Преданный (ЛП) - Солсбери Дж. Б.

Саймон хватает меня за плечо.

— Полегче. Вечер только начинается.

Я стряхиваю цепкие руки Саймона.

— Я пойду с тобой, — говорит он с таким видом, будто готов последовать за мной.

— Нет, я… я иду в туалет. — Хватаю свой бокал.

— Я с удовольствием провожу тебя…

— Нет, спасибо. Я не ребенок. — Боже, какой он мерзкий.

— Я просто пытаюсь быть вежливым. Необязательно быть такой…

Его слова прерываются хриплым смехом группы сотрудников, которые расслабились благодаря открытому бару.

Я поворачиваюсь к нему спиной, прежде чем мужчина успевает сказать еще одно слово, и надеюсь, что тот не последует за мной.

Пространство заполнено людьми, одетыми в наряды для красной ковровой дорожки. Я пробираюсь сквозь толпу, бормоча извинения. Опускаю голову и пытаюсь казаться меньше, прокладывая путь к…

И врезаюсь в твердую стену. Ледяной «Дайкири» выплескивается на мою руку и предплечье. От запаха рома и дорогого одеколона у меня сводит живот.

Я узнаю этот запах.

Он преследует меня в кошмарах.

Мой самый большой страх подтверждается, когда я смотрю в горящие карие глаза моего босса — самого Аида. Короля подземного мира.

— О, боже! — Дрожащая молитва слетает с моих губ прежде, чем я успеваю осознать, что произнесла ее. — Мистер Норт, мне очень жаль. Я не видела вас…

— Джиллингем. — Он произносит мою фамилию с демоническим шипением. Мышца на его челюсти пульсирует, как будто мужчина пережевывает слова, чтобы выплюнуть их. Его взгляд смертоносен и раскаляет мою кожу до огненно-красного цвета. Он антихрист во плоти. — Ты действительно пустая трата кислорода.

У меня перехватывает дыхание в груди. Если бы я только могла быстро среагировать, сказать ему, что действительно думаю, ответить на его агрессию своей собственной враждебностью.

Я ненавижу тебя. Ты — мерзкий, уродливый и жестокий. Ты — просто отвратительный тиран!

Но вместо того чтобы высказать свои мысли вслух, просто разеваю рот, как рыба, выброшенная на берег, а мои глаза наполняются слезами. Я никогда не могу подобрать нужные слова, когда они так нужны.

— Вау. — Кингстон Норт встает между нами, как бы удерживая своего брата от нападения, и мне хочется броситься на него и обнять. Его сострадательный взгляд находит мой. — Ничего страшного. Дерьмо случается. Не волнуйся об этом, хорошо?

Женщина с темными волосами и глазами цвета грозовых облаков встает передо мной. Берет меня под руку, и я благодарна за ее заботу.

— Как насчет того, чтобы мы привели тебя в порядок и взяли тебе новую выпивку?

Я позволяю ей увести меня от сцены, которую сама же и устроила, и быстро идем к женскому туалету. Оказавшись внутри, ловлю свое отражение в зеркале и отшатываюсь, видя, как по моим щекам расплываются следы туши. Почему я должна была плакать? Видел ли он мои слезы? Боже, надеюсь, что нет.

— Мне так жаль. — Она смачивает белое полотенце для рук и протягивает его мне.

— Да, мне тоже. — Из всех людей в комнате, с которыми могла бы столкнуться, я наткнулась на него? Боже, каковы шансы? Судорожно втягиваю воздух, наклоняюсь над раковиной и делаю все возможное, чтобы стереть размазанный макияж.

— Он такой козел. Кстати, я Джордан.

— Лиллиан. — Вытираю красный липкий коктейль с рук и платья и пытаюсь успокоить свое неровное дыхание. Я больше злюсь на себя за то, что плачу, чем на него за то, что он, ну, был самим собой. Бросаю полотенце в корзину.

— Не бойся постоять за себя.

Я задыхаюсь от подавляемого смеха. Как будто я могу возразить своему боссу? Даже если он жестокий засранец, он все равно отвечает за мою зарплату, а без нее… ну… я докажу, что такая неудачница, какой меня считает моя семья. Наконец-то у меня есть хорошая работа в величайшем городе страны. И я не могу позволить себе все испортить.

