Племенной скот - Наталья Лебедева

Воды не было тоже. Кран не шипел и не плевался – просто молчал. От всего этого веяло недобрым. Дед Сергей помрачнел, жена его, чтобы разрядить обстановку, позвала всех ужинать. Даже внучки притихли и послушно съели все, что было в тарелках. Попить чаю не удалось: не было не только электричества, но и газа. К счастью, в холодильнике стоял большой пакет сока.

– Схожу в магазин, принесу бутыль воды, – сказал дед Сергей. Он хотел было взять с собой мобильник, но тот не видел оператора. Дед Сергей вспомнил почему-то, что как раз сегодня залил полный бак бензина, и это показалось ему хорошим знаком.

Пока он переодевался, чтобы выйти на улицу, дочка включила магнитолу, работавшую от батареек. Она щелкала клавишей «TUNE» и прошла всю шкалу, но радиостанции молчали.

– Что? – испуганно спросила жена.

– Тишина, – ответила дочь и прижала к себе ребенка.

– Давайте, я пойду с вами, – предложил деду Сергею зять.

Сначала предложение показалось разумным, но потом дед отказался.

– Оставайся, – сказал он. – С ними. Мало ли.

– Не ходи, Сережа, – взволнованно шепнула жена, а он только отмахнулся и ответил:

– Я скоро приду. А вы пока знаете что? А вы пока собирайте вещи. На всякий случай. И еды возьмите побольше. Мало ли…

Дед Сергей вышел из дому. Оранжевый солнечный свет угасал, на город опускались прозрачные, трепетные сумерки. Фонари не горели, темнели витрины, в окнах квартир трепетали крохотные язычки свечей.

У лавочки во дворе собрались пожилые соседки. Они переговаривались, в голосах их слышались то ли раздражение, то ли тревога. Кажется, они рассуждали об аварии и, разговаривая, показывали руками в разные стороны, словно свидетели, что пытаются сбить погоню со следа.

Мимо дома по улице шли люди. Они были сизыми, будто скроенными из нескольких слоев полутьмы; изредка фары редких автомобилей возвращали краски их телам и одежде. Некоторые прохожие шли быстро, едва не срываясь на бег, и затравленно оглядывались. Другие прогуливались, словно наслаждаясь охватившей город куриной слепотой.

Дед Сергей дошел до ближайшего мини-маркета. Тот встретил его темнотой за дверными стеклами и рукописным, полным надежды, объявлением: «В связи с отсутствием электроэнергии магазин временно закрыт. Приходите позже!» Рядом с магазином была припаркована старая иномарка. Ее фары горели, на багажнике стоял початый ящик пива, орала шансон хриплая магнитола, и трое коренастых мужичков в кожаных куртках, вяло переругиваясь матом, обсуждали свои проблемы, словно выехали на пикник.

Дед Сергей шел дальше, от магазина к магазину, от объявления к объявлению, от темноты к темноте; в поисках магазина он скакал зигзагами и делал петли, словно заяц, удирающий от погони. Но солнце садилось все ниже, тьма настигала.

За несколько минут до полного наступления ночи дед Сергей вышел на площадь. Супермаркет – огромный, в несколько витрин – был темен, и казалось, что именно отсюда и выползает тьма. Она скапливалась под домами, ползла по улицам, гася отблески трамвайных рельсов, и только светло-зеленый горизонт не был тронут еще отравой сумерек.

То, что дед Сергей осознал в следующие мгновения, было так ужасно, что он застыл, завороженный. Он смотрел, как сбегает вниз, к городскому центру, широкая улица. По разделительной ее полосе, словно по тонкому желобу, медленно стекал сумеречный яд. Но было поздно: город и без того был уже мертв. Не горели фонари, и жилые дома до самого горизонта были темны; не мерцали даже цифры часов на башне у вокзала и рекламные экраны.

Ночная мгла хлынула на площадь из трещины в стекле витрины. Вспыхнул за спиной деда дальний свет фар, свистнул, пролетая мимо, камень, формой похожий на наконечник древнего топора, и витрина треснула. Секунду казалось, что стекло устоит, но тьма почувствовала трещину, как чувствует ее вода. Она устремилась туда, к ущербной витрине, надавила на стекло, и оно лопнуло, осыпалось вниз брызжущим водопадом.

На площади стало темно, зато зал магазина поблескивал теперь в свете фар бутылочным стеклом и фольгой оберток. На место, освобожденное темнотой, хлынули люди. Камень разбил витрину напротив винных стеллажей, и первые мародеры, новорожденные, едва осознавшие свое право и предназначение, ринулись туда. Их было немного, это были лишь предвестники схваток – мучений, в которых родится подчиненный им недолговечный мир.

