Клуб избранных - Александр Овчаренко

Супруга императора Елизавета Алексеевна прибыла позднее, 23 сентября. Государь вместе со свитой и городской знатью выехал встречать её на станцию. Вечером того же дня был устроен бал в её честь, и фейерверк.

После прибытия супруги государь ещё больше оживился. Теперь утренние прогулки по безлюдным улицам города они совершали вдвоём. Потом завтракали, как правило, вместе с Чернышовым, Волконским и бароном Фредериксом, которого государь назначил комендантом. После завтрака, торопливо выслушав доклады, Император вместе с супругой до обеда уезжал кататься в коляске. Государственные дела, которым он раньше отдавался без остатка, теперь его явно тяготили. Как-то вечером, находясь в хорошем расположении духа, государь сказал своему любимцу Петру Волконскому: «Вот удалюсь от дел, поселюсь здесь, а ты будешь у меня библиотекарем»! Князь, как опытный царедворец, удивления не выказал, только с почтением склонил голову, как бы говоря: «Всё в Вашей власти, Ваше Величество».

В конце сентября 1825 года Император, вместе со спешно прибывшим в Таганрог новороссийским генерал-губернатором Воронцовым, отправился в инспекционную поездку по близлежащим городам. Несмотря на дувший с Кавказа ледяной ветер, Император всё время проводил в седле. После посещения могилы госпожи де Крюденер, у Государя проявились признаки сильной простуды. Вечером того же дня лейб-медик Вилье настоятельно рекомендовал ему прервать инспекцию. Александр отказался от услуг лейб-медика и, выпив стакан горячего пунша, лёг в постель. Наутро у Императора началась горячка. Закутавшись в тёплую шинель, Александр забрался вглубь коляски и велел ехать в Таганрог.

5 ноября 1825 года в восемь часов вечера тяжело больной император въехал в город. С этого часа лейб-медики Вилье и Тарасов дежурили возле него неотступно. Однако болезнь прогрессировала, и все усилия придворных лекарей были тщетны. С 6 ноября государь перестал давать пароль, перепоручив это начальнику штаба барону Дибичу. По горькой иронии судьбы последний пароль, отданный государем, был «Таганрог».

Утром 8 ноября Александр был так слаб, что не смог выслушать доклад Волконского до конца, но, приняв каломель и полдрахмы корня ялаппа, почувствовал себя лучше. Но все понимали, что это временное улучшение, коренного перелома болезни не наступило. С каждым днём Император медленно, но верно угасал.

В Петербурге были оповещены о болезни государя, и иностранные дипломаты отправили на родину секретные донесения, в которых тщетно пытались предугадать будущую политическую конъюнктуру в России.

Впервые политический центр находился не в Петербурге или Москве, а в далёком и захолустном Таганроге. Вся Европа замерла в томительном ожидании.

Ох, что-то будет, господи! Спаси и сохрани!

* * *

Поздним вечером 11 ноября 1825 года по неостывшей осенней земле ночного Таганрога глухо простучали конские копыта. Одинокий всадник в мундире пехотного офицера беспрепятственно миновал караул и, въехав на площадь перед серым одноэтажным домом, торопливо спешился. Дворцовый комендант барон Фредерикс провёл ночного незнакомца прямо в покои Императора Александра.

– Ваше Величество, от командира пехотного полка полковника Ротта прибыл офицер с секретным поручением, – коротко отрекомендовал прибывшего Фредерикс.

– Унтер-офицер Шервуд, – щёлкнув каблуками запылённых сапог, коротко представился посыльный.

Несмотря на болезнь, Император был одет в мундир пехотного генерала и сидел за столом. Лицо его в пламени свечей казалось болезненно-жёлтым, а глаза глубоко запавшими. На плечи у государя была наброшена шинель.

– Оставьте нас, барон! – тихо произнёс Император, и Фредерикс послушно скрылся за дверью.

Прошло полчаса, прежде чем Шервуд вышел из кабинета, ни с кем не прощаясь, вскочил в седло и растворился в ночи.

– Барон, вызовите полковника Николаева, а когда прибудет, зайдите ко мне вместе с ним, – потребовал Император.

Это была последняя ночь, когда российский Император Александр I лично отдавал приказы.

Срочно послали за начальником дворцового караула полковником Николаевым.

Была глубокая ночь, когда барон Фредерикс и полковник Николаев вышли из кабинета смертельно больного государя. Каждому Александр I дал по секретному поручению, и в ту же ночь повелел немедленно выехать из Таганрога.

