Смысл тревоги - Ролло Мэй

Я полагаю, нам нужна ясная теория тревоги, которая бы включала в себя не только нормальную и невротическую тревогу, но и отражение тревоги в литературе, искусстве и философии. Такая теория должна быть в высшей степени отвлеченной. Полагаю, она должна основываться на таком определении: тревога есть переживание Бытия, утверждающего себя на фоне Небытия. К сфере небытия относится все то, что ограничивает или разрушает бытие, например, агрессия, утомление, скука и, конечно, смерть. Я переработал эту книгу в надежде, что ее публикация поможет создать подобную теорию тревоги.

Я рад выразить мою признательность аспирантам и коллегам, которые вынудили меня переработать данную книгу. Выполняя эту задачу, я получил гораздо больше, чем ожидал. Я особенно благодарен моему сотруднику доктору Джоанн Купер, которая помогла мне найти необходимую литературу и в процессе работы над книгой высказывала свои глубокие замечания.

Ролло Мэй

Тибурон, Калифорния

июнь 1977 года

* * *

Я понял, что все вещи, которых я боялся и которые боялись меня, являются добрыми или злыми лишь в той мере, в какой они воздействуют на мой разум.Спиноза. «Трактат об усовершенствовании разума»

Я бы сказал, что познание тревоги — это приключение, которое должен испытать всякий человек, чтобы не погибнуть — либо от того, что он не знает тревоги, либо от того, что тревога его поглотит. Поэтому тот, кто научился тревожиться надлежащим образом, научился самому главному.Кьеркегор. «Понятие тревоги»

Без сомнения, проблема тревоги является узловой точкой многих важнейших вопросов; разрешение загадки тревоги прольет поток света на всю психическую жизнь человека.Фрейд. «Введение в психоанализ. Лекции»

Часть первая. Попытки понять тревогу

Глава первая

Тревога и двадцатый век

Но есть эпохи, когда целое поколение оказывается между двумя эпохами, между двумя укладами жизни в такой степени, что утрачивает всякую естественность, всякую преемственность в обычаях, всякую защищенность и непорочность!

Герман Гессе. «Степной волк»

Каждый современный человек, если только он внимательно относится к своей жизни, знает — как на своем личном опыте, так и из наблюдений над жизнью окружающих, — что в наше время феномен тревоги охватывает все стороны жизни. С 1945 года, с момента изобретения атомной бомбы, проблема тревоги вышла из подполья. Люди осознали свою тревогу, которая связана не только с опасными ситуациями (например, с неконтролируемым применением ядерного оружия или с политическими и экономическими катаклизмами), но и с менее явными, глубинными источниками тревоги внутри нас самих. К последним относятся внутреннее смятение, отчуждение, потеря направления, неуверенность человека, сталкивающегося с противоречивыми ценностями или стандартами поведения. Поэтому нет ни малейшей нужды «доказывать» тот очевидный факт, что в наши дни тревога пронизывает все сферы жизни человека.

Поскольку в современном обществе люди более или менее признают существование скрытых источников тревоги, в этой вводной главе мы постараемся показать, как тревога вышла на поверхность, как она стала явной проблемой во многих самых разных областях современной культуры. Создается впечатление, что к середине двадцатого века тема тревоги заняла центральное место в таких разных областях, как наука и поэзия, религия и политика. За двадцать-тридцать лет до этого общество еще жило как бы в другой эпохе, которую можно назвать «эпохой скрытой тревоги», — я надеюсь продемонстрировать это ниже, — а с середины века началась, по словам Одена и Камю, «эпоха явной тревоги». И с этим феноменом уже нельзя не считаться: тревога из скрытой стала явной, то, что раньше приписывали «настроению», превратилось в насущный вопрос, который необходимо определить и прояснить во что бы то ни стало.

И это относится не только к пониманию эмоциональных и поведенческих расстройств или к их терапии, где тревога стала, выражаясь языком Фрейда, «узловой проблемой». Тема тревоги является центральной и во многих других, самых разных областях — в литературе, социологии, политике и экономике, педагогике, религии и философии. Я хочу проиллюстрировать это примерами; начну с самых общих, а затем перейду к более конкретным областям знаний, где тревога рассматривается как научная проблема.

