Племенной скот - Наталья Лебедева

– Язык? – спросил Леня.

– Красота, да?

А потом поднялись стекла окон, блеснула на них тонкая свинцово-серая пленка, и мир впереди на секунду стал красно-желтым, а потом сразу черным и дымным. Морок рассеялся, Леня увидел на много метров вперед выжженную землю.

– Ну и другое оружие есть, – сказал Виталий будничным тоном, а министр зашелся в приступе беззвучного хохота.

Они неслись по полям, перемахивали тоненькие нити ручейков. Потом вонзились в плотную зеленую с коричневой основой ткань леса и принялись лавировать меж стволами, почти не снижая скорости, проползали под поваленными, косо лежащими стволами, подминали под себя кучи валежника, с легкостью переваливали через высокие, метра в полтора, поросшие мхом камни.

Бешеная скачка в кабине почти не ощущалась, и только быстрая смена картин за окном говорила о скорости. Так прошел час, и Леня вдруг понял, что привык, что скучает и тяготится видом темной зелени, бурых однообразных стволов и редких вспышек яркого красного или желтого мха.

Виталий и министр что-то лениво обсуждали, склонившись над картой на мониторе. А Леня вдруг, неожиданно для себя, широко зевнул.

– Что, скучно стало? – обернулся к нему Виталий.

– Да. Нет. Да нет, не скучно… Так. Просто.

– Ладно. Ты же не думаешь, что мы тут просто носимся, как придурки?

– Не думаю. Не знаю. А что, еще что-то будет?

– Будет, – Виталий осклабился. – Сейчас приедем на место, и там все будет.

– А… что там будет? – осторожно спросил Леня.

– Девки, Лень. Много баб и другая всякая развлекуха!

– Они нас что, ждут?

– Нет, не ждут. И в этом суть!

– То есть мы…

– Да, Леня, да!

– Но как же? Разве так можно? Они же люди…

– А ты видел их, этих людей?

– Конечно, нет.

– Дикари, уроды. Тупые уроды, грязные, моются только по праздникам. Читать-писать не умеют, верят во всякий бред. У них там попы власть захватили – те хоть чего-то соображают. А эти дурачки ведутся. Называть детей стали по святцам. Дормидонтами и Евстахиями. Цари у них появились. Что ни деревня, то царь! Своего ума – чуть. Ладно, на месте разберемся. Тебе понравится!

Они скользили по лесу, и тень Змея бежала рядом с ними – расплывчатая, нечеткая, рожденная солнечным светом, растерзанным кронами деревьев. Потом теней стало две, чуть позже – три и четыре, и Леня с изумлением обнаружил, что такие же Змеи – зеленый, оранжевый и черный – несутся теперь с ними бок о бок. Послышался тихий, отдаленный стрекот, и, выглянув в открытое вновь окно, Леня увидел в просветы между ветвями деревьев темные кляксы вертолетов личной охраны.

– Прикроют нас, – пояснил Виталий. Он стал вдруг деловитым и серьезным, и Леня понял, что они приближаются к цели. Ему перестала нравиться эта прогулка, однако он не смел пикнуть, осознавая меру власти и жестокости людей, что сидели возле него.

– Ты, – наклонился к Лене министр, – на месте делай, что хочешь, только в Змее не сиди. Он у нас перейдет в режим ожидания. Понял?

– Понял, – смирившись, ответил Леня.

К деревне подползали тихонько, на брюхе. Скрывались за пышными кустами, и огромные пахучие шапки сирени скользили по стеклам кабины, оставляя на них прилипшие маленькие цветы. Возникла на лобовом стекле проекция, Леня видел теперь деревню сверху, видел, как оплетают ее четыре громадных змеиных тела, свиваются венком, поблескивают матовой чешуей…

Кольцо не было сомкнуто, когда их заметили, но люди не бежали прочь из деревни, они кинулись в свои дома: выводили на улицу стариков, выносили детей. А потом бежать стало поздно. Змеиные тела сомкнулись, угрожающе поднялись тупые, лобастые головы. Виталий нажал кнопку, и из пасти Змея ударила струя огня. Загорелся сенной сарай. Превратилась в прах крыша, пучки тлеющей соломы полетели вверх, сияя красными искрами огня.

Истошно кричали женщины.

Громыхнул, пугая, хвост одного из Змеев.

Виталий и министр выскочили из кабины, Леня прыгнул следом, и в лицо ему ударил жар догорающего сарая, в легких засвербело от терпкого, едкого дыма, а когда стало можно смотреть, оказалось, что вся деревня заполнена людьми, что толчея, как на рынке, и мир превратился в черно-белый. Это охрана покинула вертолеты. Светлые, желтовато-серые льняные одежды деревенских мешались с чернотой бронежилетов пришлых, и на этих сменяющих друг друга клетках разыгрывалась кровавая партия.

Деревенские хотели бежать и тщетно карабкались по скользкой броне змеиных тел, пока их не сбрасывали оттуда охранники. Другие прятались по домам, и солдаты вытаскивали их наружу, пинали ногами, тянули за волосы, волокли за одежду. Мужчины пытались драться, но их, безоружных, одолевали, смеясь, и долго били. Пришлые жгли дома; войдя в раж, резали скот.

Воздух, казалось, стал плотнее и гуще из-за криков, стонов и запахов: горелого и чего-то еще, кажется – крови. Леня смотрел на все это широко раскрытыми глазами и вдруг понял, что только он один не надел бронежилета и шлема и стоит теперь посреди побоища, как в центре урагана, беззащитный и мягкий, будто черепаха без панциря. И в момент, когда он это осознал, из дыма и копоти вывалилось на него перекошенное, заросшее бородой лицо в потеках свежей крови. Рот, раскрытый в крике или разорванный в борьбе, казался черной дырой. Что-то острое, светлое, несущее на себе солнечные блики, было нацелено прямо на Леню. Он не успел испугаться, а только слегка наклонился, втягивая живот – на доли секунды отдаляя миг, когда неизвестное острие вонзится в него, но вдруг черная тень заслонила желтые блики, и страшное лицо исчезло.

Леня тряхнул головой, пытаясь отогнать ужасный морок, и увидел, что человек лежит на земле и смотрит в небо остановившимися глазами. В руке убитый все еще сжимал рогатину, ярко-желтую, словно только что выструганную. Над ним с ножом, с которого стекала кровь, стоял Виталий, по-обычному склоненный вперед, качающийся, как ветка на ветру, опьяненный всеобщим ужасом и только что совершенным убийством. Потом он очнулся, тряхнул головой и вдруг разразился полузвериным оглушительным рыком: «Рррррраа-ааа!!!» В ответ раздался гром змеиного хвоста.

Потом все как-то сразу стихло, и даже дым стал стелиться по земле, словно склонился, устав от стремительного, выматывающего поединка.

Охрана черным квадратом окружила одну из изб. В узком мутном окошке виднелось озлобленное мужское лицо. Откуда-то еще доносился горький разноголосый бабий вой.

Леня в растерянности оглянулся и увидел, как из темного проема манит его длинная рука Виталия. Он пошел туда и оказался в просторном сарае. Здесь было прохладно и пахло сеном, а не гарью; правда, в углах маячили темные фигуры автоматчиков. У дальней стены, под слуховым окошком, из которого лился рассеянный солнечный свет, стояли деревенские девушки. Они молчали, скованные страхом, и почти не двигались, лишь утирали украдкой мокрые от слез, измазанные копотью лица. Их волосы были растрепаны, так что вокруг голов получалась пронизанная светом дымка, похожая на слитый в одно нежное свечение нимб.

Виталий расстегнул защитный шлем и, сорвав его с головы, разлохматил рукой слипшиеся от пота волосы. Потом, поведя плечами, сбросил на землю бронежилет, и тот мягко упал в кучу свежей соломы. Рядом с ним снимали доспехи другие мужчины.

Виталий взглянул на Леню и, ухмыльнувшись, подмигнул. Затем пришлые двинулись к девушкам. Те в испуге жались друг к другу, наклоняли головы, прятали лица в волосах, горбились, закрывались руками, подбирали и прижимали к себе клоки рваной одежды, но их выволакивали вперед, безжалостно рассматривали в свете, струящемся из высокого окошка, пихали назад или уводили в сторону, в стог сена, где слышались уже мольбы, стоны, плач и неясные звуки тщетной борьбы.

Виталий тоже выбирал себе девушку. Он долго колебался между двумя – Леня видел это, потом рывками содрал с них, плачущих, одежду и стал трогать и мять, словно выбирая товар на рынке.

Лене стало противно. Он чувствовал странную наполненность: что-то гудело и ворочалось у него в груди, сталкивалось, разбивалось, стекало по ребрам прогорклым жиром. Он дрожал от возбуждения и страха, от запаха крови и от стонов молоденьких дев. Он был в ужасе от происходящего, хотел бежать, но в то же время не мог не смотреть, не мог не наслаждаться обуявшей всех яростью. Так путник, застигнутый грозой в полях, поднимает, забыв об опасности, голову и смотрит в восхищении на бушующую стихию.

Три девушки, которых не захотел пока никто, со страхом смотрели на Леню. И он, перехватив этот взгляд, испугался, что не выдержит, что, переступив через себя, сделает невозможное. Он бежал из сенного сарая, обуреваемый желанием вернуться. Он несся по кругу, провожаемый взглядами охраны, и повсюду натыкался на змеиную броню, на раскачивающиеся гигантские морды с бьющими по воздуху языками, на дрожащие, громыхающие хвосты. Потом вдруг возник перед глазами огромный сиреневый куст, и, нагнувшись, Леня нырнул внутрь. На него пахнуло свежестью, словно куст хранил запах вчерашнего дождя, а потом голова уперлась во что-то мягкое.