Зеленый Дом - Марио Льоса

I

Хлопнула дверь, и начальница подняла голову от письменного стола: в кабинет как вихрь влетела мать Анхелика и, остановившись, уронила бескровные руки на спинку стула.

— В чем дело, мать Анхелика? Что это с вами?

— Они убежали, мать! — пролепетала мать Анхелика. — Боже мой, все до одной.

— Что вы говорите, мать Анхелика? — вскричала начальница и, вскочив на ноги, направилась к двери. — Воспитанницы?

— Боже мой, Боже мой, — кивая, причитала мать Анхелика. Короткими, быстрыми, частыми движениями головы она напоминала клюющую курицу.

Сайта-Мария де Ньева расположена у впадения Ньевы в Верхний Мараньон — эти две реки охватывают селение и образуют его границы. Против него на Мараньоне два островка, по которым жители определяют подъем и спад воды. Когда нет тумана, из Сайта-Мария де Ньевы видны на западе зеленые холмы, а на востоке, в той стороне, куда широкая река несет свои воды, — громада Кордильер, через которые Мараньон пробивается по ущелью Понго де Мансериче: десять километров порогов, водоворотов и стремнин от Форта Лейтенанта Пингло до Форта Борха.

— Вот отсюда, мать, видите, калитка открыта, — сказала мать Анхелика. — Не иначе как отсюда.

Начальница подняла фонарик и наклонилась, но ничего не различила в кишевшем насекомыми густом бурьяне. Опершись рукой о калитку, начальница обернулась к монахиням. Сутаны растворились в темноте, но покрывала белели, как хохолки цапель.

— Найдите Бонифацию, мать Анхелика, — проговорила начальница. — Приведите ее ко мне в кабинет.

— Сию минуту, мать.

Фонарик на мгновение осветил кустик волос на подбородке матери Анхелики и ее моргающие глазки.

— Известите дона Фабио, мать Гризельда, — сказала начальница, — а вы — лейтенанта, мать Патросиния. Пусть сейчас же отправятся искать их. Поторопитесь, матери.

Два белых нимба отделились от остальных и поплыли по направлению к двору миссии. Начальница в сопровождении монахинь пошла к главному зданию мимо ограды сада, где время от времени внезапное карканье заглушало шелест крыльев летучих мышей и стрекот цикад. Среди деревьев порою что-то поблескивало и мерцало — светляки, глаза сов? Начальница остановилась перед часовней.

— Войдите, матери, — ласково сказала она. — Помолитесь непорочной Деве, чтобы не случилось никакого несчастья. Я скоро приду.

Санта-Мария де Ньева образует как бы неправильную пирамиду, а реки служат ее основанием. На Ньеве пристань, и вокруг плавучего мола покачиваются каноэ агварунов и лодки белых. Повыше — площадь, квадрат желтой, как охра, земли, в центре которого возвышаются толстые голые стволы капирон[10]. На одном из них в дни национальных праздников солдаты водружают флаг. Вокруг площади — жандармерия, резиденция губернатора, дома христиан и кабачок Паредеса, мастера на все руки — он и торговец, и плотник, и знахарь, умеющий приготовлять приворотные зелья. А еще выше, на двух холмах, господствующих над селением, размещается миссия: цинковые крыши, столбы из глины и поны 2 , оштукатуренные стены, металлические сетки на окнах, деревянные двери.

— Не будем терять время, Бонифация, — сказала начальница. — Расскажи мне все.

— Она была в часовне, — сказала мать Анхелика. — Там ее и застали матери.

— Я же тебя спрашиваю, Бонифация, — сказала начальница. — Чего ты ждешь?

На Бонифации было синее платье — балахон, скрывавший все тело от плечей до лодыжек, а ее босые ступни, медно-красные, под цвет половиц, походили на распластавшихся многоголовых животных.

— Разве ты не слышала? — сказала мать Анхелика. — Говори же, наконец.

Царивший в кабинете полумрак и черное покрывало, обрамлявшее лицо Бонифации, усиливали его загадочное выражение, не то угрюмое, не то апатичное, а ее большие глаза, уставившись на письменный стол, смотрели в одну точку, порою пламя лампы, взметнувшись от ветра, подувшего из сада, бросало на них отсвет, и тогда можно было заметить, что они зеленоватые, с мягким блеском.

— У тебя украли ключи? — спросила начальница.

— Ты просто неисправима, бездельница, — прошипела мать Анхелика, взмахнув рукой над головой Бонифации. — Видишь, к чему привела твоя небрежность?

Подождите, мать, я сама, — сказала начальница. — Не заставляй меня больше терять время, Бонифация.

Бонифация стояла, наклонив голову, руки у нее висели, как плети, грудь едва приметно вздымалась. Не прямые толстые губы были угрюмо сжаты, крылья носа мерно раздувались и опадали.

