За пять веков до Соломона (СИ) - Николенко Александр

И поэтому самое искреннее спасибо, что не даешь выродиться Человечеству!

Пролог

Закат над горою Синай

Едва ступня коснулась земли, как Осия понял: нога соскользнет. То ли камень немного шевельнулся, и босая подошва это уловила, то ли чутье звериное проснулось, как всегда бывало в минуты опасности. Он даже руки раскинул, пытаясь равновесие удержать, но знал уже — крепко знал — не поможет.

С негромким шелестом камень, на который оперся всем весом, сдвинулся с места и покатился вниз, зашуршав по склону. Руки отчаянно взмахнули — тщетно. Осия рухнул вслед за камнем. Тело летело целую вечность, и молодой израильтянин успел рассмотреть все вокруг: и четвертинку луны, мягко освещавшую бездонное небо, и тысячи звезд, холодно мерцавших в синей черноте, и остроконечные вершины соседних гор, что темнели высокими громадинами. Падение длилось так долго, что он даже вспомнил кота, что жил у них еще в Египте, когда Осия был совсем маленьким. Четвероногий зверек всегда ухитрялся приземляться на лапы. Осия часто играл с ним, подкидывая вверх и следя, как тот ловко переворачивается в воздухе и мягко опускается на чуть напряженные подушечки. Но Осия не рискнул вытворять ничего подобного, только отбросил посох подальше да голову прижал к груди покрепче.

Что-то обрушилось на спину страшным ударом. (Неужто твердь небесная опрокинулась? Да нет, это он на землю, наконец, упал.) Осия покатился вниз по крутому склону, выставляя в стороны руки и ноги, чтобы погасить скорость. Рядом шумели тысячи мелких камней, срываясь со своих мест и уносясь в ночную черноту.

Еще удар! Мир вокруг мгновение померк, но Осия с усилием вернул зрение и слух. Похоже, он налетел на огромный валун и ударился головой. Шишка на затылке отчаянно болела, но Осия не обращал внимания. Куда больше его занимало, что шуршание камней, катившихся вниз, обрывалось рядом, в каких-то двух локтях. Он осторожно встал на четвереньки, аккуратно упершись в валун, и медленно двинулся вперед, проверяя рукой надежность каждого камушка.

Высунувшись из-за валуна, Осия присмотрелся, и сердце вдруг гулко заухало в груди. Там не было ничего — покатый склон срывался прямо в ночную темноту. Чуть отдышавшись и успокоив сердцебиение, Осия поднял камень побольше, размахнулся. Мелькнув темным пятнышком, камень полетел в пропасть. Только на счете восемь снизу донесся слабый удар. Осия тяжело задышал, лоб покрыла испарина — молодой вождь очень живо представил, что бы случилось, не встреться на пути валун, подаривший две вещи: шишку на макушке и жизнь.

— Осия, ты в порядке? — донеслось сверху.

— Да, — он уже карабкался по склону, спеша присоединиться к спутнику…

* * *

Четвертинка луны, словно лезвие небесного хопеша, чудесным образом рассекала тучи вокруг. Те клубились в почтительном удалении, отражая рваными краями серебристое мерцание ночного светила. Месяц сиял вполсилы, лишь иногда вспыхивая радужным ореолом на облаках вокруг. По бледным отблескам было невозможно понять: растет ли он, наливается соком, или уже увядает, собираясь исчезнуть с небесной тверди, чтобы через одну ночь родиться заново. И только мудрые вершины, что миллионы лет наблюдали перемены младшего брата солнца, твердо знали: коли серп хопеша повернут вправо — значит, месяц набирается сил, а коли влево — готовится к смерти. Может, именно поэтому в Уасете, священной столице египтян, город живых располагался на правом берегу Нила, а обитель мертвых — на левом.

Осия подбросил в костер сухих верблюжьих кругляшей, принесенных с самого низу — из долины, и приготовился слушать. Ночи на Синайской горе предстояло быть долгой и холодной. А главное — эта ночь была первой. Первой — значит самой нескончаемой и таинственной.

