Клер - Жак Шардон

Проще всего было бы свести наши отношения к одной чувственности, и впрямь занимавшей в них значительное место. И все же такое одностороннее определение неверно. Вполне возможно, что Лорна являла собор полную противоположность тому, что я воображал о ней, глядя со стороны. Даже и теперь, умудренный жизненным опытом, я не понимаю ее до конца, несмотря на ее дерзкий и открытый характер.

* * *

Когда до осуществления долгожданного и волнующего события остаются считанные минуты, вы расслабляетесь, душевное напряжение падает, яд нетерпения и страха изгоняется из крови; дальнейшее уже не зависит от вас.

В таком вот умиротворенном расположении духа я направлялся к гостинице, где Лорна назначила мне свидание. Времени у меня было вдоволь, и потому я заглянул в книжную лавку спросить пособие по содержанию аквариумов. Оказалось, что такого не существует, по-видимому, из-за недостатка читателей. Вскоре людей любознательных, коих немного, вовсе перестанут принимать во внимание и будут издавать лишь книги, написанные для всех. Разговорившись с книготорговцем, я заодно поинтересовался у него, как пройти на Алжирскую улицу к отелю «Глостер». Не изучив в свое время плана Парижа, я, сколько ни гуляю по городу, так и не научился в нем ориентироваться. Эта странная особенность проистекает от лени, немало осложняющей мою жизнь. Все свое радение я израсходовал на обустройство плантации, а в остальном достаточно небрежен. Одну добродетель не растянешь до бесконечности.

Продолжая свой путь размеренным прогулочным шагом, что само по себе дается в наши дни нелегко, я размышлял об аквариуме, доставляющем мне много хлопот. С той минуты как я узнал о приезде Лорны, я был целиком поглощен мыслью о нашей встрече, а теперь вдруг вовсе перестал о ней думать.

Отель «Глостер» обращен к Алжирской улице белоснежным современным фасадом. Но это всего лишь тонкая скорлупка. Уже с порога вы погружаетесь в традиционную атмосферу старинного французского дома с мягкой мебелью, коврами и узкими сумеречными коридорами. Однако запах светлого табака, элегантный багаж возле привратника, лица и костюмы постояльцев, их неторопливая поступь явно не французские.

Лорна просила меня подняться на второй этаж и ожидать ее в два часа в холле возле лестницы. Что за поразительная тишина, тонкие муслиновые занавески словно бы поглощают весь городской шум. Вероятно, я просто оглушен внезапно накатившим волнением, внутренним гулом. Эта тишина мучительна, полна тревожного ожидания; над пустыми креслами нависла катастрофа: сейчас она войдет, и тайна развеется.

Я подхожу к окну в надежде, что посторонний звук избавит меня от гнетущего безмолвия, и вдруг замечаю, что меня выслеживает маленький гномик: на диване лежит коричневая фетровая дамская шляпа, рядом с ней сумка и перчатки. Я догадываюсь, что вещи эти принадлежат Лорне, она дает мне понять, что скоро придет. Что ж, я принимаю приглашение и усаживаюсь лицом к шляпе. Проверяю время по своим часам, затем по настенным. Через пять минут появится она сама, надобно подготовиться.

Появится, разумеется, не юная девица. Ей, должно быть, лет сорок семь. Пытаюсь представить себе сорокасемилетнюю женщину, вспоминаю тех, кого знаю в этом возрасте. Но женские лица настолько индивидуальны, что мне не удается вычленить какую-либо общую черту, приложимую к Лорне. Да и трудно мне восстановить их в памяти, память отталкивает их.

Оставаясь в этом кресле, я замечу Лорну издалека. Лучше сесть возле самой двери и оказаться перед Лорной, едва она переступит порог. Кладу свою шляпу рядом с коричневой дамской и сажусь на стул в противоположном конце холла. Отсюда я вижу всех, кто спускается или поднимается по лестнице. Пустынно только в этом холле, отель на самом деле густо заселен. Я вздрагиваю всякий раз, как останавливается лифт или кто-нибудь выходит в коридор. Увидев старуху, я думаю: «Какое ужас!», при появлении девушки сердце мое радостно трепещет. Я равно допускаю и ту, и другую возможность: человек непредсказуем, и все же при виде стройной юной фигурки, я вздрагиваю.

Пока я разглядываю спускающуюся в лифте даму в черном с очень прямой спиной и лицом брезгливым и мечтательным, Лорна оказывается рядом. Я протягиваю к ней руки и замираю, ослепленный, потому что вижу перед собой и внезапно узнаю давно забытое лицо, улыбку и яркий блеск голубых глаз, словно бы помолодевших от серебристого отсвета волос. Она направляется к дивану, я иду за нею, с удивлением глядя на незнакомую солидную и величественную даму.

— Это ваша шляпа?

— Вы догадались? Я заняла место. Но в послеобеденное время холл обычно пустует.

Я чувствую на себе ее пристальный взгляд. Она молчит, изучает меня с некоторой даже суровостью.

Когда я увидел Лорну, передо мной осветился на мгновение совершенно отчетливый образ прежней девушки. Вспыхнул и погас. Девушка была несомненно этой самой женщиной, но не такой определенной, более затушеванной, слепленной из иного мягкого и легкого вещества. Годы наделили ее блестящими умными глазами, под испытующим взглядом которых я робею, пышными формами, трогательными морщинками в уголках глаз, горделивым, неприступным видом. Жизнь, возможно, даже украсила ее… Выглядит она удивительно юно, то ли тип лица у нее такой, то ли ее молодит белизна красивых седых волос; улыбка всякий раз высвечивает в ее чертах мгновенно рассеивающийся призрак двадцатилетней девушки, ошеломивший меня в первую минуту.

— Только не вспоминайте, пожалуйста, ту девушку, мне кажется, я скорее похожа на ее бабушку! — говорит она, смеясь, и добавляет: — Я прожила хорошую жизнь. Превосходную. Я счастлива. Это я и хотела вам сказать, затем и приехала.

— Вы не вышли замуж?

— Нет.

— Вы… любили?

— Я любила только вас.

Я отвожу глаза, словно бы не слыша ее. Эти слова она произносит спокойным, чуть ли не безразличным голосом, будто сообщает постороннему некий факт, не имеющий к нему никакого касательства.

Я напоминаю ей о встрече у госпожи Дево, уроках Куртуа, вспоминаю какое-то ее платье, как сейчас вижу его на балконе, где мы частенько укрывались после обеда, потихоньку притворив за собой дверь. Она все это помнит. Она приводит детали, слова, эпизоды, не сохранившиеся в моей памяти; иногда мне удается вставить подробность, которую она забыла, — так совместными усилиями мы воссоздаем то далекое время. От какой-то забавной мысли глаза ее вспыхнули, засмеялись, и прежняя девушка снова возникла передо мной. Я беру ее за руку:

— Вы очаровательны.

Пальцы ее холодны и неподвижны, их не согревает заразительное сияние глаз и ласковое тепло, с которым она говорит о нашей весне.

— Я вас тогда очень любил, — продолжаю я, оправдывая свой порыв.

— Нет, вы меня не любили. Уж во всяком случае не задумывались над этим и не говорили мне. Помните, как весело мы простились. «Ничего не жалейте!» — крикнула я вам. Я хотела сказать: «Ни о чем не жалейте!» Теперь я знаю французский намного лучше.

Возможно, она права, но если я и не любил ее тогда, то теперь прекрасно понимаю, почему она мне нравилась.

— Я женился спустя насколько лет после вашего отъезда, а надо было мне жениться на вас.

— Нет, Жан!.. Я бы не согласилась. У меня очень покладистый характер… Я была бедна, была богата… жила в разных странах, приноравливалась ко всему… Но при этом всегда оставалась нетерпимой к врагам. Выйдя за вас, я получила бы в вас врага. — Она встает и произносит, с трудом переводя дыхание: — А теперь ступайте! Приходите завтра.

— Как, уже все?

— До завтра. Мы много говорили сегодня… Мне нужно все обдумать… И потом, я привыкла к одиночеству… Разговоры меня утомляют… Дайте мне побыть одной… — и в ответ на мой недоверчивый взгляд она добавляет: — К тому же у меня назначена встреча. Я хочу посмотреть Париж. Вечером я иду в Театр-Франсе.

Я чувствую, что последние и вроде бы наиболее убедительные доводы неискренни. Чистосердечным было как раз первое ее движение, которому я поначалу не поверил. Прощаюсь до завтра.

Выхожу на улицу и бреду наугад. Клер знает, что сегодня я не приеду, мне хочется остаться одному. Но как провести вечер? Я долго плетусь в толпе, потом усаживаюсь на террасе кафе. Поужинаю в ресторане. Я так и не обзавелся в этой жизни адресами увеселительных мест. Впрочем, в настоящее время мне некогда было бы ими и воспользоваться. Неожиданно для себя я обнаруживаю, что мой свободный, подчиненный лишь прихоти досуг, рассчитан до предела. В нем не осталось места неожиданности, и сегодня я по чистой случайности обрел независимость молодого человека. После ужина пойду в театр. Я пью хмельной напиток воспоминаний. За соседним столиком устраивается сомнительного вида тип в тонком шерстяном костюме. Мой завороженный взгляд он явно истолковывает неправильно. Некоторые полагают, что различия между пороком и добродетелью несущественны, и все — суть невинность. Что ж, я не имею предубеждений против порока как такового, но не люблю порочных людей. Они отталкивающи. Кабы не страх оказаться в дурной компании, я бы, наверное, низко пал. Вечером пойду в театр. В последний раз, когда я был в театре, игра актеров шокировала меня до такой степени, что я не высидел и трех минут. А ведь их можно понять. Как найти верный тон, если надо кричать на весь зал? Уходить не следовало. Останься я дольше, они бы меня убедили. Первое соприкосновение со всяким искусством вызывает шок.