— Я рассержусь, Бонифация, — сказала начальница. — Ведь я говорю с тобой по-хорошему, а ты не обращаешь внимания, будто муха жужжит. В котором часу ты их оставила одних? Ты заперла спальню на ключ?

— Да отвечай же, наконец, чертовка! — вскричала мать Анхелика, дернув за платье Бонифацию. — Бог тебя накажет за такую гордыню.

— Днем ты можешь в любое время пойти в часовню, но ночью твоя обязанность — охранять воспитанниц, — сказала начальница. — Почему ты без разрешения вышла из комнаты?

Послышалось два коротких стука в дверь. Монахини обернулись, Бонифация приподняла веки, и на миг глаза ее сделались еще больше, зеленее и ярче.

С холмов, где расположена миссия, видна метрах в ста, на правом берегу Ньевы, хижина Адриана Ньевеса, его маленькая усадьба, а за нею — только чаща лиан, кустарников, деревьев с ветвями, похожими на щупальца, да гребни высоких гор. Неподалеку от площади — индейский поселок: свайные хижины среди грязи, поглощающей дикие травы, и вонючих луж, где кишат головастики и черви. Вокруг там и сям — полоски маниоки, лоскутки посевов маиса, крохотные садики. От миссии спускается к площади крутая тропинка. А позади миссии — глинобитная стена, отражающая натиск леса, яростный приступ зарослей. И в этой стене есть калитка, которая запирается на замок.

— Пришел губернатор, — сказала мать Патросиния. — Можно пригласить?

— Да, проведите его, мать Патросиния, — сказала начальница.

Мать Анхелика подняла лампу и осветила две фигуры, показавшиеся на пороге. Закутанный в одеяло, с электрическим фонариком в руке, кланяясь, вошел дон Фабио.

— Извините, что я в таком виде. Я уже лег спать и впопыхах не оделся как следует, — сказал он, здороваясь за руку с начальницей и матерью Анхеликой. — Как это могло случиться? Честное слово, я не поверил своим ушам.

Его голый череп казался влажным, худощавое лицо улыбалось монахиням.

— Спасибо, что пришли, дон Фабио, — сказала начальница. — Садитесь, пожалуйста. Подайте стул губернатору, мать Анхелика.

Дон Фабио сел, и фонарик, висевший у него в левой руке, зажегся и высветил золотистый кружок на половике из чамбиры[11].

— Их уже отправились искать, — сказал губернатор. — Пошел и лейтенант. Не беспокойтесь, мать, я уверен, что их найдут этой же ночью.

— Бедняжки, одни, в темноте, под открытым небом, представляете себе, дон Фабио, — вздохнула начальница. — Хорошо еще, что нет дождя. Если вы знали, как мы перепугались.

— Но как же это случилось, мать? — сказал дог Фабио. — Мне все еще кажется, что это неправда.

— Из-за небрежности вот этой бездельницы, — сказала мать Анхелика, указывая на Бонифацию. — Она оставила их одних и ушла в часовню. Должно быть, забыла запереть калитку.

Губернатор посмотрел на Бонифацию, и его лицо приобрело суровое и сокрушенное выражение. Но через секунду он уже опять улыбался начальнице.

— Девочки еще несмышленыши, дон Фабио, — зала начальница. — Они не имеют понятия об опасностях. Это-то нас больше всего и тревожит. Мало ли что — несчастный случай, зверь…

— Ах, эти девочки, — сказал губернатор. — Видишь, Бонифация, ты должна быть повнимательнее.

— Моли Бога, чтобы с ними ничего не случилось, — сказала начальница. — Не то тебя всю жизнь будут мучить угрызения совести.

— Никто не слышал, как они вышли, мать? — сказал дон Фабио. — По селению они не проходили. Должно быть, пошли лесом.

— Они вышли через садовую калитку, поэтому мы и не слышали, — сказала мать Анхелика. — Они украли ключи у этой дуры.

— Не называй меня дурой, мамуля, — сказала Бонифация, широко раскрыв глаза. — Ничего у меня не украли.

— Дура, безнадежная дура, — сказала мать Анхелика. — Ты еще смеешь отпираться? И не называй меня мамулей.

— Я им открыла калитку, — сказала Бонифация, едва разжав губы. — Я сама их выпустила. Теперь видишь, что я не дура?

Дон Фабио и начальница с изумлением уставились на Бонифацию, а мать Анхелика глотнула ртом воздух и захрипела, на мгновение утратив дар речи.

— Что ты говоришь? — наконец вымолвила она. — Ты их выпустила?

— Да, мамуля, — сказала Бонифация. — Я их выпустила.

— Опять ты приуныл, Фусия, — сказал Акилино. — Не вешай голову. Лучше поговори со мной, чтобы развеять грусть. Расскажи-ка мне, как ты сбежал.