Художественная литература

Если мы попытаемся исследовать тему тревоги в американской литературе, например, двадцатых или тридцатых годов, то встретимся скорее с симптомами тревоги, чем с явной тревогой. Хотя в этот период было создано не слишком много изображений явной, выступающей на первый план тревоги, исследователь найдет в художественной литературе тех лет много признаков скрытой тревоги. Вспомним то явное ощущение одиночества, настроение непрерывного поиска — отчаянного и навязчивого, но всегда обреченного на неудачу, — в книгах Томаса Вульфа. Читая страницы с описаниями тревоги, можно обратить внимание на одну вещь: часто эта тревога вращается вокруг одной темы, символически выраженной в названии книги Вульфа — «Ты уже не вернешься домой». Невротическая тревога рождается из-за того, что герои Вульфа неспособны принять психологический смысл невозможности снова вернуться домой, то есть принять свою психологическую автономию. Образы из романов Вульфа (поскольку писатели в символической форме выражают, и часто необыкновенно точно, бессознательные представления и конфликты своей культуры), по-видимому, свидетельствуют о том, что многие люди двадцатых-тридцатых годов начали понимать: невозможно снова вернуться домой; более того, невозможно в поисках безопасности опереться на экономические, социальные и этические реалии прошлого. Благодаря этому открытию тревога вышла на поверхность сознания, стала, наряду с чувством «бездомности», явной проблемой. Тема дома и матери, связанная с тревогой, будет встречаться нам снова и снова, обретая конкретность по мере нашего углубления в феномен тревоги.

В пятидесятых годах тревога стала уже явной темой литературы. Одна из поэм У.Х. Одена носит название «Эпоха тревоги»[1]. Поэт считал, что эти слова наиболее точно представляют картину его времени. Хотя фоном для внутренних переживаний четырех главных героев поэмы служит война, — где «необходимость похожа на ужас, а свобода — на скуку»[2], — оден со всей определенностью показывает, что истоки тревоги его героев, как и других людей того времени, лежат на более глубоком уровне, чем внешнее событие, война. Четыре героя поэмы, отличающиеся друг от друга по своему темпераменту и происхождению, имеют некоторые общие черты, характеризующие наше время: им свойственно одиночество, жизнь лишена для них ценности, они ощущают свою неспособность любить или быть любимым, — хотя все они желают любви, стремятся к ней и все на время освобождаются от чувства одиночества под действием алкоголя. Источник тревоги следует искать в современной культуре, в частности, как считает Оден, в том, что современный мир, в котором обожествляются коммерческие и технические ценности, требует от человека конформизма:

Мы движемся по воле колеса;Одно движение всем управляет:подъем и спад зарплат и цен…[3].

…Дурацкий мир,Где поклоняются техническим новинкам,Мы говорим и говорим друг с другом,Но мы одиноки. Живые, одинокие.Чьи мы?Как перекати-поле, без корней[4].

И все четыре героя думают о том, что их тоже затянет в себя бессмысленная механика этого мира:

…Мы знаем страх того,Что мы не знаем. Сумерки приносятНеясный ужас. Торговать полезнымТоваром в сельской лавке…Учить прилежных девушекНаукам в школе? Уж поздно.Когда же нас попросят? Или простоМы не нужны совсем?[5]

Эти люди утратили способность воспринимать себя самих как нечто ценное, они не верят в свою неповторимость. Одновременно герои поэмы, символизирующие всех нас, потеряли веру в других и утратили способность общаться в подлинном смысле этого слова[6].

Альберт Камю назвал наше время «веком страха», сравнивая его с семнадцатым веком, веком математики, с восемнадцатым — веком физики, и с девятнадцатым — веком биологии. Камю понимал: в этом сравнении потеряна логика, поскольку страх нельзя отнести к наукам. Он говорил: «Но все-таки это связано с наукой, поскольку именно научные достижения привели к тому, что наука отрицает саму себя, а сверхразвитая техника грозит уничтожить земной шар. Более того, хотя страх нельзя назвать наукой, его можно с определенностью назвать техникой»[7]. Наше время нередко называют «веком психологии». Какая связь существует между страхом и психологией? Не страх ли заставляет людей исследовать свою внутреннюю жизнь? Мы будем размышлять над этими вопросами на протяжении всей книги.