Клад под могильной плитой - Леонид Влодавец

Да ведь сейчас на даче уже все посажено, к тому же дожди идут и поливать ничего не надо.

А там, на севере, снег выпал! Я сама по телевизору видела. Там надо не на байдарках кататься, а на ледоколах!

Да мы ведь в июле поедем! Я же говорил тебе! Тогда там будет жарче, чем в Крыму!

Вот тогда-то, между прочим, надо будет на даче поливать огурцы и картошку окучивать! — еще более зловредным тоном укорила мама. — Ты что, хочешь перевалить эту работу на моих стариков?

Только тут родители заметили Сережку, который с открытым ртом стоял в прихожей и слушал их перепалку. Поскольку папа с мамой знали, что ругаться в присутствии детей непедагогично, они тут же замолчали и приветливо, хотя и немного фальшиво, улыбнулись сыночку.

Ну как? — спросили в один голос родители как ни в чем не бывало. — Вам дневники отдали? Тройки есть? У тебя все в порядке? Почему ты такой хмурый?

Все у меня в порядке, — строго ответил Сережка, — дневники отдали, троек нет и даже четверок только три. А хмурый я потому, что вы ругаетесь.

Разве мы ругались? — папа сделал удивленное лицо. — Мы, так сказать… э-э… дискуссировали… или дискутировали, забыл, как правильно.

Вели дискуссию, — примирительно сказала мама.

Вы ругались! — упрямо проговорил Сережка. — Я все слышал. Потому что папа купил байдарку и хочет поехать со мной и со своими друзьями в путешествие. А маме стало обидно, что ты берешь с собой только меня, вот она и выступает!

Папа с мамой в удивлении переглянулись.

С чего ты взял, что мама хочет ехать? — спросил папа. — По-моему, она об этом не говорила.

Да, я не говорила, — сердито сказала мама. — Потому что ты с самого начала заявил: «Юля, мы с Сережкой и ребятами решили ехать в путешествие на байдарках!» Это означает: «Девчонок не берем!» Что ж я буду сама напрашиваться?!

Так ты что, действительно хочешь ехать? — у папы даже очки на кончик носа съехали, и он стал похож на телеведущего Киселева.

_ Если б ты был такой же догадливый, как твой сын, — заявила мама, — то не задавал бы глупых вопросов! Тем более что я, в отличие от тебя, в туризме кое-что понимаю. Во всяком случае, могу кашу сварить на костре, не то что некоторые. «старые пираты»!

И чуть-чуть ногой притопнула.

Вот тут-то и произошло первое таинственное событие, которое сильно удивило младшего Рябцева.

Большая и красивая папина чашка, мирно лежавшая на решетке над раковиной вдруг ни с того ни сего свалилась на пол и разбилась вдребезги! Ни папа, ни мама, ни Сережка до нее пальцем не дотронулись, и вообще никак не могли задеть, а она взяла и грохнулась!

О, господи! — воскликнула мама. — Это же надо быть таким медведем!

Да при чем тут я? — возмутился папа. — Я к ней не прикасался! Наверно, это ты мойку тряхнула, когда ногой топала!

Ты что, считаешь, что я слониха?! — разъярилась мама. — Не могла я так сильно топнуть!

Сережка про себя подумал, что в этот момент мама на несколько секунд превратилась в довольно вредную и настырную девчонку, которой была много лет назад. Но, конечно, вслух он этого не сказал.

А мама не унималась, у нее даже плаксивые нотки в голосе появились:

Ну надо же — разбилась! Такая красивая была… Столько лет ты из нее чай пил… Ой, это дурной знак какой-то!

Сережка заметил:

Бабушка говорила, что посуда бьется к счастью.

Конечно, — бодро поддержал его папа. — Если мы ругаться по пустякам не будем, все хорошо кончится!

Он смел осколки чашки в совок и выбросил их в мусоропровод.

Глава II ПЕРЕД ПОХОДОМ

Еще несколько недель прошли в самой деятельной подготовке к путешествию. Конечно, родители работать продолжали, поэтому занимались ею в свободное время. Мама закупала продукты, а папа с Сережкой учились собирать и разбирать байдарку, что оказалось весьма непростым делом. Надо было еще разобраться во всех этих шпангоутах, стрингерах, кильсонах и понять, как их правильно между собой соединить и потом запихнуть каркас лодки в ее прорезиненную обшивку. Кроме того, не худо было бы научиться грести, то есть съездить куда-нибудь на подмосковные водохранилища и потренироваться на на-

Клад под могильной плитой

стоящей воде. Но погода почти весь июнь стояла плохая, к тому же папу несколько раз вызывали в выходные на срочные консультации. Так что пришлось ограничиться тренировкой в гребле на полу квартиры. То есть сидеть в собранной байдарке и грести веслами по воздуху. Как это делать, папа прочитал в книжке.

