Грусть улыбается искренне - Александра Яки

Как хотелось просто зайти к себе в комнату, завалиться, не разуваясь, на кровать и мирно проспать до самого утра.

Отец распахнул двери, умиротворённо улыбаясь, с баночкой пива в руках. На лице читались спокойствие и радость от заслуженного отдыха после тяжёлого рабочего дня — под конец каждого месяца в бухгалтерии всегда назревала жуткая запарка с отчётами, а Александр Игоревич как человек горевший работой никогда не уходил домой, не завершив дела.

Увидав родное чадо в неприглядном и убитом виде, папик даже пошатнулся, а улыбка стремительно поползла вниз.

— Мать!.. — крикнул он обречённо, выкинув пустую пивную банку в мусорник. — ДОжили!

Вера Олеговна, что-то обеспокоенно бормоча, засеменила к двери.

— Что такое? Витя! — женщина остановилась на полпути и у неё обмякли и опустились руки. — Ну что случилось?

— Я заболел, — односложно ответил парень, вваливаясь в прихожую. Мать нервически заправила русые пряди волос за уши, и схватилась за голову.

— Чем?..

— Нажрался он попросту! Да?! — проревел отец не громко, но достаточно грубо для того, чтобы и так жалкий Витька окончательно вжался в стену, за которую держался.

— Ты чего орёшь-то на него? — возмутилась вдруг Вера Олеговна, уперев руки в боки. — Я говорила, не надо его допоздна гулять отпускать, говорила? А ты что отвечал?! — женщина скорчила лицо, передразнивая мужа: — «Пусть мальчик веселится, он же молодой»!

Александр Игоревич, ничего не ответив, только безысходно и тоскливо вздохнул. Мать, радуясь тому, что усмирила мужа, властно прошагала вдоль коридора и цепко взяла Виктора за локоть.

— Пошли, юный алкоголик! — скомандовала она и потащила еле держащегося на ногах сына в гостиную.

Витя, с трудом дохромав до дивана, наконец прилёг. В голове гудели сирены. Сердце колотилось часто и звучно, а его стук, казалось, отдавался эхом по всему телу от головы до пят. Что-то неприятное, сводящее с ума, мерзкое поднималось из живота вверх. Виктор попытался сменить положение, но от этого только сильнее затошнило.

— Как это понимать?.. — резонно обратился отец, остановившись в дверях.

— Ой… Только не строй из себя наивного, — отмахнулся парень трясущейся рукой и смерил родителя презрительным взглядом. — Ясно как! Погулял…

Вера Олеговна кисло ойкнула, зло зыркнув сперва на сына, а после ещё более свирепо — на мужа.

— Воспитали сыночка?!

— Во-первых, Виктор, прекрати хамить. Во-вторых, я давно знал, что ты пойдёшь по наклонной, — холодно отозвался отец. — Гуляйте, развлекайтесь, но с умом же! Ты ещё сопляк, чтоб такое творить. Деньги тебе даём мы с матерью! И уж точно не на то, чтобы ты их пропивал!

— Ой, пап! А на что вы мне их даёте?! Может, на книги? Не смеши мои тапочки! — нагловато бросил Витька, пытаясь приподняться, но гадкое чувство тошноты не дало ему окончить фразу. — Мам! — только успел пискнуть он и зажал рот руками.

Мать сорвалась с места и, едва не путаясь в подоле махрового халата, побежала в ванную за тазиком.

— Сейчас-сейчас, потерпи.

Мальчишка свесился с дивана. Вера Олеговна подала ему старый алюминиевый таз, и Витька снова, как и там, за городом, затрясся в рвотных конвульсиях.

Мама присела с краю, с сочувствием покосившись на сына. В ситуации, когда единственный, пусть даже трижды поганый отпрыск мучается, она не могла оставаться строгой и безучастной.

— «Скорую» вызываем? — женщина посмотрела на мужа. — А то вдруг и правда не в водке дело…

— Я позвоню, — кивнул отец.

Виктор почти не заметил, как прошли дремотные полчаса.

В доме как будто из ниоткуда появились люди, зашуршали в прихожей, монотонно переговорили со встречавшей их Верой Олеговной… Затем нечто светлое деловито шагнуло гостиную, и Витька с трудом распознал в этих белых пятнах врача скорой помощи и сгорбленную пожилую сестру. Они выглядели усталыми и слегка измученными под вечер. Мамуля что-то сбивчиво залепетала, перебивая участливо поддакивающего отца. Изнывающий от боли Виктор валялся среди всего этого каким-то ненужным бесформенным созданием и с трудом вставлял некоторые нечленораздельные фразы в общий разговор. Доктор сидел на краю дивана и вёл себя так, точно Витька вообще манекен: не глядя, прощупывал живот, светил фонариком в глаза, бросал незначительные профессиональные фразы родителям. Те кивали и что-то обеспокоено щебетали в ответ. Что именно — уши мальчишки уже не распознавали.

