Оборотень - Etcetera

И через толпу толкаться не пришлось, они сами расступались, да еще и все погладить норовили или чего съестное мне пихнуть. Если б всяких придурков таскать на спине не приходилось, пожалуй, в конском обличье торчала бы почаще.

Ярмарки я тоже люблю, не только потому что здесь зарабатываю. Шумно, крикливо, все радостные, сласти какие-то покупают, если что, и мне дают. Особенно маленькие детишки. А если торговец отвернется, то и с лотков стащить что-нибудь можно. Кто на лошадь подумает? А если и подумает, то скорее хозяину достанется. Талс пару раз сам от меня за такие шуточки уйти хотел, но обычно мы миримся.

Мы в других городах всегда дурим, тут работаем редко. Только на больших ярмарках или когда вместе с торговым обозом отсюда выезжаем, может, кто в дороге позарится, да купит. Кто ж в собственную избу сор метет. Но ярмарка в этом году шибко хорошая удалась, как не поучаствовать. Местные подозрительно косились, они Талса знают, но помалкивали. Мало ли откуда у него конь, да и городничему он вовремя в лапу сунул.

Встали мы на положенное место среди торговых рядов. Другие лошади от меня, понятное дело, шарахаются, потому что кто я, чуют. Косят налитым кровью глазом, но мне даже лучше. На фоне их я еще красивей смотрюсь. Талс орет что-то про породистых скакунов, разводимых каким-то там таинственным лордом, у него вообще язык без костей, а я как обычно, копытом землю бью, ржу мелодично и гривой в разные стороны трясу. Она у меня белоснежная, на солнце сверкает. В основном только благородные, да рыцари меня и покупают, считают я им подхожу, и что они сами на мне вроде как мужественнее, да возвышеннее смотрятся. Каждый про рыцаря на белом коне слыхивал. Не ведают только, дубины, что я на самом деле темная лошадка.

Да куда уж меня аристократу удержать. Сидят очень даже мужественно, а как на дыбы встану, падают как мешок с… ну в общем, падают. Они ведь только на объезженных, да смирных катались. Эх, раньше говорят, аристократы самыми лучшими воинами были, а щас от них ото всех духами пасет, без разницы какого полу. Да и с пудрой перебарщивают. Я верст пятнадцать обычно от города отъезжаю, скидываю в какой-нибудь чаще, да обратно. Талс меня со шмотками у ворот встречает, и мы еще пару дней, пока первый из обманутых не появился, других дурим. Цену за меня делим напополам, и на следующую ярмарку направляемся. Зарабатывать-то нужно. Сиротинушка я.

Первый настоящий покупатель объявился только к закату. До этого все подходили, гладили, но как цену узнавали, сразу быстренько испарялись. Я уж Талсу пыталась намекнуть, хоть на что соглашайся, а то зря время только потеряем. Но он головой мотал. Подозрительно будет, если такую лошадку дешево отдают. Значит, что-то с ней не так, и уж точно меня не купят.

Мужчина в потрепанной куртке почти час ходил вдоль рядов, смотрел на других лошадей, но к нам не приближался. Коняжка ему точно была нужна, слишком уж он настырно зверюг изучал, и поэтому чудно, что мы были последними, к кому он подошел. К нам с Талсом обычно все сразу направлялись.

— Странный прикус у нее какой-то, — вскользь заметил он, едва касаясь скользнув по моей гриве. Рука у него была в перчатке с железными наклепками и шибко мне не понравилась. Воины такие перчатки носят, даже не воины, а не шибко разборчивые в средствах наемники, чтобы врезать по морде сподручнее было. С такими я даже в человеческом обличье не связывалась, фиг знаешь чего ждать. И как понял-то? Зубы вроде пощупать не норовил, в пасть не заглядывал, этого я терпеть не могу. Талс так всех и предупреждает, издали смотрите, а то цапнет. А так вообще добрая она.

— Вы что не слыхивали, господин? Я весь день сегодня ору, что новая порода. Шибко красивая. Ну а прикус, подумаешь… зубы ровные, белые и не целоваться же вам с ней. А ездить.

— Что-то я не слышал о такой породе. — С сомнением нахмурился тот. Ну и шел бы, коль глухой, было явно написано на лбу моего напарника.

— Новая, господин. Новая. Сами ж видите, второй такой лошадки больше нет. А коль посмотрели, так и проваливайте. Денег у вас все равно таких нет.

Талс нахмурился. Он впустую ненавидит языком молоть, а этот ему сразу из-за потрепанности не глянулся. Явно не рыцарь, доспехов нет, куртка кожаная с заклепками, не первой свежести, рубаха под ней холщовая, крестьянская. На веревке оберег деревянный болтается. Рожа умеренно зверская. Наемник, как наемник.

— А может и есть. — прищурился тот. — В какую цену продаешь?

— Пятьдесят золотых. — ляпнул Талс, чтобы отвязаться. Мы вообще-то на тридцать договаривались. Пятьдесят — цена совсем несусветная. Не всякий аристократ себе позволит.

От такой стоимости у любого бы сердечный припадок случился. Но этот в судорогах биться не собирался, только взглянул на меня повнимательней. И появились у меня разумные мысли, что пора сваливать. Не могут у обычного наемника такие деньжищи водится.

— Сорок пять золотых, если вместе с лошадью и эту узду с седлом отдашь. Хорошие вещички, и мне неважно, у кого спер. Я тороплюсь. Сделку совершим прямо сейчас.

Я заржала и замотала башкой, делая вид, что от слепня отмахиваюсь. Хотя в такой холод уже не только слепни, но и комары передохли. Талс смотрел расширившимися глазами на этого типа и явно не собирался меня понимать. Копытом его что ли двинуть? Не нравится мне он. А если скинуть не сумею?

— П-прямо с-сейчас, господин? — от счастья напарничек заикаться начал. — А деньги вначале покажьте!

Тот с готовностью снял заплечный мешок, вытащил кошель, раскрыл его. Я тоже морду сунула. Первый раз вижу, чтобы столько денег с собой таскали, но вроде монеты настоящие, и валяется их там немеряно. Вот бы еще и кошель спереть, размечталась я. Но все равно, пожалуй, дело того не стоит. Сделала вид, что случайно толкнула Талса. Фыркнула прямо в ухо, замотала башкой, ну пойми ж ты.

— Хорошо. Продаю! Давайте деньги, господин! Эх, жалко, расставаться мочи нет. — обнял меня за шею, одними губами прошептал. — Не дури, все хорошо будет. Это ж двойная цена.

Какой же жадный у меня напарник. Надо было к Марфе перебираться. Ну и что, что зануда, зато осторожная, и меня бы щас не продавали. Она бы у покупателя сведения даже о родственниках до десятого колена собрала, прежде чем продавать. Да и сарай у нее аккуратный, теплый. Там превращаться удобно. Я вздохнула. То есть фыркнула. Молвить слово человечьим голосом я не умею, хотя в сказках, в какую лошадь ни плюнь, все болтают. А у меня ниче, кроме ржания, и не выходит. Не на задних же лапах ходить, доказывая, что я тоже имею право решать. В смысле, можно было б, но на веселенький костерчик, где всю нечисть сжигают, чего-то не хочется.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});