Тень каннибала - Андрей Воронин

— За «козлов» ответишь! — воскликнул Малахов и с разбега прыгнул Тюхе на спину, обхватив его всеми четырьмя конечностями.

Тюха покачнулся, но устоял. При росте в сто восемьдесят пять сантиметров он весил девяносто три килограмма и, как правило, очень твердо стоял на земле. Иметь его в приятелях было выгодно: соображал он медленно, зато в драке равных ему не было. Пятый, у которого излишне бойкий язык частенько опережал мысли, считал это Тюхино качество очень полезным и частенько прятался за его широкую спину, не переставая при этом подчеркивать собственное превосходство.

— Ответь за «козлов», а то загрызу! — грозно рычал Малахов, делая вид, что собирается вцепиться зубами Тюхе в загривок.

— Попался, урод! — подхватил Пятый и выплюнул в сугроб сигарету. Мочи попсушников!

С этим боевым кличем он подскочил к Тюхе и изо всех сил толкнул его в плечо. Обремененный скакавшим у него на плечах Малаховым, Тюха поскользнулся, оступился и с треском завалился в торчавшие из сырого ноздреватого сугроба кусты. Придавленный его весом Малахов завопил, барахтаясь в мокром снегу и хохоча во все горло. Пятый, тоже вопя и смеясь, обеими руками сгреб здоровенную пригоршню липкого мартовского снега и швырнул этот увесистый ком в распростертого на спине Тюху. Ком попал Тюхе в грудь, разом превратив его в заснеженное чучело.

— А! — возмущенно завопил Тюха. — Вот вы как, собаки волосатые! Сейчас обоих закопаю!

Обессилевший от смеха Малахов наконец выскребся из-под тяжеленного Тюхи и попытался удрать на четвереньках. Тюха ухитрился поймать его за ногу, и Малахов снова плюхнулся в снег. Пятый швырнул в Тюху еще одну пригоршню снега, а потом подскочил к приятелю, сорвал с его головы старенькую кроличью шапку и, размахнувшись, забросил ее в кусты подальше от тропинки.

— Ну, Пятый, ну, на хрена?! — обиженно взревел Тюха. — Совсем оборзел, что ли? Кто теперь за ней полезет?

— Кто, кто, — деловито отряхивая снег с кожаной куртки, сказал Пятый. — Конь в пальто. Кому надо, тот и полезет.

— Урод, — проворчал Тюха, поднимаясь на ноги и тоже принимаясь чиститься. — Блин, все шмотки насквозь промокли. Детский сад какой-то… Мне моя старуха за шапку башку отвинтит.

— Факт, — хихикая, подтвердил Малахов. — В этой шапке еще ее дед Зимний брал. Семейная, типа, реликвия.

— Заглохни, мудак, — уже без намека на шутку сказал Тюха, очень болезненно воспринимавший критику подобного рода. Семья Пантюхиных жила небогато, и угнаться за своими более обеспеченными приятелями Тюхе было тяжело.

Малахов послушно заглох, поняв, что дело может плохо кончиться. Тюха злился медленно, но, разозлившись, долго не мог успокоиться.

Кое-как отряхнув мокрый снег со своей потертой кожанки, Тюха вздохнул и, треща кустами, полез за шапкой. Его ноги при этом почти по колено проваливались в изрядно осевшие, но все еще довольно глубокие сугробы. Малахов наклонился, поднял свою папку и рукавом стер с нее снег. Пятый снова достал сигареты, закурил сам и угостил Малахова.

— Винишка бы сейчас, — сказал он. — Слышь, Тюха, может, скинемся?

Тюха не ответил. Он даже перестал трещать кустами и хрустеть снегом. Приятели посмотрели на него с легким недоумением. Тюха стоял спиной к ним метрах в десяти от тропинки, уставившись на что-то у себя под ногами. Пятому и Малахову были видны только его туго обтянутые потертой кожанкой плечи и коротко остриженный затылок с торчащими красными ушами. Поначалу Пятый решил, что Тюха никак не может отыскать свой знаменитый головной убор, но Пантюхин стоял столбом и даже не вертел головой, озираясь по сторонам. Впечатление было такое, будто Тюха ни с того ни с сего впал в столбняк, а то и вовсе превратился в одну из тех дурацких деревянных скульптур, которые устанавливают на детских площадках в скверах и дворах.

— Эй, Тюха! — позвал Малахов. — Слышь, ты чего? Чепу свою потерял, что ли?

Пантюхин молчал, продолжая стоять совершенно неподвижно. Где-то в отдалении хрипло каркнула ворона. Пятого вдруг передернуло, словно кто-то плеснул ему за шиворот ледяной воды. Из всех троих он был самым сообразительным, и поза Тюхи с каждой секундой нравилась ему все меньше. Он уже начал понимать, что произошло что-то непредвиденное.

Тюха вдруг начал пятиться, спиной вперед возвращаясь на тропинку. Примерно на полпути он зацепился ногой за какую-то деревяшку, которая сломалась с гнилым треском. Пантюхин покачнулся и взмахнул руками, удерживая равновесие.

