Лестница. Сборник рассказов - Алексей Анатольевич Притуляк

давай с нами, в пятницу, если…

И тут вдруг, разом, осознал Иван Фёдорович всю страшную правду своего теперешнего положения и сразу осёкся, замолчал. Защипала глаз горючая слеза понимания того, что всё кончилось, и никогда уже ничего не будет: ни ушицы, ни водочки, ни запаха карбюратора, ни хозяйственного голоса жены, диктующей список покупок, ни холодного ручья поутру, ни дроздиной вечери. «Фруктовый микс» утратил весь свой лимонно–жизнерадостный вкус, оборотившись химически–ненатуральным смертоносным сплавом.

Бог конечно понял нахлынувшие на Ивана Фёдоровича мысли, но ничего не сказал. Только головой покачал раздумчиво.

– Жалеешь? – спросил через минуту.

– Кого? – не понял Иван Фёдорович.

– Себя. Что не дожил – жалеешь?

– А-а, это… А что, бывают такие, что не жалеют?

– Бывают, – кивнул Господь.

Иван Фёдорович пожал плечами.

– Да чёрт его знает… – брякнул он и не договорил, спохватился. – Ой, ё–ка–лэ–мэ–нэ! Я хотел сказать… – И, встретив улыбающийся Господень взгляд, совсем стушевался, махнул рукой: – В общем, ты и сам всё знаешь.

В лысину ударила первая тяжёлая капля; не отразилась равно углу падения – обратилась сотней влажных пылинок. Иван Фёдорович поднял к небу лицо, принял на бровь вторую каплю.

Похолодало. Пронёсся по лугу вспугнутым зайцем ветер. Дрогнула молния, вцепилась в небо, дёрнула, отрывая ломоть. Кусок небесный рухнул вниз громом, упал на землю; приминая травы, покатился по лугу – пыхтя и ухая, подпрыгивая на кочках. В зияющую небесную рану устремилась непроглядно чёрная, даже на чёрном небе, туча – заволокла, затянула, покрывая клубящейся пеной.

– Эх, спрятаться бы, что ли, – недвусмысленно произнёс Иван Фёдорович, неуютно поёжившись, бросив быстрый, но многозначительный взгляд на палатку.

– От кого? – спросил Бог.

– Так это… – удивлённо взглянул на него Иван Фёдорович. – От дождя же.

И тут – началось!

Гром рявкнул так, что рык его ощутимо надавил на плечи, прижимая к земле. Ветер уже не зайцем, а разъярённым драконом пролетел над полем, укладывая травы по–своему, меняя земле причёску. Молнии заполыхали одна за другой, пугая: казалось, что свод небесный лопается, трещит по швам, рвётся в лохмотья с неровными обдёрганными краями. Дождь не пролился даже, а упал с неба – тяжёлым промокшим покрывалом.

Иван Фёдорович невольно приклонился к земле, накрывая голову руками, приготовившись быть в одну секунду промоченным до нитки.

Но странное дело – больше ни одной капли не упало ни на него, ни в костёр, который продолжал гореть жарко и ровно, словно не было вокруг ни ветра, ни ливня, и вообще никакого разгула стихий. И палатка стояла сухая и спокойная.

– Это как же? – успел удивиться Иван Фёдорович, прежде чем до него дошло: Бог ведь рядом, какие уж тут стихии.

– Лихо! – произнёс он вслед ушедшему удивлению. И добавил: – Хорошо быть богом!

Господь неторопливо улыбнулся наивному человеческому восторгу.

– А правда, – задумался Иван Фёдорович. – странное дело… Я вот, прости, Господи, никогда особо о тебе не задумывался. Ну есть ты, нет тебя – не всё ли мне едино. Мне бы с «десятой» моей разобраться да с жёнушкой неугомонной… А тут – ты…

– А тут – я, – повторил за ним Господь, словно пробуя мысль на вкус, смакуя.

– Угу. И всё про меня знаешь. Всё ведь?

