легким победам княжича?

Сандр побагровел. Весь его романтичный, возвышенный настрой как рукой сняло.

– Что ж, заварить тебе успокаивающих трав на ночь, мой мальчик?

– Завари себе…клизму! – в сердцах бросил рассерженный княжич.

В беспокойном сне Сандр вновь перенесся к воспоминаниям раннего детства – то был обжигающий жар и липкая кровь, чьи-то полные ужаса крики, щемящее чувство утраты, безжалостно разорванных объятий и сменившая все глухая обида, злоба, выкристаллизовавшаяся в ненависть, которая, затаившись, с годами лишь взрослела и набирала силу наравне с его телом, негасимо тлела глубоко в зарубцевавшемся сердце. Эта дикая ненависть, ненависть яростная и бешенная, сменявшаяся приступами беспамятства, порой вырывалась из своего мрачного логова, пугая сверстников и воспитателей. К счастью такое случалось редко.

Весь в противном холодном поту он проснулся и долго смотрел, как луна светит украденным за день светом.

Бездетный потомок череды кровосмесительных браков, одряхлевший раньше положенного князь Сандр, призрел несчастного сиротку, назвав приемным сыном, отдал на попечение мудрого Константа, у которого и сам когда-то ходил в воспитанниках, и в течение всей недолгой жизни проявлял теплые отцовские, а порой и весьма сомнительные чувства. Как бы там не было, сейчас он был при смерти, возможно уже стоял у кованых врат ведущих в обитель подземных богов, гонец донес тревожную весть, когда они гостили у князя Медвежьего Дола. К слову сказать, Сандр был по горло сыт дикими забавами тамошних вельмож, руки и торс его до сих пор носили глубокие отметины и постоянно нагнаивающие порезы – памятные знаки низменных, чуждых всякой утонченности забав, от которых нельзя было отказаться, – а потому, с нескрываемым облегчением наши послы, тут же, без промедления, собрались и с попутным караваном отбыли на родину в благословенный Древоград, где Сандру надлежало унаследовать имя и титул старого правителя, если конечно все пойдет как надо. Сандр без особой трагедии воспринимал скорую кончину приемного родителя. Конечно, он был, безусловно, благодарен престарелому князю за то, что взял на воспитание, дал образование, не позволил просто сдохнуть в какой-нибудь помойной яме, но, тем не менее, за все года проведенные вместе он так и не научился понимать и любить замкнутого, скрытного отца.

Поворочавшись, он вновь уснул в сиянии звезд, которые были давно мертвы, но люди не ведали этого, а посему не оплакивали, а ночь съедала сама себя, и все было удивительно спокойно и мирно, и наступил рассвет.

Скорбные поля погребений остались позади. Теперь они вступали в населенные людьми и зверьем края, а вскоре показалась и наметившаяся дорога. Как верный признак того, что они на правильном пути из предрассветной мороси начали возникать столбы и колоны, где в былые времена огни указывали путь странникам. И до самых пригород ничего не случилось, только какой-то оборванец, из множества тех, что обычно плетутся за караваном ища поживы, пал замертво от голода, произошло сие ровно в полдень, когда солнце, наконец, проглянуло через дождливую завесу. Но этот малозначительный инцидент не привлек достойного внимания.