Хотя больше всего боюсь, что однажды мне надоест быть грушей для битья Хейса Норта. Его жестокость доведет меня до предела, и я сделаю то, чего не смогу изменить. То, что не смогут покрыть никакие извинения. Например, спрячу слово «членосос» в документах, которые он заставляет меня печатать, или вырежу пентаграмму на двери его кабинета — подождите, нет. Ему бы это даже понравилось. Пырнуть его ножом — куда большая вероятность. Не то чтобы я когда-либо могла бы ударить кого-то ножом. Даже если этот кто-то заслуживает этого миллион раз. Разве так плохо, что я фантазирую об этом? У каждого есть мечты, верно?

Если отбросить убийства, у таких людей, как Хейс, не так уж много терпения.

А у таких женщин, как я, его еще меньше.

Хадсон

Боже, все эти церемонии становятся такими чертовски однообразными. Фальшивые улыбки и целование задниц, светские беседы и раздувание эго. Мир корпоративного успеха создает связи примерно такой же глубины, как долларовая купюра. Искусственный снег и рождественские елки, импортная еда и первоклассное спиртное — все это роскошные реликвии для поклонения всемогущему баксу. Поклонение… скорее, шлюхопоклонство. Потому что, если честно, все продается, если цена правильная — отношения, здоровье, психическая стабильность, даже души. Все это доступно к продаже. Многие отдали бы все это за дополнительный ноль к своей зарплате.

И я стал одним из них.

Выпиваю остатки виски в своем стакане и приветствую жжение, которое проходится по горлу. Напоминание о том, что я все еще чувствующий, дышащий человек. Это больше, чем я могу сказать о нескольких членах моей семьи.

Хейс наклоняется к отцу, пока они обсуждают дела. На гребаной вечеринке. Добро пожаловать на Манхэттен.

— Могу я предложить вам еще «Лафройг», мистер Норт?

Передаю свой пустой бокал официанту.

— Нет. Спасибо.

Сейчас только девять тридцать. Я сказал себе, что останусь до одиннадцати, но не могу вынести еще одну минуту фальшивого новогоднего веселья.

— Алекс, — зову брата, который большую половину вечера не сводил глаз со своей женщины.

Он поднимает подбородок.

— Я ухожу.

Он снова поднимает подбородок и возвращается к наблюдению за своей женой, которая увлеченно болтает с девушкой нашего другого брата Кингстона, Габриэллой.

Я пробираюсь сквозь толпу сотрудников «Норт Индастриз», обмениваюсь взглядами и улыбками, обнимаю нескольких за плечи и передаю несколько отрепетированных пожеланий добра к празднику и новому году, хотя внутренне стону от отупляющей скуки и предсказуемости всего этого.

Когда в последний раз меня кто-то удивлял?

Порыв морозного воздуха овевает меня, когда я выхожу через двери и спускаюсь по ступенькам к ожидающей меня машине.

Карина, мой водитель, протягивает мне пальто, чтобы я накинул его.

— Что, черт возьми, случилось? — спрашивает она, разглядывая ярко-красное пятно на моей рубашке, которое не скрывает даже пиджак.

— С Хейсом произошло злоключение, и мы поменялись рубашками. — Я отмахиваюсь от теплого пальто. — Оно мне не нужно, но спасибо.

Прохладный зимний воздух кусает мою кожу, принося первые ощущения жизни с момента моего приезда сюда.

Она накидывает пальто на предплечье.

— Как все прошло? — Открывает заднюю дверь черной «Ауди», и от черных кожаных сидений веет теплом.

— Прекрасно.

Уже собираясь заскочить в машину, я замечаю фигуру, одиноко сидящую на ступеньках. Женщина обхватила руками свои голени. На ней пальто из верблюжьей шерсти, а на голове низко надвинута пушистая вязаная шапочка. Ее ноги почти голые в черных туфлях с ремешками. Чтобы не замерзнуть, она отбивает быстрый ритмичный ритм высокими каблуками.

Я делаю шаг к девушке.

— Что ты…

Протягиваю руку к Карине.

— Я на минутку.

Женщина на ступеньках положила голову на колени, должно быть, поэтому и вздрагивает при звуке моих шагов. Поднимает голову и выпрямляется, вставая во весь рост.

Из-за того, как она на меня смотрит, поднимаю руки, как бы говоря, что не представляю угрозы. Такое ощущение, что женщина ожидает, что я начну на нее нападать. Потом делаю шаг ближе, и ее глаза расширяются.