Растафарианская история - Полина Волкова

Его звали Джо, ему было где-то тридцать лет, у него была жена, большая американская семья, свой маленький бизнес и страсть к безлимитному техасскому холдему, он был разговорчивым и достаточно вежливым. А через несколько дней Джо позвонил нам и сказал, что из-за кризиса у него проблемы и нужны деньги, и мы решили ему помочь. Сначала мы заняли ему три тысячи, на следующий день – еще четыре, все кэшем. Он обещал отдать через две недели. Через три он сказал, что у него их нет, но он попробует отдать нам по частям.

Все наши денежные запасы к этому моменту уже закончились, к счастью, еще до истории с Джо мы оплатили квартиру на полгода вперед и успели купить все необходимое – мебель (деревянный письменный стол, стул, два больших удобных песочно-зеленых кресла, деревянный кофейный столик и кровать), посуду, постельное белье и прочее (мы даже купили шторы, вазу для цветов, дерево в кадке), немного одежды, два ноутбука и колонки.

В Нью-Йорке у нас не было никаких знакомых, а в России просить помощи нам тоже было не у кого, кроме родителей, но к ним мы стали бы обращаться только в крайнем случае. Джо оправдывался, просил прощения и все-таки стал постепенно отдавать деньги, кладя по 100-200 долларов на наш счет, но этого было слишком мало. Иногда он обещал положить в пятницу и пропадал до понедельника, и несколько раз мы оставались совсем без еды и сигарет в течении трех, четырех, а один раз – пяти дней подряд. Нам отключили телефон и интернет и грозили отключить электричество. Теперь мы очень редко покупали траву и, стараясь сэкономить, делали это не через Рэбая (его трава была хорошей, но дороже обычной, двадцатидолларовой). Мы стали ходить на поиски в проджекты и скоро нашли темный двор на девятой улице и авеню D, где кучкуются черные в холодные осенние вечера. Обычно их было человек десять, стоящих полукругом около лавочки, что очень напоминало Россию (да и сами проджекты тоже). Наша смелость их так впечатляла, что за двадцатку мы получали там вдвое больше травы, чем в любом другом месте.

Ноябрь был удивительно холодным, ветреным и дождливым. Ист-Виллидж опустел. Мировой финансовый кризис изменил Манхэттен до неузнаваемости: на улицах города теперь было не так шумно и весело, как раньше, можно было подумать, что беспечное благоденствие ньюйоркцев навсегда закончилось, они действительно переупотребляли и переупотребили и перегнули палку и теперь, под влиянием своей же паники, падают вниз с высоты своих стеклянных небоскребов, откуда раньше смотрели на мир с высокомерием Александра Македонского; магазины, один за другим, закрывались, а в те, что продолжали работать, новые коллекции, кажется, уже не поступали, многие рестораны перестали открываться по понедельникам и воскресеньям, а затем вообще стали работать только с четверга по субботу, самые прибыльные дни. Но цены падали. Цены падали так, как мне никогда и не снилось, роскошные вещи отдавали за десятую часть цены, но денег не было не только у нас, но, кажется, ни у кого в Нью-Йорке.

Но в конце ноября Барак Обама выиграл выборы, толпы людей всю ночь праздновали его победу на улицах города. Нью-Йорк ожил ровно на одну ночь, а потом опять заснул, как прежде, уже до весны.

В середине декабря выпал первый снег, а перед католическим Рождеством к нам пришли деньги от родителей (вместо новогодних подарков), которых хватило бы, чтобы жить несколько месяцев.

Заснеженный Ист-Виллидж выглядел загадочно, повсюду зажглись разноцветные мигающие гирлянды, на углу нашей, 9-ой, улицы и 1-ой авеню начали продавать пушистые невысокие елки, ночи стали тихими, как будто все уехали из города, туристов было по-прежнему мало. Часто мы ходили гулять по ночам, с нами стали здороваться местные бомжи и попрошайки, которые всегда получали от нас (так как мы опять разбогатели) сигарету или мелочь. Я полюбила сидеть на лавочке напротив Церкви Святого Марка и наблюдать одну и ту же умиротворяющую картину: в центре маленькой треугольной площади каменный лев на пьедестале смотрит на восток, голуби взлетают в голубое морозное небо и кружатся над золотым шпилем.

Иногда, проснувшись пораньше, мы вместе отправлялись в Центральный Парк, иногда шли в Мому или Метрополитен, а иногда в Сохо по магазинам. Нам казалось, что темные времена закончены, мы стали спокойны, мало разговаривали, читали книги, слушали музыку, смотрели фильмы Пазолини, Висконти, Феллини, Бертолуччи, старые фильмы про Нью-Йорк, молча сидели в креслах, пили домашний латте, смотрели в окно на заснеженный парк и наслаждались свободой.

