Шестая загадка - Яир Лапид

был нож. Туда ему и дорога. Я не люблю тратить серое вещество на размышления об этом.

Напротив меня висят деревянные настенные часы. Я купил их потому, что они похожи на подарок от благодарного клиента. Сейчас я сжимал в руке телефонную трубку, смотрел, как бегут секунды, и ждал. На свете есть много людей, которые знают больше меня. Есть дети, которые лучше меня знают таблицу умножения, и домохозяйки, способные обыграть меня в шахматы. Но мало кто лучше меня умеет ждать.

– Зря я про это сказала.

– Зачем ты звонишь?

– Я думала, ты меня вспомнишь. Сама не знаю почему.

– Еще раз: зачем ты звонишь?

– Тебе о чем-нибудь говорит такое имя – Яара Гусман?

На контрольной панели моей памяти зажглась новая красная лампочка, но картинка все еще оставалась расплывчатой.

– Это твоя мать?

– Это моя дочь. О ней писали в газетах два года тому назад.

– Почему?

– Она пропала.

К нам присоединился еще один собеседник, хотя слышать его мог только я. Его беспокойный голос зазвучал у меня в голове, резонируя от стенок черепной коробки и постепенно переходя в вопль: «Отвечай односложно! Будь решителен! Будь холоден! Не задавай лишних вопросов! А главное, не связывайся с этим делом!»

– Ничем не могу тебе помочь.

– Ты меня даже не выслушал.

– Это дело не для частного детектива, а для полиции.

– Полиция его бросила.

– Так не бывает. Дела об исчезновении детей не закрывают.

– Нет, не закрывают. Они стоят в архиве открытые, и раз в месяц их переставляют с полки на полку.

Она разозлилась. Нет, не так. Когда она мне позвонила, она уже была на взводе. На самом деле она пребывала в этом состоянии уже много месяцев. Она растила в себе чувство злости и подогревала его, чтобы использовать в качестве движущей силы. Гнев, в отличие от радости, со временем не выдыхается. Не находя отдушины, он кристаллизуется.

– Я понимаю твои чувства.

– Избавь меня от этой пошлости.

Формально ее ответ не был криком, но за исключением громкости, в нем присутствовали все его элементы крика.

– Ладно, – признал я, – я сморозил глупость.

– У тебя есть дети?

– У меня даже аквариумных рыбок нет.

– Ты так и не женился?

– Я пытаюсь донести до тебя, что очень хотел бы тебе помочь, но мне нечем.

– Ты не знаешь всех подробностей. Ты даже имя моей дочери не вспомнил.

– Лишнее доказательство того, что я прав.

– Именно это Рони всегда про тебя говорила.

– Что говорила?

– Что ты себя недооцениваешь.

Я проиграл в нашем споре еще до того, как он начался, просто не сразу это понял. Силы были неравные. Я старался не вляпаться в серьезные неприятности, она – спасти свое дитя.

– Давай начнем с начала. Чего ты хочешь?

– Сперва – поговорить с тобой. Дай мне полчаса. Это ни к чему тебя не обяжет.

– У меня в офисе. Мапу, дом семнадцать, первый этаж. Завтра в десять утра.

– Хорошо.

– Я ничего не обещаю.

– Не ты первый.

– Давай сразу внесем полную ясность: я даже не обещаю, что возьмусь за это дело.

– Я поняла. До завтра.

– Пока.

Я остался стоять посреди гостиной с прижатой к бедру телефонной трубкой, как Харрисон Форд с лазерным пистолетом в «Звездных войнах». Потом согнул колени и рухнул в свое кресло для размышлений – «америкэн комфорт» двенадцатилетней давности, с обивкой морщинистой и мягкой, как кожа борца сумо на пенсии. Я купил его за полцены в мебельном магазине на Бен-Йехуда, где оно пять лет пылилось в витрине с сидящим в нем манекеном высотой в человеческий рост. Я хотел заодно купить и манекен, но продавец отказался с ним расставаться, и в глазах его при этом мерцал какой-то странный огонек.

Напротив меня на столе стояло мое главное в новом тысячелетии приобретение и один из виновников моего плачевного финансового положения: ноутбук F.I.C. Pentium III с оперативной памятью в двенадцать гигабайт и сверхскоростным встроенным модемом. Такой компьютер способен управлять монетарной политикой Государства Израиль и между делом найти время для запуска пары-тройки спутников-шпионов, а днем еще часок вздремнуть. Лично я использую его главным образом в качестве пишущей машинки. Он неплохо справляется с этой задачей, пусть и не так хорошо, как пишущая машинка. Но один фокус я с ним проделывать все-таки научился. Подтянув ноутбук к себе, я открыл его крышку и подключился к интернету.

На главной странице поисковика висело сообщение о ликвидации еще одного террориста в Газе. Я не стал утруждать себя чтением текста и принялся искать необходимую информацию, как всегда проплутав по ненужным сайтам. Тот факт, что я освоил Всемирную паутину, наполняет меня законной гордостью. Полагаю, это связано с кризисом среднего возраста. Большинство мужчин после сорока покупают дорогой автомобиль, а я вот побаловал себя интернетом. Первым делом я, как, впрочем, и все остальные пользователи, обнаружил, что пресловутая сеть – это, в сущности, большой фотоальбом с изображениями голых девиц, которых почти поголовно зовут Верониками. Они в полном одиночестве бродят по квартире, присаживаясь на всякие странные предметы, не предназначенные для сидения. Довольно скоро выяснилось, что желающих дать своей незамужней кузине телефон сорокашестилетнего мужика, по вечерам гоняющего шершавого перед 14-дюймовым экраном, почему-то не находится. Не скажу, что я совсем бросил это занятие, нет, – я перешел на следующий уровень и открыл для себя, какую пользу может принести интернет. Как, например, сейчас, когда я с триумфом ворвался на страницу архива газеты «Гаарец». Уплатил виртуальную монетку и через десять минут ожидания увидел на экране искомую статью.

Как всегда, текст появился раньше картинок. Это было журналистское расследование, опубликованное в субботнем приложении через три недели после исчезновения девочки. Статья называлась просто: «Яара?»

Я встал, пошел на кухню и приготовил себе чашку чая. Стараясь пока не смотреть на экран, поставил ее на стол и через всю гостиную двинулся к своей персональной волшебной шкатулке – хьюмидору «Савинелли» с встроенным гигрометром и губками, смоченными в дистиллированной воде. После минутного колебания я достал свою любимую «Прайвет-сток № 11», изготовленную в Доминиканской Республике. Последние четыре года я не прикасался к сигаретам, и теперь меня тянет на «Мальборо» не чаще шестидесяти-семидесяти раз в день. Я раскурил толстенькую доминикану при помощи длинной спички, что, на мой взгляд, делало меня очень похожим на Черчилля времен Ялтинской конференции.

Когда я вернулся в кресло, уже появилась картинка, занимавшая почти весь экран. Это была любительская фотография из семейного альбома. На заднем фоне виднелась игровая площадка с двумя качелями, сделанными из подвешенных на цепи старых автобусных покрышек. Перед