Призрачный лунный свет мягко струился, вырисовывая в темноте покатые линии склонов и зубастые контуры вершин. Где-то далеко внизу стоял лагерем их народ, но сюда не доносились ни звуки, ни отблески со стоянки, скрытой склонами да ущельями.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Осия был стройным молодым человеком лет двадцати пяти. Доводился он сыном Навину, что из колена Ефрема в роду Иосифа. По прапрапрапрадеду звали его Ефремов. Или если почтительно кто, то Осия Ефремов. А вот отца своего Осия почти не знал — совсем малым был, когда тот в горах Мадиамских сгинул. Сам Осия вопреки незрелому возрасту занимал высокое положение у израильского народа. И, похоже, мог подняться еще выше. Недаром великий Моисей взял его на святую гору Хорив для разговора с Господом-Яхве. Где они теперь и располагались на холодную ночь.

Израильский народ со дня на день собирался покинуть насиженное место, ставшее убежищем на двадцать долгих лет после исхода из Египта. Впереди ждал нелегкий путь в страну Ханаан, которую сам Господь уготовал еврейскому люду.

Осия искоса взглянул на Моисея, глаза всего на миг встретились с взором вождя и тотчас метнулись в сторону. Морщины изрезали лицо старика, всклокоченные волосы и седая борода белели даже в кромешной тьме, но острый и цепкий взгляд выдавал ясный рассудок и быструю реакцию. Несмотря на преклонные годы, Моисей бодро взошел на вершину крутой горы. В некоторых местах — признаться стыдно — на полвека младший Осия даже напрягался, чтобы не отстать от резво шагающего старца. До тех пор, пока не оступился и не сорвался вниз…

А потом, на самом верху, Осия долго приводил в порядок сбитое дыхание, наполняя легкие жгуче-ледяным воздухом, в то время как Моисей деловито укладывал камни, возводя стену-защиту от пронизывающего ветра и обустраивая место для долгого ночлега.

Осия до сих пор чуть побаивался учителя. И это несмотря на близость к старому вождю. Как и остальные израильтяне, он наизусть знал все истории о Моисее — Великом Пророке Господа Всемогущего. Как тот младенцем чудом избежал смерти в Ниле, будучи подобран фараоновой дочерью, как позднее променял жизнь в роскоши на страдания и нищету ради спасения своего народа. Как Бог явился ему в виде пылающего тернового куста и повелел вывести род Израильский из египетского рабства. Как Моисей долго спорил с упрямым фараоном, насылая на Египет страшные казни. Как, в конце концов, прошел со своим народом по дну Чермного моря в Синайскую пустыню. Где получил на этой самой горе каменные скрижали с Декалогом — десятью божьими заповедями, что сегодня известны любому ребенку.

От понимания святости собеседника, как и от присутствия на месте, приближенном к Богу, по коже Осии бежали мурашки.

— А что, Осия, знаешь ли ты наспамять все десять заповедей святых? — прервал Моисей долгое молчание.

Понятно, что знал Осия. Но от пристального взгляда учителя в устах пересохло предательски, отчего голос вышел тонким да высоким. Пришлось даже резким кашлем прочищать непослушное горло.

— Заповедь первая — самая главная, — поспешно затараторил он. — «Я Господь — Бог твой» — основа веры израильской в Единого Бога — Сущего мира всего. Следующая заповедь напоминает о нашей греховности, как в случае с золотым тельцом, — «Не сотвори себе кумира». Лик Господа не дано людям познать, вот, и не смеем мы примитивным изображением принижать величие Господа до нашего скудоумного понимания. Третья заповедь говорит о том, что имя Божье даровано еврейскому народу, как священное откровение, и вслух может высловляться только на истовой молитве — «Не произноси имя Бога твоего всуе». Далее, каждый боголюбивый израильтянин должен «Помнить день субботний» — так как Господь наш на седьмой день после сотворения земной и небесной тверди, воды и суши, дневных и ночных светил, зверей диких, птиц пернатых и рыб морских, а также Адама и Евы — праотца и праматери наших — тоже отдыхал. И как мы чтим Адама и Еву, так должно нам «Чтить отца своего и матерь свою». Это — пятая заповедь. Далее следуют четыре нравственные заповеди — части Закона израильского. «Не убий», «Не прелюбодействуй», «Не укради» и «Не лжесвидетельствуй». А в десятой заповеди Бог запрещает даже мысли греховные: «Не желай ни дома, ни жены и ни имущества ближнего твоего».