Ад – это вечность - Альфред Бестер

Финчли поднял руку, чтобы удержать ее.

– Будьте осторожны с программой, леди Саттон. Я отпечатал всего один экземпляр и уничтожил матрицу. Это уникальная ценность.

– Коллекционная штучка? Конечно, твоей работы, Диг?

– Да.

– Она чем-нибудь отличается от обычной порнографии? – Леди Саттон разразилась очередными раскатами смеха, выродившегося в приступ кашля. Одновременно она уронила бокал. Финчли покраснел, поднял бокал и вернулся к бару, осторожно переступив через вытянутые ноги Пила.

– А что такой Астарот? – продолжала леди Саттон.

– Это я! – крикнула из-за занавеса Феона Дубидат. Голос ее звучал хрипло, в нем было что-то от сырого дыма.

– Дорогая, я понимаю, что ты, но что ты такое?

– Я думаю, дьявол.

– Астарот – легендарный архидемон, – сказал Финчли, – дьявол высшего ранга, так сказать...

– Феона – дьявол? Не сомневаюсь в этом... – Истощив запасы своего восторга, леди Саттон неподвижно лежала на диване, погрузившись в размышления. Наконец, она подняла толстенную руку и посмотрела на часы. Жир, свисавший с ее локтей слоновьими складками, при этом шевельнулся и с рукава пролился маленький ливень блесток.

– Пора начинать, Диг. К полуночи я должна уйти.

– Уйти?

– Вы же слышали меня.

Лицо Финчли исказилось. Он навис над ней, переполненный эмоциями, вперившись в нее черными глазами.

– В чем дело? Что вам не нравится?

– Ничего.

– Тогда...

– Кое-какие дела, только и всего.

– Какие дела?

Лицо ее стало грубым, когда она взглянула на него в ответ.

– Я потом скажу тебе... скоро узнаешь и сам. А сейчас я больше не хочу докучать тебе, Диг, радость моя!

Лицо Финчли, напоминающее пугало, успокоилось. Он хотел что-то сказать, но не успел произнести ни слова, как из алькова рядом со сценой высунулась Сидра Пил.

– Роберт! – позвала она.

– Боб опять отрубился, Сидра, – натянутым голосом ответил Финчли.

Она вышла из алькова, где стоял орган, пересекла комнату и остановилась, глядя сверху вниз на мужа. Сидра была маленькой стройной брюнеткой. Тело ее напоминало провод под высоким напряжением. Жизнь била в ней слишком сильным ключом, переливаясь всеми оттенками сладострастия. Черные, глубоко посаженные глаза казались холодными щелками с раскаленными добела угольками. Пока она смотрела на мужа, пальцы ее задрожали. Внезапно она размахнулась и дала звонкую пощечину по его неподвижному лицу.

– Свинья! – прошипела она.

Леди Саттон засмеялась и закашляла одновременно. Сидра Пил выстрелила в нее яростным взглядом и шагнула к дивану. Резкий щелчок каблучков по ореховому дереву пола прозвучал пистолетным выстрелом. Финчли быстрым предупреждающим жестом остановил ее. Она поколебалась, затем повернулась к алькову и сказала:

– Музыка готова.

– И я тоже, – добавила леди Саттон. – К спектаклю и ко всему прочему, а? – Она расплылась по дивану, подобно опухоли, пока Финчли подсовывал ей под голову подушки. – Тебе действительно приятно сыграть для меня эту маленькую комедию, Диг? Как жаль, что нынче ночью нас только шестеро. Нужны ведь зрители.

– Вы единственный зритель, который нам нужен, леди Саттон.

– О! В своем узком кругу?

– Так сказать...

– Шестеро – Счастливая Семья Ненависти.

– Это вовсе не так, леди Саттон.

– Не будь ослом, Диг. Все мы полны ненавистью. Мы счастливы ею. Я Счетовод Отвращения. В один прекрасный день я дам вам прочитать мои записки. Скоро...

– Что за записки?

– Уже любопытно, а? О, ничего особенного. О способе, которым Сидра хотела бы убить своего мужа... и об упрямстве Боба, которое мучает ее. А ты сделаешь себе имя на мерзких картинах и будешь разрывать свое гнилое сердце из-за фригидного дьявола Феоны...

– Пожалуйста, леди Саттон!..

– А Феона, – с удовольствием продолжала она, – использует свое ледяное тело, как инструмент палача для пыток... А Крис... Как ты думаешь, сколько своих книг он продал этим дьяволам-издателям с Грабь-стрит?

– Понятия не имею...

– А я имею. Все. И все написаны не им. Богатство на чужих талантах... О, у нас великолепно отвратительная судьба, Диг. Единственное, чем мы можем гордиться, единственное, чем отличаемся от миллионов алчных морализаторствующих идиотов, так это тем, что именно мы унаследуем Землю. Поэтому мы остаемся счастливым семейством обоюдной ненависти.

– Я бы назвал это обоюдным восхищением, – пробормотал Финчли, вежливо поклонился и прошел к занавесу, еще больше похожий на пугало, несмотря на черный вечерний костюм. Он был очень высокий – шесть футов три дюйма – и тощий. Тонкие руки и ноги выглядели, как кривые, скрепленным болтами прутья, а грубое плоское лицо казалось нарисованным на одутловатой подушке.

Финчли задернул за собой занавес. Через секунду после его исчезновения послышался шепот и свет потускнел. В просторном, низком помещении не было больше ни звука, кроме шумного дыхания леди Саттон. Валявшийся в глубоком кресле Пил был неподвижен и невидим, кроме безвольно разбросанных ног.

Откуда-то из бесконечного далека пришла легкая, почти неощутимая вибрация. Она казалась зловещим напоминанием об Аде, заполонившем Англию и царившем в сотнях футов над их головами. Затем вибрация стала нарастать и постепенно разбухла в глубочайшие тона органа, пробежавшие по спине холодком.

Леди Саттон тихонько хихикнула.

– Не ожидала, – сказала она. – Это действительно жутко, Сидра.

Мрачная музыка потрясла ее, наполнила убежище холодными раскатами. Занавес медленно раздвинулся, открыв Кристиана Браффа, одетого в черное. Лицо его было отвратительной, искаженной маской, красной и пурпурно-голубой, резко контрастирующей с белыми, как у альбиноса, волосами. Брафф стоял посреди сцены, окруженный столиками на паучьих ножках, заваленных причиндалами Некроманта. Видное положение занимал Мерлин, черный кот леди Саттон, величественно усаженный на толстую инкунабулу в железном переплете.

Брафф взял со столика кусочек черного мела и начертил на полу вокруг себя круг двенадцати футов в диаметре. Эту окружность он исписал каббалистическими знаками и пятиугольниками, затем взял прозрачную воду.

– Это, – замогильным голосом прогудел он, – священная вода, украденная в полночь из церкви.

Леди Саттон насмешливо зааплодировала, но почти сразу же прекратила. Музыка тревожила ее. Она беспокойно заворочалась на диване и неуверенно огляделась.

Бормоча богохульные проклятия, Брафф взял железный кинжал и окунул его в воду. Затем установил медный поднос над голубыми пламенем спиртовки, налил на него воду и стал размешивать в ней кораллы и цветные кристаллы. Потом взял пузырек с пурпурной жидкостью и влил его содержимое в фарфоровую чашу. Раздался слабый хлопок, к потолку поднялось густое облако пара.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});