Дед Сергей закурил, потому что сигарета всегда помогала ему бороться со страхом. Ему казалось, что и он тоже заражен теперь сумеречным ядом и медленно умирает, и это яд, а не ужас кусочком тающего льда притаился в его груди.

Уняв дрожь в руках, бросив взгляд на тех, кто хватал бутылки и распихивал по карманам салями и икру, дед Сергей шагнул сквозь разбитую витрину, снял с крючка прочные целлофановые пакеты, висевшие возле кассы, и пошел по рядам, где не было никого. Он аккуратно – как привык во время обычных походов по магазинам – уложил в пакеты несколько пачек соли и несколько упаковок спичек, набрал макарон и круп и, никем не замеченный, вышел из закутка, где лежали повседневные дешевые товары.

Дальше была аптека. Дед Сергей проходил ее по пути к площади, и тогда это была обычная уютная аптека, закрытая на ночь. Теперь же, с разбитой витриной, с выломанной зачем-то дверью, она казалась пещерой или куском, вынутым из тела большого дома.

Под ногами хрустели стекла, звук множился и повисал в воздухе десятками отголосков. Пахло спиртовыми настойками, от запаха кружилась голова. Дверь в служебное помещение была разбита в щепы, кто-то вздыхал там, как призрак разрушенного замка. Но деда Сергея не интересовали наркотики. Он снова взял пакет возле кассы и доверху заполнил его антибиотиками, бинтами, йодом и антисептиками, а потом направился домой. На этот раз он боялся меньше: очень быстро начал привыкать.

Город ожил во тьме. Звучали на улицах пьяные голоса, гуляли, размахивая бутылками, компании мародеров, машины ездили по тротуарам. На деда Сергея никто не обращал внимания: мародерам принадлежал весь город, все магазины, кафе и банки. Какое им было дело до одного человека?

Дед Сергей обращал на них ничуть не больше внимания, чем они на него. В руках его были тяжелые пакеты, он шел домой с продуктами и, глядя себе под ноги, сосредоточенно думал, не забыл ли взять чего-то важного. Потом вспомнил и решительно свернул во двор, к маленькому цветочному магазину, где, как он помнил, слева от входа на стенде расставлены были пакетики с семенами.

Двор был тих, и магазинчик – цел. Никто не позарился на него, пока ближе к центру была добыча пожирнее. Деду Сергею было совсем не по душе то, что приходилось делать, но он взял-таки камень, подкинул его на ладони, примериваясь, и швырнул в витрину. Та охнула звонко, по-бабски, и испуганно осела вниз. Дед шагнул в проем и принялся сгребать со стенда все подряд пакетики, надеясь, что меж цветами окажутся и семена овощей.

Потом он вернулся домой.

Домашние его сидели на узлах в прихожей, окружив единственную горящую свечу. Остальные свечи, найденные в доме, не жгли из экономии, и они лежали поверх одного из узлов. Дети притихли и, даже не думая спать, испугано жались к маме. Их карие глаза тепло блестели, отражая пляшущий огонек.

Пьяные крики во дворе усилились, все чаще и чаще звенело битое стекло.

– Что? – спросила жена, и дед понял, что она сходит с ума от беспокойства.

– Плохо, – ответил он. – Весь город без света. Мародеры. Думаю, это надолго. Оставаться нельзя. Уезжаем.

Ему поверили и не стали задавать вопросов.

Дед по-хозяйски прошелся по квартире, собрал вещи, необходимые по его мнению, но забытые женой и детьми. Он тщательно закрыл окна, вынул вилки из розеток, закрыл краны на трубах, словно собирался не бежать из дома, а уехать на пару недель в отпуск. Потом взрослые молча взвалили на спины огромные тюки, чтобы не ходить из дома к машине дважды, а дети, словно цыганята, схватили маму за края одежды.

Они немного помедлили перед тем, как открыть дверь. Остававшаяся позади квартира была уютной и тихой; за ее стенами бушевала стихия. Квартира обещала быть надежным кораблем, шептала, что не страшны ей никакие бури, но дед Сергей предпочитал твердую почву корабельной палубе. Отпирая дверь, он вздохнул, и домашние ответили ему тяжелыми вздохами. Когда все вышли, дед тщательно запер замок, хотя и не верил тому, что когда-нибудь вернется обратно. Ключ он положил в карман, чтобы потом, много лет спустя, найти его на дне огромного сундука и, повесив на веревочку, остаток жизни носить на груди. Сын председателя партийной ячейки, он так и не смог поверить в Бога, но когда было тяжело, когда не оставалось ничего, кроме надежды и веры, ключ этот помогал ему жить.

Двор был полон бедового народа. Люди семейные и тихие сидели по домам, жгли разноцветные, фигурные, припасенные для Нового года свечи и надеялись на скорое спасение.