Шестая загадка - Яир Лапид

своего любовника на шесть равных частей. От кого-то я слышал, что в Тель-Авивском университете есть поразительный человек, который «про убийства знает все». Как вскоре выяснилось, это была очень скромная оценка. Над бычьей шеей Гастона располагалось вместилище такого количества информации, которому позавидовал бы не один архив. Он помнил каждый случай и умел находить между разрозненными фактами такие связи, о которых никто другой даже не догадался бы. Но даже с его помощью мое расследование топталось на месте. На протяжении восьми месяцев, что оно продолжалось, я не раз готов был отступиться, зато он ни на секунду не терял терпения. Как-то раз, одной особенно долгой ночью, я позволил себе высказаться на эту тему. Он взглянул на меня со странной полуулыбкой и сказал, что терпению его научила тюрьма. Я отпустил довольно плоскую шуточку типа: «Ну да, каждый знает, что все румыны – прирожденные воры», но он продолжал смотреть на меня в упор, вынуждая спросить, за что все-таки его посадили. Что я и сделал.

– За убийство, – ответил он.

Как у большинства выдающихся спортсменов коммунистической Восточной Европы, в молодости у Гастона была прекрасная квартира. Он жил в центре Бухареста со своей подругой Таней, ватерполисткой национальной сборной. Даже тридцать лет спустя глаза Гастона каждый раз, когда он говорил о ней, заволакивала пелена страсти, заставлявшая меня краснеть. Таня – высокая мускулистая блондинка – выведывала у него самые потаенные фантазии и помогала ему их воплотить. В процессе она с таким исступлением выкрикивала его имя, что соседи, сталкиваясь с ними на лестничной площадке, отводили взгляд. «Это была прекрасная жизнь, – с нехарактерной для него горечью говорил Гастон. – Если не замечать голодных детей на другой стороне улицы».

Однажды, вернувшись с тренировки домой, Гастон обнаружил, что Таня неподвижно лежит в постели, с головой накрывшись одеялом. Он сел рядом и спросил, что случилось. Она сжалась в комок, обхватила руками живот и ничего не ответила. Только через два часа бесконечных уговоров она приподняла голову и произнесла одно слово: «Нику». Дальнейшие объяснения не требовались. Каждый в Румынии знал, что Нику, младший сын диктатора Николае Чаушеску, имел привычку крутиться возле спортсменок, выбирать самых красивых и насиловать. Самым известным стал случай Нади Команечи, которая, чтобы избавиться от него, дважды пыталась покончить жизнь самоубийством. Но и другие, менее известные спортсменки, подвергались тому же унижению.

Гастон замолчал, уставив взгляд в пространство.

– Ты попытался убить Нику? – недоверчиво спросил я.

Он отрицательно покачал головой:

– Я был для этого слишком труслив. Нику ходил с вооруженной охраной. До него было не добраться.

Следующие четыре дня он не отходил от Тани. Прикладывал ей ко лбу влажные полотенца, обнимал ее и упрашивал все ему рассказать. Наконец между двумя приступами рыданий она призналась, что Нику привел к ней ее тренер, Петре. Это он устроил так, чтобы Нику подловил ее в пустой раздевалке, а потом встал на страже возле дверей, чтобы никто не прибежал туда на ее крики. После того как все закончилось и она лежала голая на полу, Петре зашел в раздевалку и хладнокровно объяснил ей, что такова цена: «Если не хочешь назад в деревню, доить коров, будешь время от времени оказывать и такие услуги».

На пятый день Таня сумела без посторонней помощи подняться с постели. Она сидела на кухне, прижав к щеке чашку чая, и невидящим взором смотрела в окно.

– Я возвращаюсь в деревню, к своим коровам, – неожиданно сказала она. – Там, по крайней мере, я знаю, сколько и за что мне придется платить.

Гастон ничего не ответил. Он встал и поехал на спортивную базу на окраине Бухареста. Когда он зашел в кабинет к Петре, тот поднял на него глаза, как будто ждал его визита.

– Не будь идиотом, – сказал он Гастону. – Они же все шлюхи. Ни одна из них этого не стоит.

Гастон взял со стола нож для бумаги, со всей силы всадил тренеру в глаз и держал до тех пор, пока тот не перестал дергаться. Потом снял телефонную трубку и позвонил в полицию.

На его счастье, даже в таких тоталитарных государствах, как Румыния, не любят шумных скандалов. Через час после ареста он уже обо всем договорился с главным прокурором: на суде никто не упоминает имени Нику, а ему дают пять лет за непредумышленное убийство. Когда он вышел из тюрьмы, Таня уже была замужем и растила двоих детей. Встречаться с ним она не захотела. «Каждый имеет право начать новую жизнь, – написала она на последней полученной им открытке, – даже если эта жизнь не так хороша, как прежняя».

– Она была права, – сказал Гастон, привычным движением массируя покалеченное колено. – А я сделал то, что делает каждый еврей, чья жизнь полностью разрушена: стал сионистом и уехал в Израиль. – Он рассмеялся собственной шутке, но смех получился деревянным.

– Ты все сделал правильно. На твоем месте так поступил бы каждый, – сказал я. – Петре получил по заслугам.

Он поднял на меня неожиданно гневный взгляд.

– Нет, неправильно, – твердо произнес он. – Мне просто хотелось кого-нибудь убить. На каждые сто человек найдется пять, которых посещает желание совершить убийство, и двое из пяти на это способны. В то утро я понял, что я – один из этих двоих. Потому-то я и стал криминологом. Чтобы разобраться с чудовищем, живущим во мне. Большинство людей думает, что в экстремальных обстоятельствах они могут пойти на убийство. Например, если кто-то нападет на их детей или изнасилует их жену. На самом деле у них есть сдерживающие центры, которые в последний момент остановят их. Что-то вроде иммунной системы, которая отвечает за здоровое поведение людей. У меня эта система не работала. Я пересадил себе искусственное сердце потому, что мое оказалось дефектным. Если ты этого не понимаешь, ты глупей, чем я думал.

Я наверняка был глупей, чем он думал, но достаточно успешно это скрыл, и в результате мы подружились. Не то чтобы мы общались каждый день – иногда могли месяц не видеться – но если одному из нас нужна была помощь второго, он всегда был на месте.

Сейчас мне понадобилась его помощь.

– Как дела в университете?

– Свора идиотов. Зато в этом году у меня красивые аспирантки.

– Пожалуй, я к тебе загляну.

– Ты же не собираешься жениться на криминалистке? Они все с приветом.

– А кто говорит о женитьбе?

– Сколько тебе лет? Если через два года у тебя не появится детей, ты кончишь жизнь сварливым стариком.

Я хотел ответить чем-нибудь умным, но вдруг не без досады