Об этих последних распоряжениях Императора в Таганроге не ведал никто, даже начальник штаба барон Дибич. Какие именно распоряжения отдал своим поданным Александр, так и осталось тайной, даже после его смерти.

По воле Провидения случилось так, что за три дня до объявления о смерти Александра I, в Таганроге скончался унтер-офицер 3-ей роты Семёновского полка Струменский, который при жизни славился тем, что очень походил и лицом и фигурой на государя Императора. Провинившийся унтер был подвергнут телесным наказаниям, или попросту говоря, засечён шпицрутенами насмерть. Было ли это простым совпадением или в ход истории вмешался господин Случай, неизвестно, но только ночью 18 ноября 1825 года, когда Император, по свидетельству лейб-медиков, «лежал в беспамятстве», стоящий на часах солдат Семёновского полка срочно вызвал начальника караула. Став во фронт перед дежурным офицером, как положено по уставу, часовой доложил, что вдоль забора, которым была обнесена резиденция Александр I, прокрался высокий человек в тёмной одежде.

– Что же ты, дурак, не задержал его? – спросил рассерженный поручик, недовольный тем, что его потревожили.

– Как можно, Ваше благородие? Ведь это же царь! – ответил перепуганный солдат.

– Да ты никак пьян? – ещё больше рассердился офицер. – Государь изволит в доме болеть!

На этом ночное происшествие и закончилось, а утром 19 ноября 1825 года без четверти одиннадцать тяжело и печально ухнул церковный колокол: народу объявили, что государь скончался.

В этот же день лейб-медик Вилье и лейб-хирург Тарасов стали готовить тело к погребению. Когда составляли протокол осмотра тела, неожиданно обнаружили, что спина и ягодицы покойного Императора имели багрово-красный цвет. Тарасов выразительно посмотрел на Вилье.

– Холера! – не моргнув глазом, произнёс Вилье.

– Помилуйте, батенька, какая холера! – тихо возразил Тарасов. – Будь это холера, по всему городу уже стояли бы холерные кордоны, да и больных было бы поболее.

Больше на этом внимание заострять не стали, но в протоколе соответствующую запись сделали. После чего Вилье так напичкал тело покойного императора различными снадобьями, предотвращающими разложение плоти, что пожелтели даже перчатки на руках Императора.

Но придворных всё, что было связано со смертью Императора, интересовало только до погребения. После того, как в холодный и вьюжный декабрьский день тело покойного с большими почестями было предано земле, и ворота царской усыпальницы в печально известной Петропавловской крепости закрылись, все взоры устремились к молодому Императору. Теперь самое время восславить нового Помазанника Божьего.

Король умер! Да здравствует король!

* * *

Минуло сто лет, и весной 1901 года произошло событие, которое, казалось, не имело прямого отношение к смерти Александра I.

12 марта 1901 года Николай II вместе с супругой Александрой Фёдоровной и многочисленной челядью выехали в Гатчину. День был весенний, солнечный, и предстоящая поездка представлялась весёлой прогулкой. Когда подъехали к Гатчинскому дворцу, небо неожиданно затянуло тучами, и задул холодный пронизывающий ветер.

Во дворце, в присутствии свиты, Император сломал на установленном посреди залы ларце печать. После чего ему на серебрёном подносе поднесли ключ, которым Николай вскрыл замок ларца. Внутри ларца оказался перетянутый шёлковой красной лентой и опечатанный сургучной печатью конверт. Государь решительно вскрыл пожелтевший от времени конверт и впился глазами в строчки, начертанные сто лет назад Павлом I.

То, что не суждено было сделать покойному Императору Александру I, выпало на долю последнего венценосца династии Романовых.

Содержимое письма для всех присутствующих, кроме Александры Фёдоровны, так и осталось тайной. Известно только, что после прочтения послания Император и его супруга прервали увеселительную поездку и в глубоком раздумье вернулись в Зимний дворец.

Ящик Пандоры был вскрыт! Впереди у Николая II были шестнадцать лет самодержавного правления, но предсказания, начертанные его предком, начинали сбываться.

Смерть Императора так и осталась тайной за семью печатями. Может, это и к лучшему. Что за история без тайн – бухгалтерский отчёт, да и только! И пройдёт не один десяток лет, а может быть и столетий, прежде чем кто-то нетерпеливый и ищущий сможет приподнять завесы тайны и, вторя Пушкину, воскликнуть: