О чем поет вереск (СИ) - Ольга Зима

Ни затуманенных глаз, ни приоткрытых губ, ни дрожи в руках.

— Но она любила другого. Разве не достойно было ему отойти?

— Отойти? Отказаться от неё? От своей любви? Думаю, это было для него невозможно. Жизнь отдать для него было возможно, а отойти — нет.

— Думаю, именно поэтому та женщина выбрала мужа. Готового отдать ее другому для ее же счастья.

— Мы говорим не о том.

— Мы пришли! — Этайн повернула в лес, и листва сомкнулась за ее спиной.

Мидир крутанулся на каблуках, испытывая сильнейшее желание уйти. Но, намотав поводья на ветку дерева, приказал Грому стоять смирно. Конь фыркнул насмешливо, тряхнул длинной гривой и потянул зубами за край одежды. Мидир вырвал плащ и пошел за Этайн.

Она, присев на корточки подле ручья, достала из сумки тряпичную куколку. Улыбнулась Мидиру смущенно, затем оправила шелковое платье, шепнула что-то кукле и аккуратно усадила в траву.

— С ней источнику будет веселее. Я всегда приношу что-то взамен.

— Почему? Почему нельзя брать просто так?

— Потому что нельзя! Обидится.

Этайн окунула пальцы в ключ, бурлящий среди зелени трав. Зачерпнула хрустальную влагу и отпила прямо из ладошки.

Словно дикий лесной зверек! Мидир смотрел на нее, не в силах оторваться. Солнце, скользя через листву деревьев, золотило длинные волнистые пряди, закрывшие спину Этайн; капли срывались с ее ладони и падали в изумрудную траву горящими алмазами.

Она стряхнула последние брызги с пальцев.

— Холодная какая! Но сладкая. Я тоже наберу, — и, открыв сумку и отодвинув вереск, достала флягу.

— Давайте, я помогу, — Мидир сорвал перчатку и перехватил флягу, задев руку Этайн. Огладил ее пальцы быстро и незаметно.

Кожа была очень нежной и шелковистой на ощупь. Понял Мидир и другое: Этайн чувственна и чувствительна, но не осознает, насколько.

— Вы не болеете?

Мидир выдохнул, пытаясь успокоиться. Этайн была первой, кто взволновался из-за его волчьей крови, взбудораженной желанием.

— Я всегда горячий, — понизив голос, прошептал он. Подул чуть сильнее.

Этайн была все так же спокойна. Потянулась к нему, и прохладная влажная ладонь коснулась лба Мидира.

— Жара нет. Верно, показалось из-за воды, — опустила Этайн взгляд на покрасневшую в ледяном ручье руку.

Очаровательна и свежа. И не прикрывается именем мужа… Лугнасад только начинался, получи Мидир ее разрешение — и семь вересковых дней могли бы пройти очень весело.

— Возможно, лечение мне все же не помешает, — прищурился он и потянул ладонью магию Нижнего с такой силой, что зашевелились травинки под холодным ветром. Но тут застучали копыта, зашуршали колеса и послышалось: «Тпру-у-у!». Мидир отпустил силу, закрученная спираль мгновенно втянулась обратно.

От дороги раздалось на два женских голоса:

— Этайн! Госпожа Этайн!

— Простите! — подхватила та сумку и ринулась вперед. — По этой дороге все вверх и вверх, и к обеду вы будете в Манчинге.

— Где ты живешь, красавица?

— В столице! — раздалось уже из-за сомкнутых веток.

Значит, в Манчинг он сегодня все же попадет. Да и Эохайд просил приехать не позже полудня Лугнасада.

Когда Мидир вышел на дорогу, там не было уже ни Этайн, ни повозки. Гром переступил с ноги на ногу, ткнулся мордой, фыркнул в плечо… «Смейся, смейся над королем», — буркнул Мидир, поглаживая гладкую, блестящую на солнце шею Грома.

Примечания:

1 Нижний мир — Туата де Данаан, Мир под Холмами. Ши — его обитатели (благие, неблагие и фоморы)

2 мреть — устар. о нагретом солнцем воздухе· переливаться, струиться, образуя марево.

3 Верхний, Верхний мир — обитель людей.

4 Манчинг — столица галатов (г), современный Ингольштадт.

5 Галаты — жители Верхнего мира, самоназвание кельтов.

6 Лугнасад — 1 августа, день начала осени и сбора урожая. Празднование Лугнасада длилось неделю.

7 Морок — магические чары

8 Ложе Димайда и Грайне — камни определенного вида, разбросанные (или сотворенные) во множестве в лесах галатов. Место встречи первых влюбленных: если женщина приводила к ним мужчину, он мог попросить разделить с ней ложе.

В рассказе Этайн присутствуют мотивы макиавеллевской «Мандрагоры».

