Все время мира - Сара Пурпура

не могу освободиться…

Ненавижу то, что я вижу.

Ненавижу свою мать и ее преклонение перед диетами.

Ненавижу своего отца, который не замечает меня настоящую.

Ненавижу те дни, когда я хочу кричать, даже если никто не станет меня слушать.

Ненавижу, что не могу быть той семнадцатилетней девчонкой, которой хочу быть.

Я спрашиваю себя, когда все изменилось и был ли вообще момент, когда все могло пойти как надо. Иногда нужен один поцелуй, одно объятие, обычная ласка. Я никогда не получала ничего подобного, и со временем отдала своей семье всю власть над собой.

Я задергиваю шторы, оставляя снаружи мир, о котором мечтала. Ложусь в кровать, обнимаю собственное одиночество и с безмолвным криком утыкаюсь в подушку.

2

Анаис

Когда ты по-настоящему являешься собой, ты понимаешь того, кто хотел быть с тобой рядом.

Опаздываю!

Я не услышала будильник, и теперь у меня лишь пара минут, чтобы привести себя в порядок и добежать до школы.

В спешке чищу зубы, собираю волосы в небрежный пучок, натягиваю первые попавшиеся под руку джинсы и красную тенниску с логотипом бара, в котором успела отработать лишь пару недель, прежде чем отец заставил меня бросить это занятие, поскольку посчитал его недостойным. Затем надеваю кроссовки и спускаюсь вниз. Мама с вялым видом готовит завтрак. Она не любит возиться на кухне, но у нее нет выбора: сегодня у Линды выходной.

Отец сидит за столом и листает газету. Никто из родителей не удостаивает меня даже взглядом, что меня радует, поскольку мать точно устроила бы мне разнос за мой внешний вид.

Однако, как только она меня замечает, тут же произносит вежливым, но бесстрастным тоном: «Не поздно ли, Анаис?» При этом ее взгляд сосредоточен на сковородке, на которой жарятся блинчики.

Мне хочется ответить ей, что если бы она проявила заботу и пришла меня разбудить, то сейчас бы я не опаздывала, но мои родители считают, что их дочери полностью отвечают за свои действия и должны подниматься вовремя сами.

Я гляжу на часы: действительно, уже очень поздно и я не успею на первый урок. Я могла бы схватить яблоко и выскочить из дома, но мать меня останавливает:

– А ну-ка садись и завтракай! – резко бросает она мне. Ее глаза излучают гнев, однако потом она просто качает головой и меняет тон.

– Нам с отцом нужно с тобой поговорить.

Черт! Видать, все по-настоящему серьезно, раз у нее нет времени устроить мне взбучку.

В моей голове звучит сигнал тревоги. Наверняка они снова готовы завести один из своих обычных разговоров, цель которых мне хорошо известна. Но сегодня у меня нет никакого желания их слушать, что бы они ни собирались мне сказать или приказать… Или как бы ни хотели меня отругать.

Я усаживаюсь рядом с отцом, который со своей неизменной выхолощенной невозмутимостью откладывает газету и произносит: «Доброе утро, Анаис».

Почему этот человек никогда не улыбается?

– Доброе утро, папа, – отвечаю я.

– Нам хотелось бы, чтобы здесь была и Ева, но тогда будет уже слишком поздно, так что мы сообщим ей обо всем по телефону.

О нет! Грядет что-то серьезное, так что я напрягаюсь и ловлю каждое его слово.

Мать ставит на стол подальше от меня – боже, как же она не хочет, чтобы я растолстела! – полную тарелку политых кленовым сиропом блинчиков, молоко и свежевыжатый апельсиновый сок.

Вкусный аромат раззадоривает мое обоняние, однако мой желудок, напротив, сжимается.

Меня начинает тошнить.

Наконец мама тоже садится за стол и вступает в разговор:

– Ты ведь знаешь, что частная клиника твоего отца пользуется огромным уважением. Это означает, что есть куча инвесторов – друзей и партнеров, – которые верят в него и поддерживают его… Боже мой, Анаис! Ты же не собираешься идти в школу в таком виде?

Черт! Зря я надеялась улизнуть!

Ее взгляд обращен на меня, и я натягиваю рукава, почти пряча кисти. Вчера я оставила новые порезы на руках. Не слишком глубокие, но все равно заметно.

– Мы решили принять участие в одной инициативе. На нее согласились все авторитетные лица этого города, – продолжает отец, не обращая внимания на лицо мамы, которое искривилось от вида моей одежды. – Это преумножит уважение финансовых партнеров, и возможные инвестиции позволят нам открыть новый педиатрический филиал.

Его голос становится мягче. Мне даже кажется, что отцу неудобно. Я не привыкла видеть его таким и совсем не понимаю, зачем мои родители пытаются посвятить меня в свои дела. Раньше они никогда этого не делали.

Я молчу дольше положенного, и отец фыркает: «Анаис, на твоем месте было бы вежливо проявить хотя бы чуточку любопытства».

Ах да! Меня должно интересовать все, что связано с ним.

– Итак, – он начинает беспокойно постукивать рукой по столу, – мы решили стать участниками проекта по усыновлению.

Что вообще происходит…

– Усыновление? – выдавливаю я с изумлением.

– В Ирвайне есть специальный центр. Сейчас там настоящий хаос. В нем живут подростки, которых никто не хочет взять себе, поскольку они уже вышли из обычного для усыновления возраста. Им нужно найти дом как можно скорее.

Дети, которых никто не хотел…

Подростки, которые никому больше не нужны.

Я нервно сглатываю, когда силюсь представить, что значит быть отвергнутыми. Поступок моих родителей, безусловно, благороден, однако я по-прежнему не могу прийти в себя от этой новости.

Отец решает подсластить пилюлю и продолжает: «Это акт милосердия, Анаис. Для юноши, которого нам доверят, это будет временной ситуацией, но в конце первого года, по достижению совершеннолетия, он может согласиться на усыновление и взять нашу фамилию».

Юноша… Значит, здесь появится парень, и это уже решено.

Один бог знает, как сильно мои родители хотят продемонстрировать миру свою щедрость, однако на этот раз поступок кажется по-настоящему хорошим, и я не уверена, что своим молчанием отреагировала должным образом на эту новость.

– Я рада, – наконец выдавливаю я из себя. – Вы можете на меня положиться, однако сейчас… – я хватаю яблоко и мысленно благодарю этот разговор за то, что он позволил мне избежать завтрака. – Мне нужно идти, или я пропущу и второй урок.

Вокруг ничего не поменялось. Думаю, они приняли мое согласие как должное. Моя мать всплеснула руками лишь по поводу моего внешнего вида. Отец же, глядя на мою тенниску, даже не вспомнил о тех яростных спорах, что были между нами всего лишь пару месяцев назад. Пусть он, кажется, и в смятении, но сейчас просто поставил меня перед фактом. В действительности мое