Боль Веры - Александра Кириллова

Катя была замужем, у нее было двое детей, и жизнь ее складывалась весьма неплохо, но вечно недовольное выражение ее лица, взгляд, никогда не излучавший энтузиазма или задора, ее суждения обо всем, начинавшиеся словами «идиоты» или «как надоело…», свидетельствовали об обратном. Казалось, эта женщина прошла через годы страданий и невзгод, и горький ее опыт убил в ней всякую надежду на простую человеческую радость. Нельзя было сказать, что она совсем чуралась общества или была нелюдимой. С Верой как раз она и любила поговорить, но Вере всегда казалось, что эти разговоры походили на общение директора школы с проштрафившимся учеником, а еще они очень болезненно напоминали разговоры с мамой, которые никогда ни к чему не приводили и не давали никаких ответов, только убеждали Веру в собственной неполноценности.

Кружка у Кати была из темно-синего стекла без какого-либо рисунка, и только она была чистая. Но Вера все равно с каким-то необъяснимым мазохизмом стала тщательно вымывать ее, ухмыляясь при этом и думая, что Катя скорее бы умерла, чем заставила себя помыть или хотя бы взять в руки Верину кружку.

А Верина кружка была очень смешной. Она была привезена в качестве сувенира из Анапы, о чем и свидетельствовала надпись красными буквами «Анапа», а внизу синим курсивом «Черное море». Почему-то розовый дельфин был центром композиции. Но вся эта нелепость и разноцветность не смущали Веру, они в точности отображали стиль курортного города, поездку в который с сыном прошлым летом ей было приятно вспоминать.

Этот отдых прошел замечательно по многим причинам. Во-первых, и эта причина была самой главной, Вера смогла наконец-то побыть со своим сыном один на один, как настоящая мать, которой она уже почти перестала себя чувствовать. Во-вторых, она сбежала от работы, из мрачного офиса, от мрачных коллег, которых вынуждена была наблюдать с утра до вечера, на играющие всеми красками и звуками приморские бульвары, к искрящемуся морю, к веселым зазывалам и торговцам самыми абсурдными и ненужными вещами на свете, к уличным музыкантам и художникам, в этот «адский балаган», как называла брезгливо Анапу Верина мама, от чего это место становилось еще более привлекательным.

А вот то, что Вера смогла отдохнуть и от своей матери, и было третьей причиной.

Вера жила с мамой, потому что после развода ей пришлось вернуться в родительский дом. Отец давно бросил мать и уехал в Германию, так что мама жила одна в двухкомнатной квартире, и поначалу Веру даже радовала такая конструкция – она могла работать, а мама ухаживала за внуком.

Но мечты никогда не прорисовывают деталей.

Совместное проживание с мамой привело к тому, что Вере все меньше хотелось возвращаться домой. Ее дом перестал быть местом отдыха и покоя, он превратился в экзаменационный класс, в камеру пыток, в комнату допросов.

На сегодняшний вечер повод был найден. Если мама позвонит или спросит при встрече, а спать она, конечно же, не ляжет, пока не встретит Веру в коридоре с какой-нибудь очередной обидной репликой, то Вера ответит ей, что возникла срочная необходимость доделать какую-то очень важную работу.

«Важная» работа давно была сделана, цветы политы, кружки вымыты. Вера присела на краешек своего стола, сложила руки на груди и задумалась. Сегодня она опять не поиграет, не поговорит с сыном, он будет спать, когда она вернется. Даже если Вера очень спешит, уходя ровно в шесть из офиса, она приезжает домой, когда сын уже лежит в кровати. Бабушка всегда укладывает его рано спать, объясняя тем, что ему рано вставать в садик. Но Вере кажется, что ее мать делает это специально, из вредности или с каким-то непонятным укором. Но когда маленький Сережа не спит, Вера хотя бы читает ему или просто ложится рядом и гладит по волосам, рассказывает что-то и поет колыбельные. А сегодня она, придя домой, как обычно в таких ситуациях, прошмыгнет в душ, потом так же поспешно заварит себе чай или нальет кефир и закроется в своей комнате, притворившись умершей. Это, конечно, не спасает от маминых вопросов и нравоучений, но все же снизит их вероятность до минимума.

Пока Вера сидела так в задумчивости на краешке своего стола, в коридоре послышался какой-то шорох, потом стук тележки и шаги. Это пришла уборщица. Вера и прежде задерживалась в офисе до ее прихода, поэтому знала, что это Юлдуз – женщина из Узбекистана, тихая и стеснительная, и, если Вера сейчас не уйдет из кабинета, Юлдуз не сможет нормально работать.