Глава 2. Вересковая свадьба

Вересковые холмы без прекрасной травницы перестали привлекать внимание Мидира. А вот рыжие волосы галаток… Однако тех самых — ярких медно-золотистых прядей он так и не увидел.

Чем ближе Мидир подъезжал к столице, тем больше народу было на дороге и вокруг нее. Галаты вовсю готовились к Лугнасаду. Раньше среди них были бы и друиды, но теперь они отгородились от людей и праздновали сбор урожая в своих капищах.

Барды играли на лирах, хотя, на вкус Мидира, лишь терзали их. Ремесленники, земледельцы, пастухи, купцы и всадники[1], не чинясь званиями, дружно накрывали столы под деревьями и уже разливали питье. Мидир принюхался: вполне неплохое, но все же пиво, с горчинкой терпкого хмеля. Привозное вино по карману было немногим.

Вскоре начнут собирать пшеницу, а в конце свяжут последний пучок колосьев и примутся метать в него серпы, срезая издалека, чтобы не привлечь злых духов.

«То есть, таких как я», — хмыкнул Мидир и постучал по холке Грома, заинтересованного куском каравая, который протянул шустрый голубоглазый пацан.

Кроме отчаянной храбрости, даже безрассудства в схватках, галаты отличались редким гостеприимством. Только вот ныне мальчика ухватила за руку испуганная молодуха и прижала к себе. Губы ее зашевелились, выговаривая слова оберега.

На памяти волчьего короля ни один гном не сквасил молоко кормящей матери, ни одна фея не унесла земного ребенка, ни один ши не увел деву в ночь без согласия, однако волчий король все чаще слышал не только: «Привет! Славно вам будет у нас, пусть и нам хорошо будет с вами!», — но и просьбы не забирать малых деток и юных дев.

Мидир поднял бровь и еле сдержал ухмылку. Уж кто-кто, а малые детки его не интересовали совершенно. От юных дев же впору было отмахиваться…

Волчий король добрался до Манчинга раньше полудня. Город встретил его привычно — шумом и гамом, резкими запахами огня, еды и всем тем, что несло большое скопление людей, где любой ши старался бывать как можно меньше.

У городской стены перед вороным неприветливо сомкнули копья. Гром всхрапывал, косился недобро, готовый лягнуть или цапнуть всякого, кто осмелится протянуть руку. Стражники оценивали стать скакуна и оружие вершника: меч и кинжал, драгоценные камни на рукоятях и расшитую сбрую. Если вышивку на плаще и сюрко — знак дома Волка — зверя, воющего на полную луну, Мидир скрывал в Верхнем, то оружие прятать не собирался.

Он оглядел стражу. Нет ни одного знакомца, кто помнил бы волчьего короля по прежним битвам!

Ладные горожанки в разноцветных нарядных лейне[2] перешептывались, краснея и улыбаясь Мидиру. Он нахмурился и сжал зубы.

Пришлось показать приглашение короля галатов, и стража расступилась перед Мидиром, затем проводила прямо до покоев Эохайда. Говорить, что волчий король и так прекрасно знает дорогу, он счел ниже своего достоинства, но в итоге был рад сопровождению: стража разгоняла прохожих и настойчивых продавцов перед гостем их короля.

Манчинг был забит народом, и добирался Мидир к дому Эохайда невыносимо медленно, хотя путь пролегал по богатым кварталам всадников, где людей встречалось меньше, чистые широкие улицы были вымощены терракотовыми плитами, а светлые дома словно ловили лучи солнца, блуждающего между островерхими черепичными крышами.

К дому Эохайда они подошли одновременно с разнесшимися над городом гулкими звуками. Друиды каждый час ударяли в металлические щиты: отсчитывали время, словно давая понять городу, кто тут главный.

На новых кованых воротах тянулись ввысь изящные металлические цветы, лишь по краям устало опустившие головки. Мидир проехал под аркой из алой бугенвиллеи, а стража осталась снаружи.

Охрана внутри приняла бумагу, кивнула волчьему королю и свела ворота, в которые тут же попытались сунуться любопытные горожане.

Дом Эохайда неожиданно показался уютным, словно им занялся добрый управляющий или разумная жена. Полотняный навес над входом спасал от солнца, широкий двор мели слуги, сад искрился от поздних цветов, привечая хвойным духом, шелестом листвы буков и кленов в первых, желто-алых пятнах осени.

Гератта Мидир не увидел. Ни в конюшне, где волчий король оставил Грома, попросив не волноваться, ни подле королевских покоев на верхнем этаже. Конюший Эохайда, ставший его правой рукой, недолюбливал Мидира давно и будто лично, но волчьего короля по большей части не интересовали чувства людей…

Стража проводила на верхний этаж, приоткрыла двери, и Мидир ухмыльнулся знакомой картине. Эохайд целовал девушку, сидящую на его колене. Волчий король прищурился — весьма недурную. Он замер в проеме, подождал минуту, постучал по двери; лишь тогда Эохайд соизволил оторваться.