– Всё, – просто пожал плечами Бог.

– Ох, мать честная! – Иван Фёдорович даже поёжился. – Это же… ужас! Не хотел бы я быть на твоём месте.

Господь грустно улыбнулся, ничего не сказал.

– Нет, с одной стороны – хорошо, – раздумчиво продолжал Иван Фёдорович. – Дождь, вон, тебя не мочит… Молния не вдарит сроду… Живёшь, опять же, вечно. И нет ничего невозможного. Нет?

– Нет.

– Угу. А с другой–то стороны… Это ж какую уйму людей тебе надо услышать, сохранить и спасти! Одному… Тяжело?

– Привык, – коротко ответил Бог, выбивая трубочку в костёр.

– Не-е, – недоверчиво протянул Иван Фёдорович. – Как тут привыкнешь. Мне, вон, моя иной раз, вечером, на кухне, после стопарика, как начнёт в грехах своих каяться, обсказывать всё… А я ей говорю: не, Сергевна, ты это, давай–ка, я лучше не буду слушать. И мне, – говорю, – спокойней, и тебе потом стыда не будет. Да и надо оно мне – чужие грехи нянчить? Со своими не знаешь чего делать…

– Так ты б не грешил, – вставил Бог. – Чего проще–то.

– А?.. Ну ты скажешь, тоже… Тебе легко говорить, ты – безгрешен. А тут не знаешь, с какой стороны вдарит.

Гроза не унималась. Гром то исподволь погромыхивал, то ревел канонадой. Ветер метался и плясал вокруг, грозил поднять и унести, но сделать ничего не мог. Над головой, до самого неба, столбом стояло свободное от дождя пространство, в которое ни одна капля не смела залететь. Молнии низверзались на землю падшими ангелами; земля отвечала вздохами и, казалось, дрожала уже – до того была наэлектризована.

Странно это было, очень странно – сидеть на сухом и тёплом пятачке, у костра, в то время, как мир вокруг будто разрушался, падал в тартарары, проваливался в бездну несотворённости.

А Бог снял с огня засвистевший чайник, отставил в сторонку, подул на пальцы. Потом разлил по кружкам кипяток, протянул одну Ивану Фёдоровичу.

«Пакетик бы чаю, – подумал тот. – С бергамотом. Чего ж простой кипяток–то глыкать».

Однако, приняв из рук Господа обжигающую кружку, сразу уловил парящий горячий аромат чая. Или не чая. Сбора ли какого. Но пахло очень сладко и на всю ивановскую.

«Ну да, – кивнул он своим мыслям, – ему что вино из воды сделать, что чай… Мне бы так–то. «Дымовская», вон, в машине осталась похоронена…»

Воспоминание о водочке кольнуло в подреберье. Замелькали в голове картинки прошлого, которое теперь было таким далёким и невозвратным. Явились мысленному взору исполненные укоризны глаза жены. Услышался плач дочери. Заскрежетал в ушах подъёмник эвакуатора, взграмаздывающий на платформу покорёженную «десятку».

Всё кончилось, всё! Как будто и не было. А и было ли оно на самом деле?..

– Вернул бы ты меня обратно, а? – неожиданно для самого себя и беспокойно произнёс Иван Фёдорович. – Жену мне выходить надо. Дочь в сентябре родить должна. Говорят, сын. Внук, значит, у меня будет. Дача вечно не достроена. Кот у меня, Понтием кличут… А?

– Так а я что ж, – пожал плечами Бог. – Это ты сам решай.

– В смысле? – удивился Иван Фёдорович. – Ты ж меня прибрал.

– Не прибирал я тебя.

– Так мы чего, не в раю?

– А ты прямиком в рай нацелился? – улыбнулся Господь. – Нет, не в раю.

– А где?

– Здесь, – развёл руки Бог. – На распутье.

– О как…

– Ага. Пойдёшь налево – коня потеряешь, пойдёшь направо…

– Да и ладно бы с