— Ты чего, Тюха? — повторил Малахов. На этот раз Пантюхин обернулся. Пятому показалось, что широкое лицо Тюхи сделалось непривычно вытянутым и острым, а цвет его почти не отличался от цвета ноздреватых мартовских сугробов. На этом грязно-белом фоне расширенные глаза Тюхи выглядели ненормально большими и темными.

— Блин, — выдохнул Тюха, с трудом разлепив синевато-белые губы.

Остановившись на приятелях, его глаза приобрели более или менее осмысленное выражение. Повернувшись спиной к тому, что лежало в сугробе, Тюха с треском и пыхтением устремился к тропинке, разгребая ногами рыхлый снег и отмахиваясь руками от хлещущих со всех сторон мокрых ветвей. Он торопился так, словно боялся, что его вот-вот схватят сзади за ногу точь-в-точь как он схватил Малахова пару минут назад. Он даже рот разинул от напряжения, и, глядя на его перекошенную физиономию, Пятый окончательно понял, что их сегодняшняя прогулка не задалась с самого начала.

Выбравшись на тропу, Тюха первым делом протянул к Пятому трясущуюся руку, и тот безропотно отдал ему свою сигарету. Пантюхин одной могучей затяжкой выкурил ее почти до фильтра, обжег пальцы, зашипел и бросил окурок под ноги.

— Б-блин, — повторил он, избегая смотреть в сторону кустов. Пятый заметил, что Тюха так и вернулся без шапки.

— Ты чего, братан? — пристал к нему недалекий Малахов.

Тюха перевел на него немигающий взгляд и энергично потряс головой, словно пытаясь таким образом поставить на место перепутавшиеся извилины.

— Чего, чего, — сказал он неожиданно нормальным голосом. Краски начали понемногу возвращаться на его лицо. — Жмурик там, вот чего. Подснежник, елы-палы…

— Обалдел, что ли? — по инерции спросил Малахов.

Но Пятый уже понял, что шутки кончились.

— Какой жмурик? — спросил он, хватая Тюху за рукав кожанки. — Где?

— Б-баба, — с трудом выговорил Тюха. Его снова начало трясти. — Голая. Синяя, блин… Там. Т-ты в нее моей шапкой почти попал. Чуток не хватило, а то бы прямо в рожу…

— Аида посмотрим, — решительно скомандовал Пятый.

— Ты что, с дуба рухнул? — возразил Малахов. — Надо когти рвать, а то еще скажут, что это мы ее… того.

— Найдут — хуже будет, — ответил на это Пятый. — Тогда уж точно не отмажешься. Пошли, говорю. Ты что, Жека, в штаны навалил?

— Шапку мою захвати, — попросил Тюха, непослушными пальцами выковыривая из мятой пачки сигарету.

— А ты? — удивился Пятнов, но, бросив на приятеля еще один взгляд, махнул рукой. — Ладно, стой тут, калека… Пошли, Жека. Посмотрим, что он там надыбал…

Решительно раздвигая кусты, он сошел с тропинки и двинулся туда, где минуту назад столбом стоял Пантюхин. Малахов беспомощно оглянулся на Тюху, пожал плечами и без всякой охоты последовал за Пятым. Продираясь через кусты, он все время оглядывался, словно ждал, что Тюха вот-вот окликнет его и позовет обратно, так что, когда Пятый вдруг остановился, Малахов наткнулся на него, как на дерево.

Пятый стоял в разрытом ногами Тюхи мокром снегу и молча смотрел на что-то прямо перед собой. Малахов проследил за направлением его взгляда и едва успел отвернуться в сторону. Если бы он этого не сделал, его стошнило бы прямо на спину Пятнову. Все время, пока он кашлял, тужился и отплевывался, Пятый молча стоял на месте, глядя в одну точку, а потом, медленно наклонившись, поднял валявшуюся на снегу шапку Пантюхина и начал пятиться к тропинке.

Милиция прибыла через полчаса, а уже к вечеру микрорайон гудел от слухов и домыслов, как осиное гнездо, в котором кто-то энергично пошуровал палкой.

* * *

Полковник устало прикрыл глаза и немного помассировал веки пальцами. Он знал, что заниматься этим при подчиненных не стоило, но в последнее время с глазами творилось черт знает что: к концу дня они напрочь отказывались смотреть на белый свет. У него было такое ощущение, словно в глаза сыпанули песка. Раньше так бывало после двух, а то и трех проведенных без сна ночей, теперь же для возникновения подобного эффекта достаточно было просто отработать полный рабочий день.

«Старею, наверное, — подумал полковник, усилием воли заставляя себя открыть глаза. — Податься, что ли, на пенсию?»

Чтобы немного потянуть время, он вынул из кармана сигареты, вытряхнул одну из пачки и принялся задумчиво постукивать фильтром по краю стола, словно в руке у него была «беломорина» с нуждавшимся в прочистке мундштуком. Кто-то торопливо чиркнул зажигалкой, и полковник погрузил кончик сигареты в ровное оранжево-голубое пламя, одновременно окинув своего предупредительного подчиненного строгим взглядом: подхалимов он не любил. Впрочем, зажигалка принадлежала капитану Резникову, которого, насколько знал полковник, можно было обвинить в чем угодно, кроме подхалимажа. Поэтому полковник лишь благодарно кивнул и откинулся на спинку кресла, окутавшись облаком серого табачного дыма.