В конце концов долгожданный день отъезда наступил.

Наверно, когда папа и его друзья обсуждали идею своего путешествия, то и впрямь не собирались брать девчонок. Во всяком случае, думали, что им удастся без них обойтись. Поэтому папа, наверно, очень волновался, не засмеют ли его приятели, когда он появится на вокзале с женой и сыном. По крайней мере, так показалось Сережке. Однако, когда у табло поездов дальнего следования на Ярославском вокзале один за другим стали появляться «пираты» в сопровождении жен и детей, у папы отлегло от сердца.

Дядя Коля, правда, привел семейство не в полном составе. Его старшая дочка с мужем остались дома — возиться с маленькой внучкой. Поэтому он взял с собой только жену тетю Таню с младшим сыном Степой. Этот самый младший сын, однако, уже перешел в одиннадцатый класс и был почти на голову выше своего папы, отчего Сережке все время хотелось назвать его «дядей Степой».

У дяди Вити «экипаж» вообще был женский, если, конечно, его самого не считать. Сам дядя Витя был большой и толстый, а его жена тетя Клава и обе дочки маленькие и толстенькие. Дочек этих родители звали очень смешно: Таська и Татаська. Вообще-то, Таську по-настоящему именовали Таисией, а Татаську — Натальей. Как родители их друг от друга отличали, Сережка долго не мог понять — близняшки выглядели совершенно одинаковыми. Только потом он присмотрелся и обнаружил, что у Таськи на локтях джинсовой курточки были пришиты черные кожаные заплатки, а у Татаськи — коричневые.

Дядя Олег пришел с тетей Ниной и сыном Васькой, который, как и Сережка, перешел в седьмой класс. Тут сразу было видно, что это семейство военное: все трое были одеты в пятнистые камуфляжки, из-под которых выглядывали бело-голубые тельняшки. И рюкзаки у них были тоже из камуфляжной ткани, и даже байдарка в камуфляжном чехле.

Дядя Толя на вокзал не пришел, потому что ему никуда ехать не требовалось. Он уже был на месте, у себя дома в деревне. Именно оттуда и должен был начаться поход.

Подошел поезд, все влезли в один плацкартный вагон, только в разные отсеки. Наконец поехали. Сережка хотел залезть на верхнюю полку, но мама запретила — боялась, что он оттуда свалится. В общем, наверх отправили папу, а Сережка неплохо заснул и на нижней, потому что очень хотел поскорее доехать. Ведь приехать на место должны были уже утром, а когда спишь, времени не замечаешь.

Заснуть-то он заснул, но вот сон увидел странный и немного жутковатый.

Приснилась ему, как ни странно, папина чашка. Та самая, которая разбилась в тот день, когда папа купил байдарку. Точнее, Сережка увидел уже не чашку, а ее осколки — такими, как их папа в мусор выбрасывал. Эти осколки лежали поверх кучи какого-то другого хлама, но что в этой куче еще лежит, Сережка не сумел разглядеть. Просто не успел, потому что осколки вдруг стали чернеть и превращаться в живые существа. Самый большой осколок резко увеличился в размерах и превратился в огромную черную птицу. Второй, поменьше, преобразился в большую черную змею. Третий увеличился не так сильно и стал противной серой крысой. Четвертый — лягушкой, а пятый — маленьким пауком. Потом лягушка съела паука, крыса съела лягушку, змея проглотила крысу, а змею склевала птица. После этого у птицы в глазах словно бы зардели уголья, и она направила эти горящие глаза в сторону Сережки. Ему стало очень страшно, показалось, будто птица на него набросится… Рябцев даже заорал с перепугу и проснулся.

Конечно, никакой огненно-глазой птицы рядом не оказалось. И дверь купе была задвинута, и окно затянуто плотной кожаной шторкой.

Что с тобой? — испуганно спросила мама, которую разбудил этот крик. — Ты что, с полки упал?

Н-нет, — пробормотал Сережка, — мне сон страшный приснился.

Он хотел было рассказать маме о том, что видел во сне, но тут внезапно послышался металлический щелчок, и кожаная шторка, закрывавшая окно, с шорохом поднялась вверх.

Ай! — вскрикнул Сережка и от страха глаза выпучил. — Там!..

А за окном вагона расстилалось просторное поле, освещенное мертвенно-голубым лунным светом, а по голубовато-серому небу тянулись продолговатые белесые облака. У горизонта тянулась длинная, непроглядно-черная зубчатая стена леса. И Сережке на несколько секунд показалось, будто где-то там, на границе между небом и лесом, мигнули те самые красноватые глаза-угольки… А еще через несколько мгновений на фоне неба мелькнул силуэт огромной черной птицы, несшейся в сторону поезда. Сережка охнул от ужаса, опасаясь, что птица врежется в окно вагона, но в нескольких метрах от стекла огненно-глазая стремительно взмыла вверх и исчезла из виду.