И, конечно, мы опять начали звонить Рэбаю. Но иногда он пропадал на несколько дней, или на неделю, или на две, не брал трубку, а потом появлялся опять и кричал:

– Positive!!! Positive!!! I'll be in two minutes. I'm five blocks away from you!!! – и приезжал через пять часов.

Однажды он взял у нас деньги вечером, пообещал привезти траву через час и пропал; появился только через сутки, и травы у него по-прежнему не было, тогда он отправился вместе с моим другом в одну темную кальянную на 4-ой улице между 1-ой и 2-ой авеню, там он взял травы в долг у женщины неопределенного возраста по имени Лори (которая, конечно, не хотела ему ничего давать, но ей пришлось). Затем он долго сидел там, ел, пил и накуривался, вместе с хозяином – молодым египтянином, который, судя по его виду, страшно боялся Рэбая и ни в чем не мог ему отказать. Мой друг провел в Куфу вместе с Рэбаем несколько часов, а затем, под предлогом того, что я жду его дома, ушел, но Лори успела всунуть ему бумажку с ее номером телефона и предложила покупать траву через нее. И прибавила:

– But don’t tell Rabbi.

Так в нашей жизни появилась Лори, прожженная наркотиками насквозь женщина, страшно худая и иссохшая, невысокого роста, сутулая, с острым носом, маленькими, уже бесцветными глазками и длинными волнистыми тонкими коричневыми волосами, с руками, сплошь покрытыми татуировками, одетая чаще всего в длинные платья или разноцветные лосины и топики, злая сплетница, несчастная, одинокая и умирающая. Она любила рассказывать всем о своих болезнях, настаивая на скорой смерти то от одного, то от другого смертельного заболевания, но на самом деле убивал ее героин, точнее, уже оксикоттен, который она жрала пачками. Жизнь ее сводилась к каждодневной работе в Куфу, где она и ночевала, так как больше идти ей было не куда. Неудивительно, что Лори ненавидела весь мир.

И она страшно ненавидела Рэбая, поэтому скоро мы узнали о нем много нового.

– Рэбай-то, похоже, на героине… – сказал мой друг, когда пришел домой после встречи с Лори.

– Не может быть! – сказала я и точно поняла, что так и есть. Теперь нам стало понятно, куда он все время пропадал.

Однажды (уже в марте) мой друг в очередной раз пошел в Куфу и неожиданно встретил там Рэбая, но тот не узнал его, а потом, когда мой друг спускался из зала вниз на кухню, Рэбай вдруг как будто страшно испугался его шагов и спрятался под лестницу, закрыв голову руками.

Лори рассказала о Рэбае много неприятного. По ее мнению, не было на свете никогда более злого, жадного, жестокого человека. Она тесно общалась с его женой, Суджен, которая покупала у нее траву для себя (в обход Рэбая). Сам Рэбай говорил моему другу, что семь лет назад женился на своей корейской массажистке, потому что она забеременела, и с тех пор живет с ней на другом берегу Хадсон Ривер, в Нью-Джерси, в тихом богатом районе, откуда открывается чудесный вид на сверкающий Манхэттен. С тех пор он вел двойную жизнь: днем сидел с детьми (трое мальчиков родились один за другим с интервалом в год), а его жена работала в крупной компании на Манхэттене (уже не массажисткой, но фотографом), ночью же он ехал в Ист-Виллидж, туда, где он прожил много лет, и там продавал, покупал и употреблял наркотики. Раньше он продавал их по-крупному, но теперь совсем скатился на дно, стал ненадежным, и его многочисленные нью-йоркские знакомые большей частью от него отвернулись.

Но нам почему-то Рэбай был очень интересен и внушал симпатию. По крайней мере он был человеком необычным, может быть странным и даже очень странным. И, может быть, (мы это тоже чувствовали) опасным, но любопытство все-таки побороло осторожность. Поэтому вскоре после встречи с Рэбаем в Куфу, вопреки всему тому, что говорила нам Лори, мой друг позвонил ему, они встретились у нашего подъезда. Вместо того, чтобы продать траву, Рэбай настоятельно позвал его ехать вместе в Бруклин и мой друг с удовольствием согласился. Он сел к нему в машину (старый зеленый лэндровер), и они помчались по Ист-Виллиджу под музыку Боба Марли, переехали по мосту на другой берег Ист-Ривер, проехали через Вильямсбург, через еврейский район, где все прохожие в шляпах и с пейсами, припарковались около старого браунстоуна, поднялись на последний этаж, вошли в прокуренную квартиру, прошли по узкому длинному коридору и оказались в небольшой квадратной ярко освещенной комнате, наполненной растаманами. Они сидели вдоль стен, а в середине несколько играли в карты за столом. Это место называлось Club House.