Настенные часы старинной мелодией отыграли одиннадцать вечера. Врач устало поднялся и не спеша спрятал маленький фонарик в боковой карман халата.

— Поедем. Собирайтесь.

Страшного ничего, но кровь надо посмотреть… Пусть денёк у нас побудет, это не навредит, — сипло промолвил он и впервые за всё время посмотрел Вите в глаза. — Добегался, дружок?

— Саша, где его зубная щётка?! — услыхав это, взвыла мать.

Его здорово потаскали по разным кабинетам ночной больницы: взяли на анализ кровь, промыли желудок. Едва дав отдышаться, забацали два болючих-колючих укола в ту самую часть тела…

И только за полночь, ближе к утру, взгляд Виктора начал помаленьку проясняться. Мысли трезвели, приобретали чёткость и способность оформляться в мало-мальски ясные и здравые образы.

За чёрным окном палаты в водостоке уныло завывал ночной ветер. Витька, с трудом распознавая зеленоватые стены кругом себя, лежал на боку, скрутившись калачиком, и бездумно всматривался в чёрное, слегка подкрашенное алым городским заревом небо.

В оконную трещину с улицы залетало приятное прохладное дуновение, и Виктор жадно ловил свежий воздух горлом, в котором всё ещё стоял гадкий привкус резиновой трубки для промывания. В широкой дверной щели виднелся кусочек полутёмного коридора с отблесками неонового света. Ночная больница немо спала, пропитанная парами хлора и спирта.

С неба за Витькой наблюдал всё тот же молодой месяц в окружении жемчужинок-звёзд, изящно посылавших ему мерцающие приветы сквозь миллиарды лет. Какой-то из них, возможно, уже давно не существует: взорвалась, сгорела, столкнулась с другим космическим телом, разрушилась… Но тут, на Земле, об этом даже не догадываются, ведь свет ещё идёт и будет идти миллиарды лет.

Так и Витька ещё утром и представить не мог, что окажется на больничной койке, среди этой маеты, тоски, зелёных стен, стонов, старых железных кроватей и запаха стерильного белья. Как дивно случаются многие вещи — резко, быстро, неожиданно. Утром сидели в школе, шутили, валяли дурака, дразнили ботаника Аркашку. Днём — рисовали под мостом граффити. А вечером… нежданно-негаданно… больница.

Никто и не спрашивал о планах и намерениях. Просто бежала весёлая дорожка жизни, и вдруг та-дам — на пути выросла внезапная серенькая, унылая преграда. Тадам — и уютная комната сменилась больничной палатой.

Мягкая подушка приобняла усталую шею парня, и он прикрыл тяжёлые веки, медленно наливающиеся медовой дремотой. Боль постепенно уходила, уползала, утекала. Всё легче становилось дышать, и всё глубже сознание проваливалось в сон. Точно ластиком, медленно стирались границы между предметами: соседняя кровать слилась со стеной, оконная рама — с ночным небом, месяц и звёзды — с огнями города. Окружающее пространство темнело, замирало, останавливалось, засыпало.

Ранним утром Виктор уловил на лице чуть тёплые осенние лучи ещё прежде, чем успел открыть глаза, и понял наконец, что боль совсем ушла. Вкусив этот весьма приятный момент, мальчишка разлепил веки. В просторной палате, окрашенной бледно-зелёной дешёвой краской, все ещё спали. Только коричневый домашний таракан стремительно бежал к вентиляционной решётке. Народ дремал в различных позах: кто скрутившись калачиком, кто, наоборот, развалившись херувимом. Малыш напротив мирно сопел, зажав простыню между коленок, а на соседней с Витей кровати, тихо постанывая, лежал подросток примерно его возраста, то и дело беспокойно вертя головой.

Перестав оглядывать соседей, Виктор чуть приподнялся на локтях и, вытянув шею, посмотрел в окно. На месте звёзд-жемчужинок, которые составляли ему компанию на протяжении прошедшей нелёгкой ночки, теперь висели слабые перистые облака, кромки которых утро окрасило нежным солнечным светом. Севернее виднелись крыши многоэтажек, также принявшие чуток рассветной розовизны на серый, холодный бетон. Хаотично, но спокойно, будто в замедленном кино, по утреннему небосводу парили ранние птицы.

Витька вновь откинулся на белую подушку с застиранной старой наволочкой. Он никогда не любил утро, ведь утром приходится вставать в школу. Если ты гулял до поздней ночи и добрался до постели только к восходу, хочется всеми правдами и неправдами разломать существующий миропорядок и выбросить из него это кошмарное время суток! Чтобы больше не приходилось преодолевать себя, подниматься, бороться со сном, дикими усилиями стараться не потакать манящему зову тёпленькой постельки, умываться, одеваться и снова и снова выходить на улицу, туда, в утреннюю сырость!