Клер - Жак Шардон

Я отсрочил отъезд, дабы участвовать в ликвидации конторы Круза, с которой был связан долгие годы. Как часто смерть настигает человека среди полнейшего беспорядка. Будущее отступается от него, приходит час платить по счетам. Деньги, которые Круз намеревался оставить дочери, существовали, пока он был жив, и вложены были в дела, реализация которых требовала времени. Теперь, когда лопнули все связующие нити, рухнуло и предполагаемое богатство.

* * *

Я привез во Францию сведения относительно обломков состояния Круза. Поручение старика, на которое я прежде смотрел, как на детскую забаву, сделалось насущной необходимостью. По счастью, мне все-таки запомнилось кое-что из его наставлений, которые я слушал вполуха, и по прибытии в Париж я тотчас разыскал Гимберто.

При совершенно лысом черепе у него было круглое молодое лицо, черты поражали жесткостью, черные глаза яростно поблескивали. Обладатель этой свирепой физиономии встречал вас, однако, развеселой улыбкой. Трудно сказать, что именно — желчь или добродушие — было подлинным в его облике. Он рассеянно выслушал мои объяснения, поблагодарил за хлопоты, пригласил заходить.

В зеленом кабинете Гимберто я основательно продрог; сквозь зарешеченные окна на меня сочувственно смотрели два дерева да июньское солнце. Вставая, я достал из кармана шарф; Гимберто проводил меня через мрачную приемную, не глядя на посетителей, обреченно ожидавших перед черным камином, от которого веяло холодом. У двери он снова с чувством пожал мне руку.

На улице я почувствовал себя лишним. Праздному человеку не осталось места в мире, где всякий занят обустройством своей жизни. Нынешний мой приезд во Францию мало походил на предыдущие. Любопытство во мне угасло, а вместе с ним и былое пристрастие к устрицам и концертам. О своем возвращении я не известил даже Фернана, единственного моего друга.

На Борнео француз сталкивается со множеством неудобств, однако каждый прожитый день там исполнен смысла. В Париже я увидел утомленных людей, с маниакальным и достойным сожаления упорством занятых перемещением капиталов. Несмотря на очевидный достаток, их материальное положение удручало меня более всего: я чувствовал, что здешнее общество ошиблось в расчетах. Мне казалось, я присутствую при агонии человечества. Возможно, впрочем, мы еще не вышли из первозданного хаоса.

Горькое чувство рассеялось в одно прекрасное утро, когда, проснувшись спозаранок, я, стоя у раскрытого окна, растерся волосяной перчаткой. Иные физические упражнения благотворно действуют на душу, поскольку она пускает корни повсюду. Гостиничная атмосфера угнетала меня, и я занялся поисками более покойного жилья.

* * *

Я отдал на хранение Гимберто некоторую сумму денег, а он указал мне агентство, через которое я подыскал себе однокомнатную квартирку. Широкое окно выходило во двор, и здешний мир не проникал в мое жилище, где точно реликвия под стеклом, сохранялась тишина былых времен. Горничной мне найти не удалось, и когда Фернан пришел меня навестить, я сам открыл ему дверь. «Хорош плантатор, — пробурчал он при встрече, — устроился, как бедный студент».

Вот уж не подозревал. Выбирая эту комнату, я вовсе не стремился к самоограничению, не уподоблялся скупцу, лишь мысленно наслаждающемуся приобретенным сокровищем, мной не руководила педантичность нувориша, опасающегося скоро растратить нечаянно нажитое состояние. Там, в краю джунглей, капиталы берегут для Европы либо вкладывают в землю; богатство и бедность там преходящи и никак не сказываются на образе жизни. Я был богат, но сам о том не задумывался и, хотя я для того и покинул Францию, чтобы сколотить состояние, я обосновался по возвращении точно так, как сделал бы это до отъезда; я снова, как в молодости, был одинок и, в общем-то, ощущал себя все тем же человеком.

Впрочем, поступок мой объяснялся в значительной степени соображениями, которые сегодня я понимаю отчетливей. Я возвратился во Францию для того чтобы наслаждаться жизнью. Оставшиеся мне годы я желал провести в свое удовольствие. Цель жизни — наслаждение. Это недостижимый идеал, но, по возможности, следует о нем помнить. Я инстинктивно избегал роскоши как злейшей обузы.

Все, что можно получить за деньги, обременительно и по большей части скучно. Деньги вынуждают вас жить, как все, толкают на проторенные дорожки и исхоженные места, в круг людей, которых вы не выбираете. Мне больше по душе тропинки, которые прокладываю я сам, бесполезные связи, обойденные славой места и предметы, словом, все, что представляет ценность лишь для меня одного.

Тем не менее я приобрел автомобиль. Я не собирался задерживаться в Париже, а предполагал обосноваться в родном краю, в Шаранте. Но до того я намеревался исколесить Францию и удостовериться, что не ошибся в выборе места рождения.

* * *

Испытывать автомобиль я поехал в Фонтенбло. Дорога, тянувшаяся среди низкорослых, едва ли превышавших по высоте спелые хлеба кустарников, с каждой минутой приближала меня к Шармону. Впрочем, я не собирался ничего предпринимать, а рассчитывал лишь бросить взгляд на дом, о котором был столько наслышан. Перед самой церковью дорогу мне перегородила повозка, и тут только я спохватился, что уже проскочил усадьбу Клер. Оставив машину под присмотром ватаги ребятишек, я пошел назад пешком.

Вскоре я увидел стену, аллею и две увитых плющом колонны, знакомые мне по рисунку Круза. Ворота были открыты, и перед ними высыпана гора песка. Клер в белом платье и широкой соломенной шляпе разговаривала с рабочими.

Как тут было не воспользоваться столь благоприятными для знакомства обстоятельствами. Отрекомендовавшись посланником Гимберто, я сказал Клер, что мне необходимо поговорить с нею о делах.

Пишущим движет вдохновение. Текст выходит из-под его пера непроизвольно. Самые простые, но точные и естественные слова даруются небом в минуты озарения, после долгих молитв и бесплодных потуг. В жизни всякое слово — импровизация, всякий поступок — оплошность или нечаянная удача. Все в руках божьих. Рок — муза этого мира.

В тот день Клер приняла меня только потому, что я был в ударе. Я говорил быстро и, как видно, сумел ее обворожить, между тем самого меня коробила неразличимая для постороннего смесь правды и вымысла в моих словах. Мне хотелось поскорее выбраться на менее зыбкую почву и потому, следуя за Клер по аллее к дому, я открыл ей, что в нотариальном деле — новичок и только недавно возвратился с Борнео, где провел двадцать лет. Она спросила, не бывал ли я в Сингапуре. Пришлось снова что-то сочинять.

Клер получила насколько писем от Гимберто, настойчиво приглашавшего ее приехать. Потупившись, она призналась, что после давней болезни совсем не выходит из дому и никак не соберется с духом для поездки в Париж. Она не подозревала, насколько мне понятно ее смущение после всего, что я узнал от Круза и Гимберто. Я же почувствовал себя неловко, будто невольно подслушал чужую тайну, и, устыдившись, отвернулся, делая вид, что любуюсь кедром. Затем я предложил ей посредничество для выполнения всех ее поручений в Париже. Она согласилась с радостью и тотчас заговорила о своей матери. Помощь и деньги, как я догадался, пришлись весьма кстати. Клер сказала, что все хозяйство ведет Матильда, и пригласила меня к чаю. В дом я уже входил на правах старого знакомого.

Я позабыл, о чем мы говорили в тот день, но отчетливо помню, как я смотрел на Клер. Я не сводил глаз с ее лица.

Я глядел на нее, погрузившись в глубокую думу, как если бы пытался разрешить мучительный вопрос или, поставленный в тупик неожиданным происшествием, лихорадочно искал выхода.

Клер открылась мне сразу такой, какой с тех пор я видел ее всегда. Я с первого взгляда постиг ее характер и ее душу. Пока мы шли по парку, у меня еще оставались сомнения, словно бы часть ее существа была скрыта от меня. Но когда она сняла шляпу, открыв между чуть растрепавшимися прядками волос и темными бровями целую полоску лба, озарявшую лицо, я осознал, что она нравится мне вся целиком.

Только в зрелом возрасте начинаешь понимать, что, собственно, тебе по душе. Усталость и выпавшие на твою долю испытания обостряют чувства. Ты уподобляешься пресыщенному знатоку, которому все опостылело, а уж если он что-то и выделяет, то наслаждается этим осознанней и глубже, нежели всякий другой. Ко времени встречи с Клер я уже достаточно познал себя, жизненный опыт и выработавшееся с годами чутье безошибочно подсказали мне, что эта женщина в моем вкусе.

* * *

Я стал бывать в Шармоне чуть ли не ежедневно, и очень скоро сделался там своим человеком. Выдуманная мною роль позволила мне уберечь Клер от каких-либо материальных забот, а затем в наши отношения вмешалась любовь.

Полагая, что скоропалительно зародившееся чувство должно было вызвать у меня недоумение, Клер объяснила мне позднее, от чего мы сблизились так быстро. Я же тогда нисколько не удивился. Любить и быть любимым — что может быть естественней? Все просто, пока не начинаешь доискиваться причин.