Карманный ад - Евгений Медведев

– А разве этот митинг – не подтверждение того, что общество действительно поддерживает власть? – удивился Денис.

– Когда численность леммингов достигает критической точки – все запасы растительности съедены, а совы, песцы и поморники пресытились мясом полёвковых, – грызуны покидают родные места и устремляются вперед, пока не наткнутся на озеро или морской обрыв. Наслоившаяся лавина живых тел не останавливается, пока не утонет вдали от берега. – Жора сделал паузу и пригубил кофе. – Так вот, поведение наших сограждан мне очень напоминает поведение леммингов: глаза стеклянные, ты им гвозди на мостовую насыпь – клевать станут. Они же ни о чем не думают, им скажи: «Пойдемте бить таджиков» – пойдут, «Пойдемте пивную громить» – пойдут. Или я не прав?

– Ты же понимаешь: если нет национальной идеи, способной объединить народ, нужна национальная антиидея, – сказал Витя.

– Любому капитану, чтобы управлять командой, нужен авторитет и курс. Авторитет у нашего президента есть, а вот с курсом он пока не определился, потому и решил разыграть национальную карту, – согласился Денис.

– У жука-бомбардира есть любопытная привычка: оказавшись рядом с муравейником, он падает, замирает и притворяется мертвым. Ясное дело, муравьи думают, что нашли корм, и волокут тело в подземелье, но здесь их ожидает сюрприз: жук оживает и начинает травить трупоедов едкой жидкостью. Так бомбардир находит укромное и удобное место для гнездования и неистощимые запасы еды. – Жора поставил чашку на блюдце, поморщил лоб и продолжил: – Порой у меня складывается ощущение, что и российские политики прикидываются патриотами, дабы найти себе хлебное место в Кремле или Госдуме. – Он запнулся, посмотрел на часы и резко вскочил. – Спасибо за полдник, увидимся вечером, я загляну с бутылкой рома. – Жора крепко пожал руку Денису и кивнул Вите.

– Странный он все-таки. – Капитан проводил гостя взглядом.

– Ты его пациентов не видел, – ответил Витя. – К слову, сегодня и Милан обещал зайти, он как раз на митинге будет.

– Главное, чтобы он с Сироткиным не столкнулся, а то палубу от крови ни один юнга не отмоет. – Денис поднял чашку и чокнулся с товарищем.

Милан Биккок нехотя перевернулся на застиранной простыне, вытканной из веревок австралийских песков и листьев марокканских пальм. Солнечный блик, усевшийся на раму зеркала, игриво подмигнул хозяину квартиры. Милан поднял тапок и метнул в зайчика, блик уклонился от снаряда и опрометью бросился в окно. Мужчина поморщился и укрылся подушкой.

– Милан, ты будешь кофе? – в комнату вошла девушка в сорочке и сигаретой в зубах.

– Доброе утро. Нет, кофе не буду, стакан сока налей. И да, на будущее: здесь курят только на кухне.

Девушка повела плечом, но сигарету потушила, едва не расплескав кофе на дубовый паркет, которым Милан дорожил больше, чем костюмами в шкафу или арсеналом элитного алкоголя в баре.

Он потянулся и понял, что чувствует себя полностью разбитым. После секса такое с ним приключалось редко, а через эту комнату прошел не один десяток девушек. Были блондинки и брюнетки, худые и в теле, были азиатки и мулатки, шведки, немки, испанки, еврейки… Каждый новый половой партнер оставлял свой след на теле человека (так уж повелось в этой вселенной): у девушек – буквы, написанные прозрачными водянистыми чернилами: они темнели, если парень и девушка спали регулярно, и впечатывались шрамами, если речь шла о сотнях соитий. У парней оставались зарубки на члене. На фаллосе Милана не было живого места, и он гордился этим, вгоняя в краску девственниц и девушек, только-только познавших прелесть секса. Но ни с одной из знакомых Биккок больше месяца не встречался, будто боялся примерить на себя ярмо отношений.

– Завтрак на столе, поднимайся. Девушка засеменила на кухню.

– Дайте воздуха, дышать нечем. – Милан надел футболку и подошел к турнику, повешенному на косяк дверного проема. Будучи школяром, он с трудом подтягивался десяток раз, но желания быть в центре внимания и завоевывать женщин порой становятся главными катализаторами развития. Милан прервался на третьем десятке, спрыгнул с металлической рамы и перевел дыхание:

– Ладно тебе, не будем ссориться.

Девушка стояла у стола и листала блокнот. Милан обнял ее за талию и прижал к себе, приподняв ночнушку.

– Не хочу. – Девушка резко повернулась и опустила сорочку.

– Хозяйка барыня. – Милан натянул исподнее и уселся на стул. «А чего я, собственно, переживаю? Она мне даже не невеста». – Ваша карета на парковке, увидимся на балу.

Лена (именно так звали утреннюю гостью) уже приготовилась к подобному повороту событий. Нельзя сказать, что она удивилась: сценарий повторялся из раза в раз, как пятичасовое чаепитие у Безумного Шляпника, и Биккок ни разу не отступил от канонов.

Она часто задавала себе вопрос, почему снова и снова оказывается в этой холостяцкой квартире с хозяином-циником, но, к сожалению, всякий раз находила ответ: если с глазу на глаз он был законченным эгоистом, то на публике преображался. Его шарму и чувству юмора трудно было противостоять. Лена даже поймала себя на мысли, что Милан живет в своем вымышленном киномире, где квартира – это гримерка, а улицы, офис, бары – съемочная площадка. Биккок научился играть под софитами условностей и юпитерами стереотипов. Мышеловку общественного мнения он приладил так, что случайные зрители, массовка и партнеры по сцене становились его жертвами. На этот раз в капкан попала Лена, и эта мука продолжалась уже три недели.

В постели, как и жизни, Милан был эгоистом: секс с Биккоком ей не нравился. Ей не нравились его скабрезные шутки, колкие замечания и наплевательское невнимание. За все три недели он однажды подарил ей цветы, а об украшениях и речи не было. Она терпеть не могла Милана со вторника до воскресенья, но каждый понедельник оказывалась под ним.

– Чего стоим так одиноко, кого ждем? В ногах правды нет. – Милан закурил и уставился на батарею утренней почты, включил радио и схватил стакан сока. – «В Исландии защитники эльфов заморозили строительство президентской трассы». Хм, вот это я понимаю: гражданское общество, демократия. Всеобщая декларация прав человека и Галадриэль. «В Москве двое вооруженных грабителей в масках вынесли из кафе 80 чебуреков и две бутылки колы». Великому времени нужны великие герои, и преступники – тоже. «В Польше «воскресший» мужчина пришел на собственные поминки». Вот где нужно учиться мастерству построения сюжетов будущих голливудских хитов. Ты знаешь: я бы хотел оказаться на собственных поминках, но вкрадчиво и незаметно: во-первых, увидеть, кто пришел, а кто проигнорировал мою смерть, а во-вторых, послушать комплименты. О мертвых ведь плохо не говорят? Хотя о чем это я? Переписчики штампам не верят, для нас ведь главное – правдивость и беспристрастность в подаче информации.

Лена уже наелась утренней порцией словоблудия. Она прошла в ванную, быстро оделась и направилась к выходу.

– До новых встреч в эфире. – Милан так и не встал, чтобы ее проводить. На лестничной клетке Лена посмотрела в лестничный пролет, раздумывая, броситься сейчас, чтобы поставить точку в этих бредовых отношениях, или повременить. Ее планы разрушил архитектор дома: в здании было всего два этажа, и она стояла на верхнем. Лена закурила, дверь квартиры отворилась, в коридор вышел Биккок в исподнем.

– Ты мусор забыла, выбрось в бак, как на улице окажешься. Но помни: пластик к пластику, стекло к стеклу, прах к праху. – Он подал ей черный пластиковый пакет и скрылся в проеме. У Лены больше не было сил злиться, она покорно схватила мешок и быстро спустилась во двор.

Промозглый февраль только раскрыл объятия, и прохладное утро бодрило. В отместку за презрение Лена бросила пакет с отходами рядом с баком, довольно рассмеялась и направилась к припаркованной у решеток двора машине. Через полчаса она уже была в офисе.

Тем временем Биккок репетировал. Каждое утро, оставшись наедине, он доставал скакалку, включал украденный саундтрек и читал стихотворение, написанное еще в студенческие годы.

– Будильник перерезал петли сна – и двери сна упали на ладони стаканом чая. Дорогу перепачкала весна – и мостовая в жидкой грязи тонет мостом причала. – Милан замедлял темп прыжков, и каучуковая нить плавно обходила щиколотки. – Тепло постели испускает крик на наковальне бешеного ветра куском металла. Я зажигаю сломанный ночник, я измеряю коридора метры шагом из стали. Холодная щетина на столе голодной бритве завтраком взошла стогом колосьев. Перчатки черной рваный пистолет забил доверху пальцами ушат обоймы грозной. – Биккок вспомнил, что не брился уже два дня, а потому теперь щетина смотрелась особенно колоритно. – Весь мир ложится бархатной дорожкой под стельки моих лаковых ботинок – поход в разгаре. Я начинаю переход по рожам, по скобам позвоночника пластинок – я рот оскалю. – Он начал взвинчивать темп, выдавая по 120 прыжков в минуту, и дыхания уже не хватало. – Страницами бульварных заголовков я выстелю тропу своей войны – я полководец. Залаяв под вольфрамовой головкой, я дирижером на краю волны открыл концерт.