– Юля, это ты? – крикнула Вера через дверь, дабы предупредить женщину, что та здесь не одна.

– Да-а, – неуверенно протянула Юлдуз в ответ. Она давно уже смирилась с тем, что на русский лад ее называют Юлей.

Юлдуз осторожно приоткрыла дверь и заглянула в кабинет.

– Здравствуйте, – слегка улыбаясь, произнесла она, глядя на Веру. По-русски она разговаривала с небольшим акцентом, но достаточно грамотно.

– Здравствуй, – сказала Вера бодро и встала ей навстречу. – Я уже ухожу, не буду тебе мешать, только выключу компьютер.

– Вы мне не мешаете, – тихо проговорила Юлдуз и осторожно переступила порог кабинета. Следом за собой она аккуратно завезла тележку, на которой стоял пылесос, ведра с водой и швабры. Она ступала и делала все так плавно, точно боялась разбудить кого-то. Остановив тележку в центре, она сняла пылесос и стала неспешно разматывать электрический шнур, бросая на Веру ожидающие взгляды.

– Я знаю, что мешаю, – убедилась Вера, – я сама не люблю убираться, когда кто-то сидит в помещении и смотрит на тебя.

– Ничего, – пожала плечами Юлдуз, она говорила все слова одним тоном, от этого ее речь походила на молитву, – я даже рада, что сегодня здесь не одна. Я привыкла к людям, к суете. Я на вокзале убиралась. Там, знаете, как весело. Все ходят, кричат, ругаются.

– Весело? – переспросила Вера, не понимая, шутит эта женщина или говорит серьезно.

– Бывало и не весело, – спокойно отвечала Юлдуз, явно без тени иронии, – когда на меня ругались.

Она продолжила разматывать черный электрический провод. Руки у нее были крупные и крепкие, сразу видно, переделавшие много работы на своем веку, однако чистые, с аккуратно подстриженными ногтями и маленьким серебряным колечком на среднем пальце.

– Потому что плохо убирала… так они говорили, – объяснила она, поймав удивленный взгляд Веры.

– Но я знаю, ты всегда очень аккуратно работаешь, – возмутилась Вера, удивляясь при этом тому, с какой простотой и искренностью эта женщина говорит о пережитых недоразумениях.

– Там очень много было работы, много людей, – Юлдуз достала из пакета тряпочки разных цветов и разной текстуры и стала их раскладывать на столе в ряд, точно готовя на выставку, – все мусор кидают, – продолжала она, – бутылки бьют, плюют. А какие там туалеты страшные…

– Ужас! – перебила ее Вера, не желая дослушивать подробности о страшных туалетах. – Я думала, ты через агентство приехала и сразу в офис устроилась на работу. Ты ведь у нас уже второй год работаешь.

– Агентство? – тут Юлдуз впервые рассмеялась, и Вера обратила внимания, что у нее совсем нет морщинок, а зубы очень ровные и белые. Она догадывалась, что этой женщине столько же лет, сколько ей, но сейчас, глядя на ее черные вскинутые брови, на белую гладкую кожу, на черные с синей искоркой глаза, она как-то смутилась.

– Юля, а у тебя есть дети? – спросила Вера, желая установить истину.

– Есть, – осторожно ответила Юлдуз, не понимая, к чему идет разговор.

– Они здесь, в Москве?

– Конечно. А где же им быть, – женщина с удивлением пожала плечами. – Муж мой бросил нас, а мать его выгнала нас на улицу.

– Как это выгнала? – Вера, пытавшаяся все это время собирать сумку и выйти из кабинета, оставила вещи на столе и подошла ближе к своей собеседнице. Банальный обмен любезностями перерос в интересный разговор.

– Мать сказала, что ее сын на другой женился в Москве, и я ей никто, и дети мои не нужны. – Юлдуз сделала движение рукой, отмахиваясь от себя, желая, видимо, показать, как ее свекровь выгоняла их из дома. – Я у подруги жила, а потом с подругой приехала сюда работать.

– И детей привезла с собой, – констатировала Вера.

– Привезла, – еще раз повторила Юлдуз, – и дочку старшую, ей четырнадцать лет, и сына, ему десять, у него паралич ног.

– Господи, какой кошмар, – почти вскрикнула Вера. – Почему?

– Врачи не знают, – спокойно и почти не реагируя на Верины выкрики, продолжала Юлдуз, – когда родился, ножки чуть-чуть двигались, потом совсем не двигались.

– Родовая травма? – все так же эмоционально вопрошала Вера. – Как же ты справляешься, Юля?

На лице узбекской женщины появилась спокойная и добрая улыбка. Без всякого подвоха и надрыва она ответила: