Хранитель тайн - Ольга Грабарь

Классиков литературы в разговоре называл только по имени-отчеству: Александр Сергеевич, Николай Васильевич, Антон Павлович. Достоевского не любил за «чудовищное», как он выражался, «надругательство над русским языком». Толстых признавал лишь двух: Льва Николаевича и Алексея Константиновича. Из прозаиков двадцатого века выделял Бунина и Набокова.

Когда Платона Ермолаевича спрашивали, не назвал ли он сына в честь писателя Андрея Платонова, шутливо отмахивался:

– Помилуйте, что вы! Мне всегда нравилось имя Андрей, а Платонов вовсе не принадлежит к числу моих любимых писателей, хотя я ценю его раннюю прозу.

Дальше этого разговоры обычно не шли.

В семье царили мир и благоденствие.

* * *

Обычно Горелов предупреждал отца, если собирался его навестить. Платон Ермолаевич не любил неожиданных визитов. А тут случилась отложенная было командировка, и Горелов, вернувшись, решил: дай, зайду!

Выйдя из лифта, он обнаружил, что дверь в квартиру не заперта, а лишь притворена неплотно. Почему-то он сразу почувствовал недоброе. Отец стоял в передней, небрежно одетый, без очков, и, казалось, не видел ничего вокруг.

– Где мама? – не здороваясь, крикнул Горелов.

– Мамы больше нет, она улетела, – тихо ответил отец и добавил: – Талю увезли.

Все знали, что у матери слабое сердце, но ничто, казалось, не предвещало…

Платон Ермолаевич подался вперед, у него задрожали плечи. Горелов ни разу в жизни не видел отца плачущим и растерялся.

– Держись, папа, мы будем вместе, я тебя не оставлю, – забормотал он торопливо и тут же осекся. – Боже мой, что за несусветную чушь я несу!

– И то правда, Андрюша. «Чушь несусветная» – какой интересный фразеологический оборот! Между прочим, ты знаешь, что Даль производит слово «чушь» от «чужой»? А еще бывает «чушь собачья»!

Горелов взглянул на отца и тот слабо улыбнулся. «Справится, – подумал Горелов. – Лингвистика – надежная опора».

– Папа, хочешь, я на время перееду к тебе? – предложил он.

– Не выдумывай, Андрюша. Молодая жена не должна оставаться дома одна. И. потом мне тоже необходимо личное пространство.

* * *

Прошло некоторое время, и однажды, придя к отцу, Горелов обнаружил в доме женщину неопределенного возраста, которую принял за приходящую уборщицу.

– Это Капитолина Ивановна, а, проще говоря, тетя Капа из Подольска, мамина дальняя родственница, – сказал отец. – Помнишь, она к нам приезжала, когда ты был маленький, и привозила пироги с брусникой.

Горелов ни за что не узнал бы тетю Капу, но ему запомнилось великое множество узелков разного размера, неизменно сопровождавшее каждый ее приезд.

– Какой большой вырос! – воскликнула тетя Капа и улыбнулась, обнажив металлическую зубную коронку в правом углу рта. У нее было простое круглое лицо с зачесанными назад волосами и добрая улыбка.

Тетя Капа любила чистоту, и с ее появлением в квартире стало постоянно пахнуть кипяченым бельем и простым мылом.

Как-то раз Платон Ермолаевич, неловко откашлявшись, произнес:

– Андрюша, мы с тетей Капой… Ну, понимаешь, ей неудобно здесь просто так находиться. Одним словом, мне пришлось ее у себя прописать.

– Поздравляю, папа!

– Ты ничего такого не думай…

– Я и не думаю, это твоя жизнь, папа.

От внимания Горелова не ускользнуло, что вещи тети Капы давно уже водворились в спальне.

Прошло еще некоторое время, и отца не стало.

«Теперь она здесь полновластная хозяйка», – с досадой думал Горелов. Он с тоской глядел на длинные ряды книжных полок, старинную люстру и письменный стол.

Вскоре раздался телефонный звонок, и Горелов услышал голос тети Капы.

– Андрюша, ты не мог бы зайти в воскресенье? – спросила она.

Горелову очень не хотелось идти, но он не нашел в себе сил отказаться.

Дверь в квартиру была приоткрыта, и в передней на стуле сидела тетя Капа в окружении множества узелков. На голове у нее был повязан платок, в руках она держала дорожную сумку.

– Вы куда-то собрались? – спросил Горелов, чтобы что-нибудь сказать.

– В Подольск.

– Временно? – не удержался Горелов. Ему потом долго еще было стыдно за этот возглас.

Тетя Капа внимательно на него посмотрела.

– Нет, Андрюша, насовсем. Мне тут больше делать нечего. А в Подольске какой-никакой сад, огород, куры. Племянник из армии вернулся. Вот ключи от квартиры, возьми.

Горелов не нашелся, что на это ответить.

– Может быть, вызвать такси? – спросил он.

– Не нужно, сейчас племянник на «Ниве» подъедет, все заберет. Присядь, Андрюша, давай помолчим на дорожку.

* * *

Тетя Капа с племянником давно уехали, а Горелов все еще стоял с ключами от квартиры в руках. Он чувствовал, что сказал или сделал что-то не так, но не мог до конца понять, что именно. Мысли его, как обычно в таких случаях, обратились к войне. Почему-то именно в событиях тех лет Горелов находил для себя ответы на многие вопросы. Тогда все казалось простым и ясным.

Как я сделался военным

До войны Горелов понятия не имел о том, что такое армия. После школы сразу же поступил в институт и ушел на фронт добровольцем с третьего курса.

Было это в сорок третьем году в Свердловске, где институт в то время находился в эвакуации. Там как раз укомплектовывалась 70-я армия, которую предполагалось бросить на Центральный фронт. Армия только что прибыла с Дальнего Востока, и в соединениях не было переводчиков. А Горелов знал немецкий язык с детства. И вот, не имея законченного ни гражданского, ни военного образования, он, минуя военкомат, угодил прямо на войну, получив назначение на должность переводчика стрелкового полка. В Свердловске он едва успел впрыгнуть в состав, отправлявшийся на фронт.

По прибытии в штаб армии Горелову выдали обмундирование: гимнастерку, галифе, пилотку, обмотки и башмаки.

– Что делать с паспортом? – спросил он у армейского писаря.

– Разберетесь в полку, – коротко бросил тот.

Но полковой писарь только руками развел.

– Указаний на этот счет не имеем, – сказал он. – Наше дело – выдать удостоверение.

Так Горелов пронес свой гражданский паспорт через всю войну, а когда демобилизовался, получил новый. «Почему я вовремя не избавился от старого? – не раз укорял себя Горелов, но выбросить его не решался. – Если найдут, с нашими порядками еще шпионаж пришьют, – рассуждал он. – Засуну-ка я его куда-нибудь подальше».

И лежат с тех пор у Горелова в письменном столе два паспорта.

* * *

Смешная история вышла у Горелова с погонами. Поскольку он попал на фронт, минуя военкомат, воинского звания ему, естественно, никто присвоить не успел. Окажись он в пехоте – стал бы рядовым. Другое дело переводчик. Согласно уставу, полковой переводчик – должность лейтенантская, но офицерское звание командир полка присваивать не имеет права. Как быть? Поразмыслив, постановили: пусть переводчик носит пока офицерские погоны без звездочек, а там видно будет.

Первое время Горелов чувствовал себя как-то неловко в таких погонах, но вскоре заметил, что они вызывают даже некоторое уважение: а вдруг он какой-нибудь закамуфлированный разведчик?

Позднее, когда его перевели из полка в стрелковый корпус, Горелов извлек определенную пользу из этого обстоятельства. Он сумел уклониться от строевых занятий для рядовых как занимающий в корпусе капитанскую должность, а занятия для офицерского состава не посещал, поскольку, не имея вообще никакого звания, числился рядовым.

И еще много всего удивительного постиг Горелов в армии. Взять хотя бы солдат на войне. Как по-разному вели они себя в одних и тех же условиях. Позади марш-бросок, люди устали до одури. Растянуться бы на земле и ни о чем не думать. Но не все! Глядишь, кто-то на ровном месте дровишек раздобыл, у него уже огонек полыхает и в котелке что-то булькает. Горелов стал замечать: у такого и подворотничок пришит, и закурить всегда найдется.

Сначала Горелова настораживали разговоры разведчиков, казавшиеся ему крамольными.

– Чего разделся? Сейчас немцы засекут, а потом «Юнкерса» прилетят – одна пыль от нас останется!

Или:

– Вон «месерок» полетел – лучший истребитель в мире!

– Фриц грамотно воюет – в шесть рядов проволокой обмотался.

Со временем Горелов понял: не отдавая должное противнику, нельзя его одолеть.

Уважение было обоюдным. В дневнике одного немецкого солдата, убитого во время боев на Курской дуге, он нашел такие строчки: «Отступаем под обстрелом тяжелой артиллерий и бомбардировщиков. Противник безукоризненно ведет войну, господствует на земле и в воздухе и численно нас превосходит».

Горелов заметил, что чем ближе к передовой, тем быстрее принимаются решения. Если в штабе полка на обдумывание операции требуются часы, то при захвате языка исход дела решают минуты, ну а во время обстрела и секунды хватает, чтобы увернуться от осколка.